— По крайней мере, мне удалось сохранить ногу, — говорит он со вздохом. — Я долго купался в жалости к себе. А ты так прекрасно это перенесла.

— Не всегда было так прекрасно. Я тоже погрязла в персональной яме жалости. Это часть процесса исцеления, — говорю я, пожимая плечами. — Ты скорбишь о том, что потеряешь больше, чем ничего. Я же просто научилась приобретать новые вещи. Не говоря уже о том, что мне повезло даже пережить потерю крови, так что для меня все было в перспективе. Принятие исцеляет всех.

Он улыбается, снова кивая, рассеянно глядя на меня.

— Ты сожалеешь о той драке? — спрашиваю его я, подтягивая колени к груди.

Я действительно хочу снять эту руку, но также хочется знать о нем еще больше.

— Ни капельки, — говорит он со вздохом, снова встречая мой взгляд. В его глазах не отражается ничего, кроме правды. — Если бы мне пришлось делать это снова и снова, я бы все равно ввязался бы в ту драку.

— Почему? Потому что они навредили тому парню из твоей команды? С ним все обошлось.

— С Виком все обошлось. Просто сотрясение мозга, — соглашается он. — Когда они использовали тот дешевый прием и повалили его на корт, я играл с огнем в тот вечер, где ставкой была моя жизнь. Я подбрасывал и закидывал в корзину. Сколько бы раз я не подбрасывал, мяч оказывался в корзине, не считая двух или трех раз. Закончил с тройным дублем и остался самым результативным игроком в игре в истории «Трояна» тем вечером. Мы поехали на чемпионат штата по результатам этой игры. Драка не имела никакого отношения к Вику. Я занимался этим на корте.

В замешательстве я поджимаю губы.

— Тогда зачем ты полез в драку?

— Мы все были на вечеринке в тот вечер, праздновали. У нашего друга был огромный домик, в котором мы частенько зависали. Вик был там, хотя и не пил. Я выпил три шота, когда заметил, что моя сестра пропала. Короче говоря, я нашел ее в одной из спален, и она кричала. Тогда-то я и вышиб дверь. Ублюдки связали ее, но она все еще была полностью одета. Я едва успел вовремя. Они собирались наказать меня через нее, так как я закончил их сезон поражением с разгромным счетом. Я проиграл. Семь гребаных парней. Я держал себя в руках, когда они набросились на меня по двое. Только когда они набросились на меня, я оказался на спине, и бейсбольная бита раздробила колено. Этот тошнотворный звук, когда ты слышишь, как хрустят твои кости, отчетливо слышишь, как все твои мечты разбиваются вдребезги.

Он тяжело дышит, и я киваю. Если кто-то и понимает последнюю часть, так это я.

— Я была неправа, — тихо говорю я. — Насилие в той ситуации было приемлемым решением, — он прочищает горло, слегка смещая вес.

— Я никому не рассказывал о своей сестре, кроме Андерсона, моих родителей, твоей матери, а теперь и тебе. Вот почему я здесь ради Андерсона. Он был рядом со мной. Вот почему я могу простить его никудышные манеры, потому что мои родители выгнали меня, когда я больше не был главным кандидатом в скауты колледжа. Они отказались пускать мою сестру в полицию, потому что ее бы назвали шлюхой. По их словам, так все и работает. И когда мне понадобились деньги на колледж, твоя мать оплатила мое обучение, не ожидая ни цента обратно, хотя я и выплатил ей все.

Это определенно моя мать в той ее ипостаси, в которой я ее знаю... до того, как она оставила моего отца, разбитого на тысячу мелких осколков, чтобы стать богатой женщиной. Это также объясняет, почему Роман проводит столько времени с моим ничтожным сводным братцем и моей поверхностной матерью.

— В то время я встречался с Эмили Лоуренс, — продолжает он, слегка ворча. — Она бросила меня, как только передо мной перестала маячить перспектива будущей спортивной карьеры.

Превращаясь в куклу с качающейся головой, снова киваю, вспоминая Эмили. Она определенно была зайкой спортсмена, но жаль слышать, что в ней не было ничего больше.

— Некоторые люди хотят то, что у нас есть, вместо нас самих, — звучит философски, но это все, что я могу сказать.

— У тебя кто-то есть? — спрашивает он, прочищая горло.

Он вдруг занервничал?

— Нет. Никого. Последний парень, с которым я была предельно серьезна, решил, что не справится с одной рукой. Он не возражал, когда я носила протез, но, в конце концов, ему пришлось увидеть меня без руки. Я снимаю ее, когда ложусь спать, и, за исключением этого, я всегда носила ее только тогда, когда выходила на улицу.

Моя робо-рука дергается, как будто знает, что о ней говорят. Чертова рука. Она доставляла немало проблем ночью.

Роман выглядит смущенным.

— Большинство моделей рук используются только для эстетической цели, — объясняю я, пожимая плечами. — Если бы они не использовались чисто для красоты, то они не были бы действительно функциональными после выполнения определенных задач, для которых они, возможно, были разработаны. Если бы я не выполняла эти задачи, мне было бы неприятно носить руку.

Он качает головой.

— Просто пытаюсь понять, в чем проблема. Как долго вы встречались?

Это... не то, чего я ожидала.

— Чуть больше шести месяцев. Не все парни могут справиться с потрясающей девушкой только с одной рукой, — шучу я, стараясь сохранить легкость в голосе, чтобы он не начал жалеть меня.

— Но твои сиськи наверняка компенсировали отсутствие у тебя одной руки, — обескураживает он.

Ухмыляясь, я делаю вид, что смотрю вниз на мои достаточно выдающиеся буфера.

— Забавно, я говорила то же самое. Думаю, он не зацикливался на размере груди, — пожимаю плечами, все еще улыбаясь.

Мои глаза встречаются с его взглядом, и на его лице расцветает широкая улыбка, и в моей груди возникает непрошеное чувство тяжести, когда понимаю, что в его взгляде синих глаз нет ни капли жалости.

— Я зациклен на сиськах и заднице. Ноги следующие. Затем глаза. Следом идет ум... руки на последнем месте по критериям, — продолжает он, отталкиваясь от комода, когда его ухмылка становится шире.

Вот тебе и не поддаваться Роману Харту.

— Ты просто душка, — говорю я, хотя и не так язвительно, как хотелось бы. Это звучит более хрипло, выдавая меня с головой.

Его брови взлетаю вверх.

— Так за тобой ухаживали?

— Я никогда не получала грёбанных коробок конфет, — отвечаю я, все еще надеясь отложить возможный фейерверк. Если он так же хорош в постели, как и его поцелуи... я буду влюблена к утру.

Секс? Я, правда, думала о сексе?

Моя робо-рука внезапно хватает и обхватывает мой... О нет. Да ну, нахрен.

— Нет! Я кричу, когда робо-рука начинает пытаться стянуть с меня штаны, вероятно, чтобы на самом деле трахнуть меня этими проклятыми металлическими пальцами, которые не предназначены для мастурбации. — Не смей этого делать!

Рука-робо колеблется, и все еще засунута мне в штаны, когда я начинаю отчаянно отстегивать ремни.

— Что ты делаешь? — Роман спрашивает меня, напоминая, что он свидетель этого ужасающего момента.

— Я должна ее снять! — огрызаюсь я. Робо-рука воспринимает эту команду неправильно, и она снова начинает стягивать мои штаны, и мои глаза с ужасом смотрят, как она срывает мое нижнее белье.

— Нет! Только не ты! Я должна тебя снять! Я не хочу, чтобы ты раздевала меня! — кричу я на негодяйку, сучью руку.

Громкий смех вырывает меня из панического тумана, и мои глаза устремляются к закрытой двери. По крайней мере, десять человек смеются по ту сторону, а это значит, что они совершенно неправильно все слышат.

— Повеселись, Хант, — орет кто-то за дверью, отчего мои щеки еще больше краснеют. — Похоже, она чаще дает, чем берет. Счастливчик.

Рука снова неподвижна, но я застыла, увидев, как Роман смотрит на меня с кулаком во рту, а его тело дрожит от безмолвного смеха.

Вот оно. Это. Ад.

Ругаясь, я заканчиваю расстегивать ремни, думая обо всем и о чем угодно, лишь бы моя рука не нарушила моего спокойствия. Как только она отстегивается полностью, я замираю. Один шаг влево, и я могу убрать руку, но это значит, что Роман увидит меня без нее. Несмотря на то, что я преодолела свою неуверенность в себе по большей части, я все еще чувствую себя слишком уязвимой, когда предстаю с остатком своей настоящей руки.

— Тебе нужна помощь или как? — спрашивает Роман.

До этого момента он держался на расстоянии, а теперь подошел ближе.

— Мне... наверное, стоит вернуться в свою комнату, — говорю я, тяжело дыша.

— Почему? Потому что твоя рука сходит с ума? Я думал, ты уже сняла ее. Уверен, что однозначно не хочу, чтобы эта штука оказалась рядом с моими яйцами после того, что она сделала с фонариком. Отсюда причина, по которой я здесь.

Он указывает на то место, где стоит, ухмыляясь, как будто находит это забавным. Насколько я понимаю, он не возражает. Я ведь знаю, каково это, когда парень увидит меня без моей руки в первый раз. Мы здесь всего на несколько дней. Нет причин показываться перед ним беззащитной.

— У меня есть еще одна рука в моей комнате, — говорю я ему, хотя момент в значительной степени потерян, и теперь перспектива секса с ним не так привлекательна для меня. — Но думаю, что мне пора пожелать тебе доброй ночи.

Встаю и начинаю двигаться к двери, когда он буквально кричит мне вслед:

— Почему?

Я не отвечаю. Вместо этого открываю дверь в ванную и благодарю бога, что дверь с той стороны не заперта.

Как только я оказываюсь внутри, мой взгляд устремляется туда, где Лидия храпит в постели, растянувшись на ней, как будто она единственная, кто должен спать в ней.

Я могла бы быть в постели Романа прямо сейчас. Вероятно, я бы работала над достижением оргазма, а не просто думала о том, как бы это было. Мое настроение было испорчено, и его, похоже, тоже, если бы я нашла время переодеть другую руку.