— О ком же вы говорите, не тяните, прошу! — Алрой заметил, что сэр Лори прикусил щеку и начал постукивать пальцами по коленям. Неужели, и впрямь подыскивал достойную партию для брака? Видимо, предложение руки и сердца Алисии будет как нельзя кстати!

— Мисс Алисия Мейси. Она родом из Лечестершира, но сейчас проживает в Лондоне у своей сестры — миссис Кит. Может быть, вы слышали про нее?

Брови Пинчера заплясали, словно он решал, верить ли Алрою или послать его ко всем чертям. На несколько минут старик так и застыл, а потом резко наклонившись вперед, прошептал:

— А почему вы сами упускаете сей брильянт?

— К сожалению, я не могу себе позволить жениться в столь раннем возрасте. А осквернять девушку своим вниманием не считаю разумным. По крайней мере, если она действительно достойна уважения. Я и так позволил себе слишком многое: приглашал ее к себе, бывал у ее сестры на званых вечерах, а в последний раз и вовсе допустил неприлично прижать бедняжку. Знаете, весьма тяжело сдержаться, когда рядом такой образец добродетели…

— Понимаю, сэр Алрой. В этом мы с вами похожи, — задумчиво произнес Пинчер. И в этот миг показалось, что вся напускная хитрость и благообразность слезли с его лица. Теперь напротив сидел настоящий Лори Пинчер — старик, все еще хватавшийся за жизнь. Но почему он не хотел погрузиться в почетную старость, как это делали многие? Пока Алрой не находил ответов. — Мы оба ценим в женщинах добродетель, а обнаруживая ее, едва терпим, чтобы не разрушить… В молодые годы я тоже не мог пройти мимо безупречной репутации, но, к счастью, встретил свою Маргарет…

— Не будем о грустном. — Алрой поймал себя на том, что и впрямь начинает жалеть старика. — Так вот, мисс Мейси составила бы почтенному джентльмену отличную пару. Такую девушку не стыдно назвать леди и провести под руку в здание королевского балета.

— Благодарю, что подсказали мне достойную партию, — вернувшись к фальшивой маске любезности, ответил Пинчер. — Надеюсь, это никак не повлияет на мою просьбу в отношении Мари…

— Мой ответ неизменен. Простите, сэр Лори, но я буду третьего в час на аукционе и сделаю всё, чтобы она стала моей. И вы здесь ни при чем, поверьте.

— А-а… — протянул сэр Лори. — Вы хотите сделать гадость мистеру Джортану, не так ли?

Алрой окаменел лицом. Похоже, поддавшись жалости, он ляпнул лишнего не там, где это было бы прощено.

— Я бы хотел, чтобы ответ оставался у меня, — как можно вежливее ответил он.

— Я и не ждал от вас ответа. — Уголки глаз старика усмехались, хотя лицо оставалось серьезным и благодушным. — Просто, чем дольше имею с вами дело, тем больше нахожу в вас черты самого себя.

— Хотите сказать, мы похожи?

— Да, сэр Алрой, только вы еще крайне молоды, чтобы спасаться молчанием.

— Чем же? В чем это сходство? — Высказанная Пинчером «теория схожести» подействовала, как шпоры для коня. Мысль показалась настолько дикой, что Алрой с трудом сдержал негодование.

— Неужели, вас это раздражает? Считаете, я слишком жалок, чтобы равняться с вами? Отнюдь… Мы оба прикрываем добродетелью свои пороки и верим, что Божий суд никогда не настанет. Только холодная земля и черви. Так ведь?

— Надеюсь, вы и в этот раз не ждете ответа? — отшутился Алрой, отмечая, что старик Лори далеко не дурак. «А было бы неплохо, если бы шутка с Алисией и впрямь удалась. Тогда Тони смог бы взыскать со старика Пинчера ее долги и в один момент сделаться миллионером!»

— Думаю, мы достаточно узнали друг о друге, чтобы понять важное, но не стоит затягивать беседу, ибо мы рискуем поссориться. Джозеф проводит вас до дверей.

Сэр Лори подошел к стене и несколько раз потянул за шнурок, торчавший из стены. Долго ждать не пришлось. Дворецкий, провожавший Алроя в эту комнату, вновь показался на пороге минут через пять.

— Сэр Алрой уже покидает нас? — деловито уточнил он у хозяина, и, получив утвердительный ответ, обратился к Алрою, — следуйте за мной.

Но едва он развернулся, чтобы проводить гостя, как из темного коридора донесся приглушенный крик, больше похожий на вопль животного. Алрой, хоть и не ожидал подобного, но внешне остался невозмутим. В отличие от Пинчера — он вздрогнул, как-то весь согнулся и помрачнел, а потом зыркнул на дворецкого так, словно собирался убить его прямо в дверном проеме.

— Опять? — сдавленным шепотом, похожим на шипение, проговорил сэр Лори.

— Она ничего не хочет слушать, — так же тихо ответил Джозеф.

Возможно, разговор продолжился бы, но Алрой напомнил о себе кашлем. Старик и его слуга красноречиво переглянулись, после чего первый одними губами произнес: «После поговорим, проводи гостя».

Не дожидаясь, когда о нем снова вспомнят, Алрой не спеша встал с дивана, слегка склонил голову, прощаясь с Пинчером, и побрел за Джозефом по мрачным коридорам. Слова сэра Лори еще крутились в голове, но сердце уже чувствовало — из этого источника не выйдет доброй воды. Более того, как бы ни отравиться одним только ее запахом. Только спускаясь по многочисленным ступеням крыльца, Алрой понял, что его смутило и испугало — он встретил более опытного и наглого игрока с жизнью. Слишком опытного, чтобы с ним тягаться. И вместе с тем, слишком наглого, чтобы без борьбы всё спустить ему с рук.

Глава 20

Отец опаздывал. Эндрю постукивал пальцами по столу, разглядывая склянки с заспиртованными уродцами, соседствовавшими на полках с толстыми книгами. Затертые переплеты, закладки, торчащие из переводов трудов Галена, Леонардо да Винчи, Андреаса Везалия — раньше казалось, что их отец любит сильнее, чем единственного сына. Теперь он знал это наверняка, вот только не вспыхивала прежняя ревность. Более того — Эндрю ловил себя на бесстрастности. Ничто не трогало сердце, не заставляло скрежетать зубами от злости или томиться от страсти. Остался только страх — липкий, тягучий, доводящий до сумасшествия. Эндрю боялся, что однажды он не ощутит ничего вообще, превратившись в такого же чурбана из плоти и металла, которых отец собирал для господина Норварда.

Как ни странно звучит, но жизнь после смерти обратилась для него в погоню за чувствами. Скачки, в которых он тайно участвовал наравне с известными жокеями, бордели с толпой девиц, за горсть шиллингов готовых ублажать и мертвого, и веселящие порошки — все, что могло хоть как-то пробудить отмиравшую душу. И еще — поручения хозяина.

Забавно, при жизни Эндрю был свободен, и если кого и величали господином — то его самого. Но хмельной выстрел продувшегося до портов аристократа все расставил по местам: он — раб. И не только короля, приказы которого исполнял скорее по приязни и желанию, нежели по обязанности невольника. Собственный отец — вот кто стал главным хозяином и мучителем.

Воспоминания… Они наполняли нутро желчью, ненавистью. К себе — за то, что в погоне за любовью отца перешел дозволенные грани, утратил стыд и жажду жить. К отцу — за то, что влез скрюченными пальцами в его смерть, собрал раскроенный череп, впихнул вместо живого сердца часовой механизм. Сколько раз Эндрю рассуждал — сделал бы отец такое с матерью, если бы мог? Ведь он любил ее — до сих пор у него в кармане пиджака томился медальон с ее портретом. И каждый раз не находил ответа, спотыкаясь об новую волну воспоминаний.

Эндрю помнил ее — воздушную, нежную, с тонкой шеей с пульсирующей под бледной кожей голубой жилкой, с темными глазами, казалось, светившими изнутри. Кейт Феллери-Скотт. Ее имя он произносил вместо молитвы, едва открыв глаза, и шептал перед сном, их закрывая.

Пока Эндрю предавался размышлениям, в кабинет вбежал отец — растрепанная седая копна волос, клочковатая борода, потухший взгляд. Хотя нет — едва он видел свое лучшее творение, как в них разгоралась гордость.

— Задирай рукав, — не растрачиваясь на приветствия, выпалил отец, усаживаясь напротив Эндрю.

Послушно расстегнув запонки, он стащил ткань до локтя, открывая взору черные вздувшиеся нити на серой коже. Скривился, наблюдая, как отец оживленно нащупывает несуществующий пульс, вздыхает и тянется к ящику стола. За шприцем с такой же черной жидкостью, что течет в его жилах.

— Ты менял мне бульон неделю назад, — напомнил Эндрю, не скрывая усмешки.

— Разве? — Отец рассеянно уставился на затянувшиеся следы предыдущего укола. Правда, их там было с избытком — особо и не угадаешь, какой вчерашний, а какой — месячной давности. — Тогда зачем ты пришел?

А, правда, зачем он пришел? Поговорить? Этого и при жизни-то не получалось, если не считать восторженные или гневные монологи отца, узнавшего про чужие открытия из газет или научных журналов. Увидеть его? Нет. Эндрю воротило не то, что от его вида — от запаха, который он сам источал, и которым пропах отец — запахом смерти. Приторной вонью гниющих тел, мазутным «первичным бульоном» и еще какой-то гадостью, переливавшейся внутри механических слуг господина Норварда. В Эндрю отец лил только бульон, который, кстати, жалел для «чурбанов с выпученными глазами».

В этот миг вспомнилось приглашение для королей от некоего Шелди-Стоуна принять участие в аукционе. Этот дерзец рискнул позвать их высочества на торги, причем продавалась обычная девка! Правда, строгий почерк на серой бумаге гласил, что она не так просто, но кто поверит? Сам Эндрю, по воле отца восставший из мертвых, не верил ни в силу Бога, ни в колдовство. Но сейчас на язык не пришло ничего путного, кроме этой истории.

— Ты вроде как ученый…

— Именно так, — в его глазах заплескалось раздражение. В них почти читалось брезгливое: «Неужели он опять примется расспрашивать о том, чего не понимает?» Еще не забылось — как он кричал, выталкивая Эндрю на порог, стоило попросить рассказать — что он с ним сделал? И как сверлил злобными щелками глаз, когда к нему принесли окровавленного сына, пытавшегося самостоятельно разобрать механизм.