– Я не могу ответить тем же. Я злоупотребил гостеприимством твоего брата. Придется собрать вещи и уехать еще до ужина. Все нерешенные дела можно уладить, живя в гостинице.

Все это он говорил скорее себе, но эти пустые, неправильные слова слетали с языка и падали в пропасть между ними.

– Мне жаль. Мне так жаль, Ланден. Я… – Она сглотнула. Губы задрожали. – Я думала только о себе, когда выскочила из-за полога. Боялась потерять тебя… – Прерывистый вздох вырвался из ее горла. – Я никогда тебя не забуду.

Амелия выглядела такой юной, испуганной и беззащитной! Его сердце почти перестало биться, когда он услышал это искреннее признание.

Воздух между ними словно застыл.

– Уверяю, во мне нет ничего особенного.

Ланден отвернулся, не желая уничтожить связь, возникшую между ними всего несколько часов назад.

– Когда-нибудь ты отдашь свое сердце другому. Человеку, достойному твоей верности и преданности. А я стану далеким воспоминанием, возможно, тоже забытым. По крайней мере, я на это надеюсь.

Он откашлялся.

– Мне нечего больше отдавать. Я люблю тебя всем своим существом.

В сердце Ландена словно вонзили острый нож и провернули.

– Нет, ты забудешь, – прошептал он, уже смирившись.

Но Амелия не уступала. Бесшумно обогнув его, она подошла сзади и спросила:

– Так же, как ты забыл брата?

Если бы она уже не разбила его сердце, это сделал бы этот вопрос. И все же он не смог спастись привычным гневом и самообвинениями. Возможно, пора перестать сетовать на прошлое и идти вперед? Она заслужила того, чтобы он перед ней открылся. И он может дать ей свою откровенность. Хотя это и не то, о чем она действительно просила.

Громко выдохнув, Ланден снова прислонился к кроватному столбику и стал рассказывать о событиях прошлого десятилетия.

– Мы с Мэтью были товарищами по разным проделкам и дурачествам. Оба часто попадали в беду и, вне всякого сомнения, раздражали моего брата. Огромная разница в возрасте и мое неотступное желание получить одобрение Дугласа подливали масло в огонь, который часто угрожал сжечь наши напряженные отношения дотла. Дуглас принял титул почти в таких же обстоятельствах, как я. Когда на тебя сваливается герцогство, да еще в то время, как ты скорбишь по любимым, это очень тяжело, даже несмотря на то, что ты воспитывался для этой роли чуть ли не с рождения. Гибель родителей была неожиданной, и Дуглас быстро обнаружил, что его жизнь разительно изменилась. Я тяжело воспринял известие и обратился к нему за утешением. Но он отвернулся от меня. Я никогда не узнаю причины. Мы не обсуждали подобные вещи. Дуглас был очень скрытным, часто осуждал мое поведение и предупреждал, что оно способно стать причиной скандала, который может очернить репутацию Скарсдейлов.

В ночь его смерти мы с Мэтью праздновали мой день рождения. Я понятия не имел, что Дуглас появится в трактире и последует публичная сцена. Там был и Нилуорт. Я начал спорить с братом и был слишком несдержан. Но несмотря на то, что был неправ, я этого не признал и продолжил принимать неверные решения. Приехав домой, я пытался поговорить с ним в надежде помириться, но он не пожелал меня слушать. Его раздражало мое поведение, и к тому же он спешил продолжить вечер в другом месте. Это было его обычной привычкой. Он не посвящал меня в личные дела, несмотря на мои расспросы. Я чувствовал себя отвергнутым и не понимал, почему мой единственный родственник не желает уделить мне немного времени.

Когда Мэтью предложил мне последовать за Дугласом и узнать, куда он поехал и где предпочитает проводить время вместо того, чтобы побыть с единственным братом в его день рождения, я оказался настолько глуп, что поверил, будто все еще смогу что-то исправить. Поэтому я оседлал коня и проследил за Дугласом до Лэм-стрит. Издали наблюдал, как он поднялся на крыльцо аккуратного городского домика, ключом открыл дверь и вошел. Заинтригованный происходящим, я спешился, подошел к окну и стал наблюдать происходившую внутри сцену: мой брат страстно обнимал другого джентльмена. Я не был готов к такому потрясению и не мог двинуться с места. Еще одно глупое решение. Хотя свет был неярким, брат меня заметил. Никогда не забуду этот взгляд, вспышку страха в его глазах.

Я был тогда словно в тумане. Память сохранила лишь обрывки воспоминаний. Хаос и боль. Опасаясь, что разорвал последние нити, связывающие меня с братом, я сбежал. Но Дуглас в отличие от меня слишком хорошо знал эту местность и поскакал окольной дорогой, стараясь прибыть домой первым. Я помчался за ним, чтобы объясниться, сказать, что принимаю его предпочтения, что я наконец-то понял причину его скрытности.

Ланден перевел взгляд на стоявшую у кровати Амелию. По ее лицу ничего нельзя было прочитать, хотя брови ее были озабоченно сведены.

– Я почти догнал Дугласа, когда его лошадь споткнулась на расшатанном булыжнике и сбросила всадника. Он лежал так неподвижно, что я понял немыслимую правду еще до того, как встал на колени у его тела. И тут я запаниковал. Моими поступками управляли молодость и эмоции. Дуглас боялся скандала, разоблачения, и мне нужно было действовать. Принять на себя ответственность. Совершенно немыслимое понятие для того человека, которым я тогда был.

Мне с трудом удалось вернуться домой с телом Дугласа. Твой брат ждал в конюшне, и я, безуспешно пытаясь объяснить что-то, попросил его помочь мне внести брата в дом. Мы выходили из конюшни, когда раздался выстрел. Мои душевные страдания мгновенно сменились страхом за жизнь Мэтью, потому что я просто не вынес бы сознания того, что на моей совести еще и его смерть. На шум сбежались конюхи, и мы внесли в дом Дугласа и Мэтью. Слуги стали искать стрелявшего, но никого не обнаружили.

Он поморщился. Душевная боль сменилась ужасающей пустотой.

– Теперь ты знаешь то, чего я никогда бы не поведал ни одному человеку. Даже Мэтью знает очень мало из того, что случилось той ночью.

Погруженный в свои воспоминания, он не заметил, что Амелия стоит рядом, пока не ощутил нерешительное прикосновение к плечу. Ланден отпрянул. Грудь полосовали кинжалы сожаления. Он не желал принимать никакого утешения.

– Ошибки прощаются. Само определение этого слова подразумевает, что в поступке не было злых намерений.

Она не осуждала его, это было ясно. Только мог ли он простить себя? Ланден об этом даже не помышлял.

– За год, прошедший с момента смерти Дугласа, я никому не сказал ни одного вежливого слова. Вспоминая о своем упрямстве и грубости, я считаю чудом, что хотя бы один слуга остался в доме. И я все еще остаюсь таким, хотя больше никому не позволяю увидеть свой гнев. Я ничтожество, недостойное твоих чувств.

Амелия возмущенно возвела глаза к небу, но что-то в его лице остановило поток слов, готовых сорваться с ее языка.

«Как теперь жить без нее? Если бы только…»

Робкая надежда осмелилась вспыхнуть в груди. Но Ланден задушил непрошеное чувство и попытался взять себя в руки. Он все выдержит. Научится жить без Амелии, точно так, как выжил без Дугласа. Она достойна большего. Достойна полной, настоящей жизни. Но он всегда будет ее помнить. Ее тихий вздох, застывший на его губах, ее невероятную красоту… Он будет хранить это в памяти, как хранит часы брата.

– Ты станешь женой Коллинза и выполнишь требование брата.

Он провел пальцем по краю бокала, заставляя себя произносить слова, причинявшие боль и ему, и Амелии. Но вид у нее был не расстроенный, а возмущенный, подбородок ее поднялся на добрый дюйм. Она продолжала смотреть на него со смесью решимости и упрямства, и по ее взгляду было понятно, что лежало у нее на сердце.

– Я давно поклялась, что не позволю выдать себя замуж по расчету и без любви, и остаюсь верной своему обещанию. Если ты не женишься на мне, я выйду за другого. Доброго человека по своему выбору. Я так решила.

«Плутовка снова что-то задумала. Как это раздражает! Хотя это вряд ли имеет значение. Так даже лучше».

– Пусть будет так.

Ланден опустил глаза, чтобы скрыть свои истинные чувства, хотя в его голосе невольно прозвучало раздражение.

– Мы оба знали, что этот день настанет, и делать вид, что все в порядке – чистая глупость. Я приехал в Лондон, чтобы завершить незаконченное дело, с намерением сразу же вернуться в Бекфорд-Холл. – Он помедлил, дожидаясь, когда она осознает его слова. – Желаю огромного счастья в будущем, Амелия.

Но последних слов она, должно быть, не расслышала. Потому что дверь за ней закрылась с громким щелчком.

Глава 26

– Так что ты будешь делать? – спросила Шарлотта с сочувствием и любопытством.

Амелия пыталась найти подходящий ответ. Она презирала свое положение, ругала себя за то, что взвалила на плечи подруги такую тяжесть, и теперь расстроенный вид Шарлотты, скорее всего, вызовет недовольство лорда Диринга. Но она не могла оставаться дома. Стены казались ей недостаточно толстыми, и ей с трудом хватало решимости держаться вдали от собирающегося уезжать Ландена. Потребовалась вся сила воли, которой она обладала, чтобы повернуться и выйти из его спальни.

– Я не могу обвенчаться с лордом Коллинзом. Если я когда-то и боялась стать никем, он превратит эти страхи в реальность. Я буду меньше, чем полным ничтожеством, ничем, фикцией.

Амелия с отчаянием вздохнула, и Шарлотта в знак поддержки стиснула ее руку, а затем принялась разливать по чашкам чай.

– А Скарсдейл?

– Я не хочу говорить об этом, – вспылила Амелия, но тут же извинилась: – Мне очень жаль. Прости.

Она закрыла глаза, вспоминая затравленный взгляд Ландена, когда он делился с ней мрачными тайнами, так долго остававшимися запертыми в его душе. Глаза Амелии снова затуманились слезами. Она плакала не о своей сердечной боли. Она плакала о нем и его бедах. Ланден считал себя опозоренным, хотя она знала, насколько он верный, страстный, отважный – и главное, любящий. Какая ирония была в том, что именно с ней он заставил себя лицемерить!