Майк и Сэнди. Прекрасные имена. Особенно для четы в стране, где никто никому не изменял, не разводился и священные узы брака олицетворяли собой нечто вечное.


Каким-то образом мой отец умудряется собраться. Прикрывая свое сразу съежившееся мужское достоинство, он неизвестно как одевается (а может, и просто подхватывает одежду) и исчезает вместе с растерянной Леной. Слышится рев двигателя его роскошной машины. Пока нанятая на этот вечер обслуга выуживает испуганного официанта из бассейна, до нас доносится визгливый звук покрышек. Мне кажется, что и машина, и отец боятся, что им не суждено с достаточной скоростью убраться из нашей жизни.

На следующее утро, бродя по притихшему дому, я гляжу на молчаливые следы присутствия отца. Удивляюсь, почему мама сразу же не избавилась от них. Конечно, это не решило бы всех возникших проблем, но зато заставило бы ее чувствовать себя спокойнее.

Разумеется, мама могла бы уничтожить все, принадлежащее в нашем доме отцу. Я бы не стал ее винить. Напротив, всячески бы поддержал.

Но она почему-то не трогает ни одну из его вещей, а вместо этого совершает куда более странные поступки.

Утром моя мать появляется из спальни, одетая все в то же красное вечернее платье. Она бледна, глаза ее покраснели, а веки опухли, но она утверждает, что чувствует себя отлично. Тем не менее мама решительно отказывается что-либо есть или пить, а сразу направляется в свой любимый сад и начинает методично его уничтожать.

В дальнем конце стоит высокая решетка, обвитая жимолостью. Летним утром здесь всегда приятно пахнет. Моя мама голыми руками рвет растения. Правда, у нее это плохо получается, и половине листьев удается уцелеть.

Тут же стоят терракотовые горшки с недавно высаженными цветочными луковицами, и мать беспощадно разбивает их о стену. Теперь из-за коричневых земляных пятен ограда выглядит так, словно в нее попало несколько снарядов. Моя мама с ненавистью разоряет клумбы при помощи грабель, садовой лопаты и собственных пальцев, разрубая на мелкие кусочки те самые саженцы, за которыми совсем недавно с такой любовью ухаживала.

Когда я приближаюсь к ней, то вижу, что руки ее расцарапаны в кровь: сейчас она сражается с розами. Мама пытается вырвать кусты с корнем. Я обнимаю ее за плечи и стараюсь удержать. Я не отпускаю ее и жду, когда она успокоится и перестанет дрожать. Но ее продолжает трясти. Мамино тело содрогается от горя, душевной боли и справедливого гнева, и я ничем не могу ей помочь. Она дрожит даже после того, как я увожу ее в пустой дом, усаживаю на диван и закрываю все ставни, словно пытаясь оградить от внешнего мира.

Теперь я понемногу начинаю понимать, как все происходит. Мир продолжает вращаться, ребенок вырастает, становится родителем и теперь сам превращается в защитника и опекуна.

— Не надо плакать, — говорю я. Именно так мама соболезновала мне, когда меня впервые побили в драке на школьном дворе. — Не надо.

Но я не могу остановить ее. Потому что она плачет не по своей судьбе. Она плачет по Майку и Сэнди.


Чтобы оставить семью, нужно быть очень суровым и хладнокровным человеком. Но мой отец вовсе не такой.

Наверное, он слабый. Эгоистичный — это определенно. Глупый — без сомнений. Во всяком случае, он недостаточно суровый и хладнокровный, чтобы сделать то, что сделал он, — с легкостью отрезать себя от семьи и всей своей семейной жизни.

Когда я появляюсь у дверей его съемной квартиры, он выглядит удрученным. Его словно разрывают некие силы, и он мысленно мечется между той жизнью, которая еще не совсем закончилась, и той, что еще не успела начаться.

— Как себя чувствует мама?

— Вот это ты спросил! Попробуй догадаться сам.

— Ты еще слишком молод и ничего не понимаешь, — пытается защищаться отец, впуская меня в квартиру.

Лены нигде не видно. Но на батарее сушится женское белье.

— Что же я должен понять? Что тебе захотелось побаловаться на стороне? Что ты решил «сходить налево» и посчитал, что никто тебя не разоблачит? Или то, что тебе на старости лет захотелось вернуть себе молодость таким вот диким способом? Что именно я должен, по-твоему, понять?

— Понять, что брак тоже может с годами испортиться. Даже хороший брак. Страсть утихает. Да-да, именно это и происходит с годами, Элфи. И вот тогда ты должен решить, сможешь ли ты с этим смириться или нет. Не хочешь выпить чаю? По-моему, где-то здесь должен быть чайник.

Квартира, которую снимает отец, находится в богатом зеленом районе города. Но она очень маленькая и не принадлежит ему. Краску для стен выбирал совершенно чужой человек. Картины, висящие тут, покупались для того, чтобы удовлетворить вкус кого-то другого. Я пытаюсь изо всех сил представить себе, что отцу здесь хорошо, но у меня ничего не получается. Куда ни глянь — везде чувствуется присутствие посторонних людей, все говорит о том, что это съемная квартира. Мне даже кажется, что вот-вот придет ее истинный хозяин и потребует вернуть ему собственность: и квартиру, и мебель, и даже девушку. Все это было отдано отцу лишь в аренду.

— И сколько же времени все это будет продолжаться? — спрашиваю я. Отец продолжает искать чайник, но никак не может его найти. — Пап? Может, забудем о чае? Ну нет у тебя чайника, и не надо. Смирись с этим. Чайника не было и нет. Договорились?

— О чем это ты?

— Сколько времени ты намерен здесь жить с Леной?

— Пока мы не найдем себе более подходящее жилище.

— А ей сколько? Двадцать три, если не ошибаюсь?

— Двадцать пять, — поправляет меня отец. — Почти.

— Но она моложе меня.

— Для своего возраста она ведет себя достаточно по-взрослому.

— Кто бы спорил!

— Что ты имеешь в виду?

Я грузно плюхаюсь на кожаный диван. Мой отец ненавидит кожаную мебель. По крайней мере, так было до сегодняшнего дня.

— Почему тебя не устраивало просто спать с ней? — спрашиваю я, втайне опасаясь, что сейчас он начнет вникать в подробности своей олимпийской половой жизни. — Разве не так все должно было произойти? Я легко представляю, почему она тебя привлекает. Более того, мне даже кажется, что я понимаю, почему и ее тянет к тебе. Солидный и успешный мужчина. И все такое прочее. Но при этом вовсе не обязательно рушить свою семью. Это же какое-то безумие, пап!..

Мой старик начинает нервно расхаживать взад-вперед. Видимо, эта гостиная, куда он меня пригласил, и есть самая большая комната во всей квартире, и все же она недостаточно велика. Отец делает буквально пару шагов — ему уже приходится разворачиваться. Он нервно теребит пальцы. Я испытываю нечто вроде укола жалости в отношении моего бедолаги-старика. Он не готов к такой жестокой игре. Он не может вести себя настолько бессердечно, насколько требуют ее правила.

— Такие вещи развиваются сами собой, повинуясь какому-то непостижимому импульсу, — объясняет отец. — Я пытался держать ситуацию под контролем. Это действительно так, поверь мне. Какое-то время я даже чувствовал себя самым счастливым человеком на всей земле. Еще бы! У меня были идеальная жена и идеальная любовница.

— Кстати, твоя идеальная жена теперь не собирается иметь с тобой ничего общего.

— Однако ничто не может продолжаться вечно, — заявляет отец, игнорируя мое замечание. — Время требует перемен. Оно движется дальше, и наступает момент, когда ты должен принять решение. — Он поворачивается ко мне, и в его взгляде сквозит мольба. Он очень хочет, чтобы я понял его. — Ну разве не об этом мечтает каждый мужчина? О жене и любовнице одновременно! Нам хочется стабильности, поддержки и спокойной жизни. Но вместе с тем мы мечтаем о романтике, страсти и пылкой любви. Почему я не мог желать и того и другого сразу?

— Потому что тебе хочется слишком многого. И оттого, что ты начал желать невозможного, ты разрушил жизни других людей.

— Но я ничего не мог поделать с собой, Элфи. Я же не планировал влюбиться. Это случилось как-то само по себе.

— «Влюбиться»? Ты заговорил о любви? Погоди-ка секундочку. Не нужно называть свою связь любовью.

— Ну а как мне еще называть свои чувства? — хмурится отец, и я понимаю, что он неожиданно начинает сердиться. — Послушай-ка, мне, конечно, очень жаль твою мать, Элфи. Да-да, я говорю искренне. К тому же то, как она узнала обо всем, просто ужасно. Но сердце хочет только того, чего оно хочет.

— Пап, — говорю я, — прошу тебя, выслушай теперь меня. Лена — потрясающая девушка. Но ведь она ест и одновременно танцует! Ты это понимаешь? Она ест и пытается пританцовывать. Неужели ты этого не заметил? Она невольно подпрыгивает в ритм музыке, когда слушает радио. И даже тогда, когда завтракает. Она еще совсем ребенок.

— В эти моменты она очень мила.

— Да перестань ты! Она настолько молода, что в дочери тебе годится.

— Возраст тут совершенно ни при чем.

— Интересно, а ты мог бы влюбиться в Лену, если бы она оказалась твоей ровесницей? Если бы сейчас ей тоже было под шестьдесят? Не верится что-то. И она вряд ли увлекалась бы тобой, если бы ты был двадцатитрехлетним юнцом, который живет на стипендию, да еще подрабатывает по ночам в закусочной.

— Ей уже двадцать пять, — напоминает отец. — Ну, почти.

— У тебя еще может все наладиться с мамой. Извинись перед ней. Попроси ее простить тебя. Мы все иногда допускаем серьезные ошибки. Ты не имеешь права бросать семью только из-за того, что перед тобой повиляла попкой какая-то молоденькая и хорошенькая домработница!

— Нет, ничего уже не получится. Я бросил твою мать. И сделал это из-за любви. Прости, Элфи. Но у меня имеются принципы.

В этот момент мне хочется ударить его.

— Ты оскорбил любовь, — говорю я, вспоминая, что сотворила мать со своим любимым садом. — Ты плюнул ей в лицо, ты, жалкий смехотворный старикашка. В твоей жизни был человек, который шел бок о бок с тобой все это время, который поддерживал тебя еще тогда, когда ты не представлял собой буквально ничего. И ты посмел так поступить с ней! И не надо разглагольствовать о принципах. Не стоит выставлять себя этаким романтическим героем. Ты другой. И ты не просто бросил ее. Ты позорно сбежал!