Япония для неё была полна метафор.

– Они и в нашей жизни есть, но там они сокровенны, – сказала она. – Там я ощущала у людей внутренний мир с его законами и озарениями. Существование души.

Он никогда не думал об этом. Наверно, что-то вроде души есть. Недаром есть понятия: «душевный человек», «равнодушие», «добродушие». Но в виде чего она может существовать? Философия как наука была чужда ему. Но проблема, которая занимала Азу, была практичней: как выявить способности человека. Антон с юности хотел узнать, есть ли у него какой-нибудь талант. В школе учитель математики говорил, что есть способности к математике, а его тянуло к истории. Выявить призвание, своё назначение – проблема для каждого человека нужная, считал Антон.

– Вы думаете, коллекционирование – это всего лишь хобби? Нет, извините. Это, скорее, стремление самореализоваться. Через него можно многое узнать. О склонностях. О настойчивости. О систематике. Проникнуть в чужую душу трудно, всегда что-то важное ускользает.

Слушать её было интересно. Каких только коллекций она не навидалась. Коллекция пуговиц, вееров, обуви. Одни хотели украсить свою жизнь, другие – выделиться, третьи… четвёртые…

– Вы что-нибудь коллекционировали?

– Нет, времени не было.

– Чем-то ведь увлекались?

Увлечений было много: стихи, плавание, история, танцы. Он не собирался ей рассказывать, она обязательно спросила бы: «А женщины?» Было и такое, но ничего всерьёз, да и остальное быстро надоедало. Уже не появится. Так он и доживёт, не узнав, чем наградила его природа.

Разговор шёл лёгкий, беспорядочный.

Аза занималась значками советской эпохи. Сотни, а может, тысячи значков, никто не знал, сколько их было изготовлено. Из всего разнообразия Аза выбрала посвященные каким-то явлениям советской довоенной жизни. Таких значков было тоже множество. «Друг радио», «ОСОАВИАХИМ», «МОПР», «ПО»… Каждый выпускался к чему-то. Каждый был свидетельством какого-то явления тех лет. Значок «Смычки города и деревни». Или значок с буквами «ОДН» – кажется, он означал «Общество Долой Неграмотность». Всё было актуально, всё работало. Он вспомнил пиджак отца с привинченными на отворотах металлическими значками. Они царапали лицо, когда отец обнимал его. Отец не был коллекционером.

Значки, по мнению Азы, были загадочной потребностью советского человека. Значки носили, выражая симпатию к общественным явлениям – развитию туризма, ликвидации неграмотности. Значок МОПРа приобретал тот, кто хотел поддержать международное движение революционеров. Значок туриста – развитие туризма. Так советский человек выражал свои гражданские чувства. Неоценимый материал для социального психолога.

Чего только люди не собирают. Марки, монеты, открытки – это всё обычные коллекции. Но куда интереснее были коллекции другого рода. Например – невероятные опечатки в газетах, выкрики на стадионах, пуговицы, обувь разных стран. Зачем? Среди причин Азу интересовала «для души». Проблема души существовала всегда – есть ли душа? Что это за субстанция? Понятие души необходимо?

Ему нравилась её горячность. Он никогда ничего не коллекционировал. Наверно, это удовольствие. Или страсть?

– Жаль, что я лишён этого увлечения, – сказал он.

– У вас есть наверняка другие увлечения.

– Ничего у меня нет. Предупреждаю вас. Не ищите.

– А я уже нашла. Я читала ваше интервью. Мне Гринберги дали.

– И что?

– А то, что вы вышли на важную проблему нашей жизни. У нас система не способствует предприимчивым людям осуществить себя. Более того, власть мешает, она коррумпирована, её вполне устраивает то, что есть, – нефть, уголь, металл. Этого достаточно. Хватает для покоя и сохранения кресла. Для этого лучше не покидать его. Их не трогает то, что страну покидает молодёжь, предприимчивая, образованная. Вы предлагаете бесплатный вечный дар природы – ветер, вода, солнце. Берите стройте ветряки, всякие гидро и гелио. В виде малых установок. Достаточных для инкубатора, птичника, для станка, маслобойки, столярного дела. Вы защищаете не диссертацию. Вы защищаете свою идею, не требуя патента.

– Не новую, очевидную.

– Вы её защитник, её рыцарь. Вы бросили вызов.

– Слушал бы и слушал, – сказал он.

– Вы спросили, хочу ли замуж. Да, хочу. Но не так замуж, как хочу семью. Дети, бабушка, дедушка, в смысле – мои родители. Муж у меня был. Чудесный был месяц, когда он ухаживал. Затем месяц после свадьбы. Действительно медовый. А потом возня с квартирой, покупать стулья, шкаф, коврики. Ему нужен творог, а мне баранина. Ему нужна машина, а мне дача. Либо-либо. И пошло-поехало. Совпадение – это редкость. Уступки быстро истощили наше чувство. Нет, лучше всего, решила я, иметь друга. А то и двух.

Она посмеивалась над собой, Антон отвечал тем же. С ней было легко. Никаких обязательств. Дом, где тебе рады, куда всегда можно зайти поболтать, а то и за сочувствием. Иметь женщину, с которой интересно быть наедине, пойти в театр, в гости, просто гулять, взявшись за руки.

С этого вечера всё началось. Выставка Шагала, филармония, поездка в Выборг. Иногда она тихонько про себя напевала. У неё была музыкальная память. Потом он увидел, какая у неё высокая шея. Постепенно она становилась всё лучше.

Приехав из Москвы, главный инженер Генрих Иванович вызвал к себе Антона.

Кабинет у Главного был большой, уставленный кадками с пальмами и кактусами. Разговаривая, он любил ходить между ними, подходить к своему столу, садиться на краешек. Привычек было много, по ним угадывали его мнение, доволен он или недоволен. Ему всё прощалось. Отличный инженер, он, кроме знаний, обладал ещё редким чутьём. На ошибки в проектах, на слабости те неявные, что обнаруживаются много позже.

Усадив Антона, предложил попить чайку.

– Не обязательно, – сказал Антон.

– Если начальник предлагает – то обязательно.

Судя по всему, настроение у него было благодушное. Секретарша Таня почти сразу принесла, очевидно, приготовленный чай с пирожками, что давали не всем. Главный начал сразу и с середины:

– Представляешь, они своим ходом дошли – ветряки! Хотят наконец ставить. Зашагать в ногу с Европой. Догнать и перегнать! Не иначе.

– Поздравляю, – сказал Антон.

– Я тебя тоже, – сказал Главный и весело подмигнул, обещая нечто приятное.

Надо было спросить «с чем?», но Антон давно установил себе правило: с начальством побольше молчать, сами скажут.

– Будем готовить ветряки. Тебе предложат руководить. Мы договорились. Так что с тебя причитается. Небось осточертело тебе возиться с распредустройствами.

– Нет, почему же, – осторожно сказал Антон.

– Да вот думаю.

– Чего тут думать? Повезло тебе крупно, плясать надо.

Антон старательно жевал пирожок, слушал рассказ про новый проект. Где он вызревал, кто ему способствовал, Генрих Иванович мог лишь догадываться. Скорее всего, с ним была связана борьба за власть.

Она шла в министерстве вокруг новых заказов. Генрих Иванович не вмешивался, он выжидал, определился в последний момент, чтобы не рисковать судьбой своего КБ.

Опередил москвичей. Заказ был перспективный.

Не называя фамилий, Главный теперь выкладывал со вкусом некоторые подробности. Он не постеснялся использовать статью Антона, перепечатанную в финской газете, за которую ругал Антона. В борьбе все средства хороши.

Допив чай, Антон отодвинул чашку, вытерся салфеткой и сказал:

– Зачем мне это?

– Не понял, – сказал Главный.

– Спасибо вам за предложение, но я отказываюсь.

– Это почему?

– Вы извините, Генрих Иванович, не хочу ничего менять.

Главный уставился на него:

– Чего так? Я ж тебе повышение предлагаю.

– Знаете правило: «Не буди лихо, пока оно тихо»?

– Скажи толком, чего ты хочешь, выкладывай.

– Чего хочу? – Антон откинулся в кресле, уставился в потолок. – Хочу уходить в шесть вечера с работы и там всё оставлять – все неприятности, все планы, все сроки. Хочу свободы. Вы знаете, что это такое?

– Если честно, я не знаю, что это такое. Не уверен, что она бывает вообще – свобода. Это ты размечтался. Нам не про свободу надо думать, а про дело, тебя же выдвинуть хотят. Сможешь сделать то, что хотел.

– У меня теперь другие планы.

– Это какие?

– Хочу заняться личной жизнью.

– В каком смысле?

– Ходить в филармонию, наслаждаться музыкой, кататься на лыжах. Поехать во Флоренцию. Вы были во Флоренции?

– Не пришлось.

– И я не был, но хочу во что бы то ни стало. Ещё хочу на яхте ходить.

– На пенсию выйдешь – вот и ходи. Чего это ты вдруг ни с того ни с сего? Что-то случилось? – Главный осмотрел его, как бы ища ответа: – Может, ты жениться надумал?

– Может, и жениться.

– Так это ж не помеха, даже наоборот. Зарплата в полтора раза выше, командировки по заграницам – опыта набираться.

Генрих Иванович походил по кабинету, взял со стола лупу, посмотрел через неё на Антона.

– Да, – сказал он, – это, конечно, причина, женитьбу до пенсии нельзя откладывать. И вообще, скажу тебе, ничего нельзя откладывать. Но кому поручить? Кто будет вкалывать – папа римский? На кого ты все перекладываешь? Свободы ему, суверенную жизнь, красиво жить за чужой счёт, прокукарекай он, будет наслаждаться, аристократ, твою мать! Нет, дорогуша, с эпикурейством у тебя не выйдет.

Главный вернулся к столу, уселся, сгорбился.

– Думаешь, я не понимаю тебя? Но и ты пойми, не повезло нам, – продолжал уже тише. – Ни народу нашему, ни стране не повезло: то война, то власть дурная, то просто невезуха. А как работали! На полную катушку. Всё, что наработали, – всё растратили. А жили как? Жили ведь ВО ИМЯ! У меня отец на Второй ГЭС в кочегарке. Хочешь, покажу?