— Я, кажется, четко дал понять, чего именно от тебя хочу. И зачем, по-твоему, мне могло понадобиться устраивать вот это? — демонстративно обводит глазами помещение он.

— Откуда я знаю? Наверное, чтобы не позволить мне улететь!

— Серьезно? — с театральным удивлением переспрашивает Баженов, и сразу снова становится серьезным. — Послушай меня, Алена. Если бы даже меня так сильно прижало, я бы просто не дал тебе сесть в самолет. Или, в крайнем случае, на Савельева вышел, и попросил бы его отменить рейс. Но подкидывать наркоту маленькой глупенькой девочке… За кого ты меня держишь?

— Fuck… — непроизвольно срывается с губ.

В глазах собирается непрошеная влага, которую я хочу скорее смахнуть, и по инерции тяну руки к лицу, но в запястья больно впивается металл наручников, и мне едва удается подавить всхлип. Приходится наклонить голову вниз, чтобы дотянуться до глаз и с силой потереть их ладонями, заставляя себя успокоиться. Даже если это в самом деле не он, не хочу, чтобы этот человек видел мою слабость.

Баженов разворачивает стул спинкой ко мне и усаживается на него, сложив руки локтями на спинку.

— Значит, это не часть игры, — заключает он, устало глядя на меня.

— Да нет давно уже никакой игры! — с раздражением отвечаю я. — Я ведь говорила тебе, что передумала!

— Извини, я сразу не поверил. Хреново, — вздыхает он. — И куда же ты собиралась лететь?

— В Цюрих, — глухим голосом отзываюсь я, все еще ведя усиленную борьбу с рвущейся наружу истерикой.

— Ух ты, — безэмоционально произносит он. — Неожиданно. И кому же ты так насолить успела?

— Никому. Я никогда никому ничего плохого не делала.

— Предыдущая твоя жертва? — приподнимает брови Баженов.

— Да не было у меня никаких жертв… — тяжело вздыхаю, поднимая взгляд к потолку. — Я думала, это ты.

— Нет, Алена. Не я.

— Тогда я просто ничего не понимаю…

— Ну, тут я тебе не помощник, — равнодушно отзывается он, поднимая со спинки одну руку и подпирая ей подбородок. — Думай сама, кому дорогу перешла.

— Никому. Говорю же, я никому не делала ничего плохого!

— Ладно, — устало вздыхает Баженов. — Не делала, так не делала. У меня только один вопрос к тебе остался. Почему передумала?

— Что? — перевожу на него непонимающий взгляд.

— Почему охоту на меня решила свернуть? — снисходительно поясняет он.

— Какая тебе разница? — со злостью бросаю ему. — Вариант получше нашла!

— В Цюрихе? — вскидывает он брови.

— Да.

— Вот значит, как… — задумчиво произносит. — Как-то не стыкуется. Ты ведь вроде не хотела рассматривать другие варианты?

— А ты видел других олигархов? Они же все либо старые, либо страшные, как моя жизнь. А я девушка амбициозная, мне хотелось и рыбку съесть…

— И на хуй сесть.

— Да.

— А этот, из Цюриха, что же, красивей меня?

— И моложе, — кривлю губы в мстительной ухмылке.

— Что ж… — Баженов отвечает мне холодной улыбкой и неторопливо поднимается со стула. — Пожелал бы вам совет да любовь, да боюсь, в твоей ситуации не слишком уместно.

Он разворачивает и уверенными шагами идет к выходу, а я наблюдаю за ним, растерянно хлопая глазами, и лишь, когда он берется за дверную ручку, наконец, отмираю.

— Подожди! — кричу ему вдогонку. — Ты что, уходишь?

Баженов оборачивается и произносит с издевкой:

— Я бы с удовольствием еще поболтал, но, извини, дела не ждут.

— То есть, ты просто возьмешь и уйдешь? — ошеломленно смотрю на него.

— А что я, по-твоему, должен сделать? — холодно интересуется он.

— Вытащи меня отсюда!

— Зачем мне это? — усмехается.

— Но ты ведь зачем-то приехал? — отчаянно спрашиваю я, чувствуя, что готова опять разреветься. — Не для того же, чтобы позлорадствовать, правда?

— Слушай, Алена, ты правда не догоняешь, зачем я приехал?

Я отрицательно кручу головой.

Баженов вздыхает, разворачивается и делает несколько шагов назад, а я вдруг испытываю неожиданное облегчение от этого. Отчего-то все внутри меня противится его уходу. Будто вместе с ним уйдет и мой единственный шанс на спасение.


— Я привык, что время от времени сопливые девки, вроде тебя, из шкуры вон лезут, чтобы забраться ко мне в постель, — он снова останавливается у стула и смотрит на меня в упор. — Но ты — на редкость изворотливая сука. Ты понравилась мне. Жаль, что передумала. Правда, жаль.

Я не без труда удерживаю его взгляд и непроизвольно сглатываю.

— То есть ты здесь только потому, что хотел бы продолжить знакомство?

— Бинго, — с насмешкой произносит он.

— И если я снова передумаю, ты мне поможешь?

— А как же молодой красавчик из Цюриха?

— Видишь ли, Цюрих мне в ближайшее время все равно не видать, как собственных ушей.

Баженов с минуту молчит, задумчиво потирая пальцами подбородок, словно размышляет над чем-то очень серьезным. Пауза непозволительно затягивается, и мне начинает казаться, что сейчас он меня просто пошлет.

— Вытащи меня отсюда, пожалуйста, — прикрыв глаза, отчаянно прошу его. — Ты ведь хотел минет? Будет тебе минет.

— Боюсь, одним минетом ты уже не отделаешься, — бесстрастно отзывается он.

— Ты сейчас можешь какие угодно условия ставить. У меня все равно нет выбора.

— Выбор всегда есть, Алена.

— Я не хочу в тюрьму, — испуганно верчу головой, не отрывая от него глаз.

— Значит, остановимся на том, что ты будешь делать все, что я скажу. Без каких-либо ограничений.

— Предлагаешь сменить тюрьму на рабство?

— А разве ты не сама этого добивалась, развернув целую кампанию по охоте за мной?

Мои ладони непроизвольно сжимаются в кулаки. Опускаю голову вниз и с силой зажмуриваю глаза, стараясь взять себя в руки. Если я сейчас откажусь, меня посадят. Лет этак на семь. А может и больше. Такая перспектива даже не пугает, она просто приводит в ужас. Еще в детстве я наслушалась много страшных рассказов про российскую тюрьму, и, наверное, лучше сдохнуть, чем загреметь туда.

Есть еще надежда на Захарова, но, надо признать, надежда очень слабая. Он, конечно, говорил высокие слова о том, что мой отец был ему, как брат, и что теперь он чувствует себя ответственным за мою судьбу, но я никогда ему сильно не доверяла. Что, если как раз он это и устроил? Конечно, совершенно непонятно зачем, но вдруг?

— Хорошо. Вытащи меня отсюда, и я буду делать все, что захочешь, — глухо произношу я, и не узнаю собственный голос — так безжизненно он звучит.

Баженов не произносит в ответ ни слова. Только сухо кивает, и выходит из комнаты вон.

Сукин сын. Как ловко сделал меня своей рабыней. На меня накатывает такая злость, что хочется выть в голос. И отчего-то снова не верится, что это все не его рук дело. Ну зачем бы он приезжал сюда, как вообще узнал, где я, если не следил и не собирался причинять зла?

Но ничего. Мне бы только выбраться отсюда и связаться с Захаровым. Он поможет сделать новые документы и свалить из страны. Навсегда.

17

После разговора с Баженовым меня отводят обратно в камеру, там я провожу еще долгих двое суток в полной неизвестности. Точнее, я лишь могу догадываться, что прошло двое суток, судя по тому, сколько раз за это время мне приносили еду, потому что с тех пор, как меня сюда привели, свет не гаснет ни на секунду.

В какой-то момент мне начинает казаться, что Баженов передумал меня вытаскивать. Быть может, у него появились дела поважнее, или он встретил другую девушку, с которой можно потрахаться без лишних заморочек, и решил сбросить меня со счетов. Эти мысли доводят меня до отчаяния, потому что другого шанса на спасение у меня попросту нет.

Сначала я еще надеялась, что появится Захаров, но спустя два дня уже не осталось никаких надежд. Не знаю, его ли рук дело мое заключение, но в том, что Роману Евгеньевичу на меня плевать, сомневаться уже не приходится. Переживай он о моей судьбе хоть немного, наверняка уже знал бы где я, и попытался хоть как-то помочь.

Но по всему выходит, что помощи мне ждать неоткуда. Кажется, я доигралась. Прости меня, папа, уже в который раз я подвела тебя.

Когда последние крупицы надежды на лучший исход начинают утекать, как вода сквозь пальцы, за мной, наконец, приходят и просят на выход. Всю дорогу, пока ведут, я трясусь от страха, уверенная в том, что ничего хорошего сейчас не произойдет. Но меня приводят к следователю, который с хмурым лицом сует мне бумагу и заставляет написать подписку о невыезде. Лишь когда я ставлю внизу дату и подпись, до меня, наконец, доходит, что это означает, и сердце заходится в радостном неверии. Значит, меня все же отпускают? Пусть пока и под подписку, но отпускают! Баженов все-таки сдержал свое слово. Или это не он?

Я теряюсь в догадках, пока мне возвращают остатки моих вещей и провожают в коридор, где меня ожидает Николай. Теперь сомнений не остается — моим освобождением я обязана Баженову.

Терминатор, кажется, не в духе. Смотрит на меня хмуро, сдержанно кивает, забирает из рук дорожную сумку, и мы вместе идем на выход.

Когда, наконец, мы покидаем здание, и я вижу небо, деревья, яркое солнце, чувствую легкий ветер на коже — на время забываю обо всем. Губы сами собой растягиваются в улыбку, я прикрываю глаза и делаю глубокий вдох полной грудью. Свобода. Долгожданная и такая желанная свобода. А ведь я провела в заключении всего-то два с половиной дня. Страшно представить, что чувствуют люди, лишенные всего этого на куда больший срок.

Но в моем случае свобода — понятие относительное. Теперь я не в клетке, но и распоряжаться собой пока не могу. Николай ведет меня в машину, чтобы отвезти к своему хозяину, который фактически стал им и для меня. Страшно представить, что он потребует взамен. Всю дорогу я нервничаю, без конца ерзаю на сидении, и не могу расслабиться ни на секунду.