— Но потом он все-таки узнал.

— Да. Через несколько лет эта тварь снова объявилась. Вроде как материнский инстинкт проснулся, дочь захотела увидеть. Только Дима ее послал, а она ему про меня рассказала, в отместку по ходу. И когда он спросил меня об этом, правда ли, я не смог соврать. Надеялся, что он поймёт, простит, но он не понял и не простил. Слушать ничего не захотел даже, просто на хер послал. Бизнес наш был на него оформлен, и он решил меня бортануть, раз я таким падлой оказался. А то, что я въебывал несколько лет наравне с ним круглыми сутками, что первое время последние бабки туда вкладывал, все похуй ему стало.


Я задумчиво киваю — последний пазл встал на место. Вот почему он так плохо о папе отзывался. Отец в долгу не остался. Не проглотил обиду. Впрочем, это вполне в его характере.

— А где она сейчас?

— Кто?

— Моя мать.

— Ты действительно хочешь это знать?

— Не знаю. Наверное, нет.

— Я тоже думаю, что тебе это не нужно.

Какое-то время мы снова молчим. За окном начинает заниматься рассвет, наверное, время уже перевалило за четыре утра. Костя курит третью сигарету, а я отстраненно разглядываю свои руки, отмечая про себя, что пора бы обновить маникюр.

— Ты поэтому в детстве все время приносил мне подарки? Из-за чувства вины?

Он ничего не отвечает. Задумчиво смотрит на меня и продолжает курить.

— Не думаю, что ты сыграл очень большую роль в случившемся. Если бы не ты, она бы ушла к кому-то другому. Или ничего не помешало бы ей так же ограбить отца и свалить.

— Сути это не меняет, — он делает последнюю затяжку и тушит очередную сигарету в пепельнице.

— Папа был не прав, что не стал слушать тебя. Он бы смог понять, если бы выслушал.

Его губы кривятся в скептической усмешке.

— Иди спать, Алена. Хватит на сегодня впечатлений.

— Что ты гонишь меня все время? Может, я не хочу никуда уходить?

— Уже утро. Тебе надо выспаться и обо всем подумать.

— Я не хочу спать. Мы не договорили.

— Все, что хотел, я тебе сказал. И будет лучше, если ты сейчас уйдешь из моей комнаты, Алена. Потому что выдержка у меня не железная.

Его тон и настроение мне не нравится. В груди начинает невыносимо печь от обиды, и меня словно прорывает.

— Тебе до такой степени неприятно меня видеть? Я слишком похожа на нее, да? Знаю, что похожа. Папа говорил. Черт, а когда мы сексом занимались, ты о ней думал?! Да?!

— Снова тебя не туда клонит, — холодно усмехается он, склонив голову набок. — Конечно, нет. Во время нашего секса я ни разу о ней не вспомнил.

— Ты врешь, — разочарованно качаю я головой, чувствуя, как по внутренностям расползается горечь. — Снова бережешь мои чувства? Не надо. Я дура, конечно, но не до такой же степени. Ты не мог не заметить сходства. И твое отношение ко мне с самого начала было обусловлено именно этим.

— Иди сюда, — он слегка морщится, и приглашает меня к себе кивком головы.

— Зачем?

— Подойди.

Что-то едва уловимо меняется в его голосе и взгляде, и все переживания, терзавшие меня до этой минуты, мгновенно уходят на задний план, сменяясь приступом тахикардии. Зачем он просит меня подойти? Я понимаю, что спорить с ним, или выяснять что-то, сейчас бесполезно, что я могу либо подчиниться, либо просто уйти, как он и просил меня сделать до этого. Но если уйду, то никогда не узнаю, зачем он меня к себе подзывал. А я хочу знать. Ужасно хочу.

Неуверенно поднимаюсь с постели, и с опаской делаю несколько шагов в его сторону. Когда приближаюсь на достаточное расстояние, он вдруг протягивает мне руку. Я обескуражено смотрю на нее несколько мгновений, после чего несмело вкладываю свою ладонь. Он тут же несильно сжимает её и тянет меня на себя. Не властно и не грубо, как обычно он это делает, а наоборот, мягко, осторожно, ненавязчиво. И я сама шагаю ему навстречу, чтобы еще через мгновение оказаться в его объятиях. Сердце тут же болезненно сжимается в груди, заставляя меня зажмуриться и судорожно выдохнуть. Я обнимаю его в ответ. Не могу по-другому — слишком дорог он мне стал. Я не виню его в том, что он сделал. Знаю, он сожалеет об этом, и все мы порой совершаем страшные ошибки. Мы всего лишь люди — не можем предвидеть все наперед, не умеем ясно представить масштабы последствий своих необдуманных действий.

Он прижимает меня к себе еще крепче. Зарывается носом в волосы на затылке, шумно вдыхает их запах.

— Все было не так, как ты себе придумала, — его голос, низкий, хриплый, пробирает меня до мурашек. Сердце бьется часто-часто, словно сейчас выскочит из груди. — Да, сначала меня дико выбесил этот привет из прошлого, да еще и такой настырный. Но потом, когда я узнал тебя лучше, то, как ты выглядишь, перестало иметь значение. Ты другая совсем. Да, похожа внешне, но во всем остальном — ты абсолютно другая. Небо и земля. Когда я пришел к тебе в спальню той ночью, я хотел именно тебя. Дерзкую сучку с нежной ранимой душой. Обиженную до смерти на меня, хрен знает за что. И при этом так очевидно жаждущую заняться со мной сексом, что мне даже на расстоянии мозги вело от твоих флюидов. Твоя мать была другой. Она только притворялась нежной и ранимой. Я сейчас вообще не понимаю, как мог повестись на это. В сексе она тоже другая. У нас никогда ничего подобного, как с тобой, не было. Да у меня вообще ни с кем еще такого не было, хоть и не пацан давно вроде.

— У меня тоже не было, — шепчу я, уткнувшись лбом в его обнаженную грудь. По щекам бегут слезы, и я прижимаюсь лицом к его груди, чтобы избавиться от них. Запах его кожи дурманит рассудок. До одури хочется прикоснуться губами, и я делаю это. Прикасаюсь, дотрагиваюсь осторожно языком, провожу вверх и вниз, нежно всасываю кожу. Слышу его шумный выдох сверху, и все внутри начинает трепетать. Целую снова, закрыв глаза, трусь об его грудь щекой, жадно вдыхаю, еще сильнее прижимаюсь ртом, легонько прикусываю… Обвиваю руками за шею, провожу пальцами по его волосам, царапаю кожу головы, продолжая покрывать жадными поцелуями его грудь. Не могу надышаться его запахом. Не могу насытиться поцелуями. Я схожу по нему с ума.

Он берет меня за плечи, отрывает от себя, чтобы посмотреть в глаза. А у меня паника рассыпается под кожей, неужели снова оттолкнёт? Я не переживу этого, просто не переживу.

— Ты хорошо подумала? — каждая клеточка моего тела отзывается трепетом на его охрипший голос, каждый миллиметр моего тела покрывается мурашками, и горит огнем от жажды его прикосновений.

— Да, — я смотрю ему в глаза открыто, доверчиво, искренне. Хоть по сути обманываю его. Мне не нужно думать, чтобы принять решение. В этом просто нет необходимости, я и без того знаю. Точно знаю, чего хочу.

— Ты ведь понимаешь, что я могу никуда не отпустить тебя потом? — его голос сводит меня с ума. Его близость сводит с ума. Хватит уже разговоров, просто поцелуй…

— Не отпускай.

— Никакого Цюриха, никакого Лондона…

— И не надо.

— Алена, — тяжело вздыхает он. — Ты очень красивая, молодая девушка, у тебя вся жизнь впереди. А я старый ублюдок, который эту жизнь тебе испортит.

— Ты не старый, и не ублюдок, — упрямо кручу я головой. — И ничего не испортишь…

— Тебе нужно доучиться, — настойчиво возражает он. — У тебя парень в Лондоне.

— Пожалуйста, не отталкивай меня, — мне снова становится страшно, что он это сделает, и несколько секунд я с немой мольбой смотрю ему в глаза. — Доучиться я могу и здесь. А Бен… Я все равно не смогла бы быть с ним после тебя. Да и с любым другим. Знаю, что так, как с тобой, ни с кем не будет. Ты ведь тоже это знаешь. Ведь знаешь.

Кладу руку ему на брюки чуть ниже пояса, и понимаю, что не ошибаюсь. Его член большой и очень твёрдый. Он хочет меня. Прикрывает глаза на секунду, позволяя мне ласкать себя сквозь ткань брюк, а потом вдруг подхватывает под ягодицы, разворачивает и усаживает на подоконник.

Я тяну его к себе за полы рубашки, губы находят губы, и мир вокруг начинает сиять яркими красками. Внутри все ликует, поёт, я чувствую себя счастливой! Его рука зарывается в мои волосы, сжимает их, тянет назад.

— Ты точно хорошо подумала? — спрашивает шёпотом, пристально глядя в глаза.

— Да.

Он кивает. Грубо возвращает мою голову на место, к своим губам. Удерживая за волосы, снова целует жадно, властно, неистово. Я плавлюсь в его руках, теряюсь, пьянею от переизбытка эмоций и чувств. Меня всю распирает будто, и с каждым прикосновением, с каждым новым поцелуем, становится только хуже. Хочется плакать или кричать, но я только часто дышу, позволяя ему делать со мной все, что он пожелает.

Пояс моего халата оказывается, давно развязан, Костя срывает его с моих плеч, с оглушительным треском рвёт по шву на груди шелковую сорочку, я лишь успеваю вздрогнуть.

Он смотрит, смотрит так жадно, разглядывая мое обнаженное тело, почти обнаженное — на мне лишь трусики, но они слишком тонкие и почти ничего не скрывают. А в следующее мгновение, он рвет и их тоже, заставляя меня дернуться ему на встречу.

Все мое тело, как натянутая струна, звенит в ожидании его ласк и прикосновений. И, когда он, наконец, делает это, с моих губ срывается тихий полустон — полувсхлип. Он накрывает ладонями мою грудь, сжимает, проводит большими пальцами по твердым сверхчувствительным соскам, жадно разглядывает их, припадает ртом к одной из вершин, целует, кусает… мне и больно, и сладко одновременно. Низ живота наливается словно свинцом, между ног все горит и просит проникновения.

— Раздвинь ноги.

Развожу их как можно шире, одновременно нащупывая молнию на его брюках, нетерпеливо расстёгиваю ее, успеваю проникнуть под его белье рукой, обхватить напряжённый член и провести по нему несколько раз вверх и вниз, прежде чем он хватает меня за ягодицы, рывком сдвигает их на край подоконника, перехватывает мою руку, и резко входит в меня, одним толчком заполняя собой без остатка.