Лиза привыкла к подобным откровенным разговорам и циничным комментариям. В свои годы она уже знала, что такое проститутка. Лиза часто видела, как некоторые девочки убегают из приюта, накрасившись жутким образом. Они обрезали свои юбки или шорты до невозможности, чуть ли не обнажая попку.

Лиза знала, что приют покидать нельзя, но няни и сам директор часто даже радовались, если кто-то из детей не возвращался.

Конкурс красоты подошел к концу — три маленьких мисс получили свои награды: короны, яркие ленты с золотыми надписями и денежные призы.

Лиза, словно загипнотизированная, смотрела на этих напомаженных, очень ярких фей, напоминающих гламурный вариант феи Дзынь из Питера Пена. Ей тоже хотелось славы, но не такой.

Она вспомнила беседы с любимой учительницей — единственный праздник в ее жизни. Та называла девочку гениальной, истинной красавицей. "В тебе явно видна голубая кровь", — говорила сухощавая, нервная женщина. "Ты — не такая, как все" — прибавляла она, всплескивая руками.

Лиза гордилась тем, что знала английский и французский языки на достаточно высоком уровне. К тому же идеально играла на пианино и даже сама сочиняла музыку.

Зоя Вадимовна вслух мечтала когда-нибудь издать сборник ее мелодий.

"Тогда, быть может, тебя найдет богатый спонсор — и ты станешь знаменитой, как Ванесса Мей"

Но радужные сказки регулярно разбивались о твердокаменную действительность. И лишь недавно загорелся новый лучик надежды — захлебываясь от восторга, женщина рассказала о новом конкурсе юных исполнителей собственной музыки.

"Но для участия требуется денежный взнос — триста долларов. А у меня их нет", — с грустью добавила та.

Лиза уже давно пришла к выводу, что кроме нее самой никто больше не поможет. Да и любимая учительница кроме того, что занималась с ней двумя иностранными языками и обучала игре на пианино, ничего дельного предложить не могла. Совсем недавно Лиза даже начала ее ненавидеть.

Всплескивание рук, рыбьи глаза, поднятые к небу, разговоры "о высоком" — Зоя смотрела на подопечную, как на церковную икону, воображая, что, как все "чистые и святые", Лиза должна питаться "манной небесной" и ждать попадания в рай.

Лиза же мечтала о земном счастье — и, прежде всего, о собственном доме, где она сможет надевать красивые платья и спокойно музицировать. А также читать любимую английскую и французскую классику в оригинале.

"Мне нужны эти триста долларов — любой ценой" — вспыхнула в голове яркая молния. Полная решительности, она тихонько выскользнула из комнаты — ей уже не нужны были суррогатные иллювии старого телевизора, когда перед ней, сияя поддельными брильянтами, раскрылся прямой путь "наверх", к звездам.

* * *

Директор приюта Дима Ляпин с утра был зол и раздражен. Снова пропало аж трое ребят из его заведения. И опять приходила милиция со скучными мордами, которым нужно было "выставляться", давать фотографии и анкеты пропавших. Да еще и дурацкое телевидение — репортеры шныряли кругом и вынюхивали, что было совершенно невыносимо.

Конечно, "высшему эшелону власти" было, как обычно, плевать с самой высокой колокольни на "горемычную долю брошенных детишек".

И никакие вопли телевизионщиков и крупные кадры жуткой нищеты не могли ему повредить или что-то изменить к лучшему. Все равно как сюжеты об отсутствии дорогого медицинского оборудования в больницах.

Димочка особенно не переживал, как врач в роддоме, помогающий роженицам исключительно за взятку и равнодушно созерцая, как умирают или становятся калеками матери и дети тех, у кого этих денег не было.

Тотальное же равнодушие к детдомам было еще глубже. Даже та его деятельность, которая считалась криминальной — организация фонда и сбор пожертвований, а потом и распределение собранных средств по глубоким карманам, — была шито-крыта.

Так как он знал, с кем надо делиться.

Когда раздался робкий стук в дверь, Димыч грезил о Наташе, своей белокурой любовнице, пытаясь отрешиться от проблем.

Его родная жена ничего от него не требовала, искренне считая, что Ляпин очень мало зарабатывает. Она одевалась в сэконде, ела что попало, стесняясь что-то попросить даже для собственных детей. К тому же она знала, что муж очень любит свою машину — новенький джип. Она с тремя детьми уже привыкли, что машина всегда в чем-то нуждается.

Да и Наташка была из тех стервочек, которым тоже "надо".

Длинноногой, всегда загорающей в солярии блондинке, необходимо золото, наряды из бутиков, норковые шубки, поездки по Египтам и Кипрам, да и мебель в новую, купленную для нее квартирку — их любовное гнездышко.

Натали напоминала ему породистую кошку — с ее прекрасной, "нарощенной" шевелюрой, длинными акриловыми "когтями" и громадными голубыми глазами.

Прекрасной была ее загорелая ручка с кроваво-красными ногтями и золотым браслетом с брильянтами, на фоне его стареющего члена…

Раздался еще один робкий стук.

— Войдите, — заорал плешивый, пухленький, дрябленький мужчина в сером костюме. В дверной проем протиснулась стройная белокурая девочка.

— Что тебе надо? — заорал он еще пронзительнее, как деревенская баба, у которой украли с веревки белье.

— Кто тебе разрешал сюда заходить, дрянь паршивая?

Больше всего он боялся, как бы нагрянувшие журналисты не столкнулись с такой вот, как она. Красивой, милой, воспитанной и талантливой. И не посыпались бы дурацкие вопросы из серии: "А почему вы не отдали ее в музыкальную школу на деньги вашего фонда — люди же так много жертвуют. Особенно — иностранные организации".

"А почему такой милой малышке до сих пор не подобрали родителей? Те же модные иностранцы… Они ведь, психи эдакие, берут даже больных деток, инвалидов. А эта — здоровенькая, хоть и бледненькая".

Димыч же знал, почему.

Во-первых, чтобы фонд "Помощи обездоленным" продолжал функционировать, требовалось наличие деток в приюте. Да и государство кое-какие деньги на них выделяло — которые можно было присвоить.

— Простите, Дмитрий Петрович, — смущенно, но решительно заговорила эта сероглазая стерва. — Но тут конкурс проводится для юных исполнителей. Всего триста долларов надо для участия, — лепетала она, сжимая руки, с надеждой и страхом вглядываясь в побагровевшее лицо.

— Что? Триста долларов? На какой-то гребаный конкурс? Пошла отсюда, белобрысая крыса.

Злобно зыркнув на захлопнувшуюся вслед убегающей девочки дверь, он покачал лысой головой.

"Надо же — триста долларов".

Да он давал такую сумму своей любовнице — да и то, раз в неделю, на "карманные расходы".

Поражаясь такой наивной глупости, мужчина снова углубился в бумаги.

* * *

Лиза почувствовала, как сдавливает грудь — дыханье сперло от подступивших рыданий и горечи — никогда, никогда ее не выпустят отсюда.

Она ощущала себя зачарованной принцессой в плену у огнедышащего дракона. Какой смысл быть принцессой, если красота твоя гниет в черном замке, где живут только мерзкие крысы и дракон?

И снова возникло жуткое ощущение удушья — словно она тонет в холодной черной воде…

Но неожиданно в голове вспыхнула еще одна дурацкая идея — и Лиза ухватилась за нее, словно утопающий за ветку.

Быстро спустившись в столовую, позавтракав чем придется, она взглядом быстро нашла компанию "оторв".

Главной среди них была Леся — худая, уродливая, но чрезвычайно наглая малолетка. В свои неполные тринадцать та с одинаковым равнодушием как показывала всем, так и давала использовать потасканные половые органы.

Она была похожа на вороватую, бесстыдную цыганку — костлявая, похожая на скелет лошади, криво ухмыляющаяся сгнившими черными зубами.

Две ее "подкаблучницы", Инга и Саша, были чуток посимпатичнее, но все равно казались сбежавшими с бойни заморенными коровами.

Худые, вонючие, в ярких, "попугайских" тряпках, с кучей пластиковых украшений. И всегда раскрашенные — клоун бы позавидовал.

Вспомнив об их настойчивых приглашениях, Лиза сама подошла к ним в коридоре.

— Если я с вами пойду, я смогу заработать триста долларов? — холодно поинтересовалась она, глядя куда-то в сторону, между ними.

— Да без проблем, — отозвалась крайней удивленная Леся. — Можешь и больше, но сто долларов наши.

Лиза кивнула. В другое время ее бы вывернуло от подобной компании, но желание вырваться из затхлого болота затмевало все другие чувства.

* * *

Петр Илюшин обожал нарушать законы и придумывать правила собственных игр.

По правде говоря, ему было скучно.

Его жена уже лет пять как организовала собственную фирму — и дела шли довольно успешно. Фирма раскрутилась, появились иностранные филиалы.

Впрочем, сам Петя даже и не знал, чем жена занимается. Ему это было параллельно. Он никогда не работал: сперва его содержала мать, а потом — жена.

Еще с детства Петя осознал ценность своего пола. Мама осталась одна и постоянно скулила, восклицая, как плохо в доме без мужчины. С возрастом он стал для нее этим самым "мужским символом" женского благополучия.

Жену же он выбрал по образу и подобию матери. Елена была некрасивой — и очень хотела замуж. Взял он ее "старой девой", чем несказанно осчастливил. Окрыленная "иконой в образе мужа", женщина начала пахать еще усерднее. Ей так хотелось, чтобы муж был всем доволен и, не дай Бог, не ушел.

Сперва появилась фирма — причем он не внес ни копейки — она продала трехкомнатную квартирку в центре, доставшуюся ей от бабушки.

Затем в их квартире наконец-то был проведен модный евроремонт под руководством нанятого дизайнера.

Потом — машина. Сначала ему, а потом уже и жене.

Петя стал щеголять в модных, "с иголочки", костюмах, разъезжать на иномарке с тонированными стеклами. Кушал хорошо, много. Пил только американский виски, лучший грузинский коньяк, а если и водку, то от лучших производителей.