— Хотел уточнить — может ли кто-то влиять на чужую судьбу?

— Что за вопрос? Я бы понял, если меня спросили незнакомцы на улице, но ты! Ты сам — доказательство того, так чего тебе еще надо?! — Ноздри отца раздулись он сам стал, на голову выше и тоньше, казалось, еще чуть-чуть — и он кинется на Эндрю и клюнет промеж глаз.

Не желая разглядывать раздувшегося папашу, он сполз взглядом на карман отцовского пиджака.

— Сегодня я не вспомнил ее имя, — произнес Эндрю, отвернувшись к уродцам в банках. И, как оказалось — зря. Может быть, в ту минуту на лице мистера Феллери-Скотта отразился страх за сына. Но все, что Эндрю, обернувшись, успел ухватить — остатки сострадания.

— А ты говоришь — неделю назад! — рассерженно пробормотал отец, добыв злополучный шприц. — Погоди… Неделю-неделю… А! Так то был не очень хороший материал! Видимо, и бульон получился некачественный… Ничего, сейчас мы все поправим!

Отец засуетился, продолжая бормотать что-то под нос — наверняка, едва вколет сыну препарат, помчится изучать под микроскопом «прокисший» бульон. И невдомек ему, что Эндрю попросту соврал.

Меж тем, отец добыл откуда-то из подмышки жгут, перетянул ему руку, всаживая сначала пустой шприц, мгновенно наполнявшийся чернотой. Голова закружилась, внутри стало холодно. Эндрю знал — в эту минуту сотни мельчайших микропленок его мозга отмирают, унося с собой прошлое. Бывало, что при переливании он терял сознание, и тогда, на самой последней грани хотелось, чтобы новый день уже никогда не наступил.

В этот раз все кончилось быстро и почти безболезненно. Еще бы! Старый бульон не настолько стух, чтобы смена обернулась чем-то большим мигрени. Задернув рукав, Эндрю встал. Рассчитывать на то, что отец уделит еще хотя бы секунду, было бессмысленно. Собственно, мистер Феллери-Скотт этого и не скрывал — закопался в бумагах, сверяя формулы и поглядывая на густо черный бульон, вытянутый из жил сына. Не прощаясь, Эндрю направился к дверям.

— Кейт, — донеслось вслед, едва он схватился за ручку. — Ее звали Кейт…

Не оборачиваясь, Эндрю поспешил прочь, оставляя за собой на полу маслянистые черные пятна.

Глава 21

Два дня Мари не находила себе места. Под безмолвным присмотром мистера Джортана, она почти не общалась с Льюисами. Редкие фразы про пищу или погоду, сказанные Глорией за трапезой, не проясняли — договорился ли ее муж насчет побега. Неизвестность мучила сильнее, чем если бы не было никакой надежды на свободу. Мари жила на грани обморока, удивляясь, как сердце еще бьется и дыхание не прекращается? Но что удивительно — с того утра, когда она говорила с Льюисами, слезы словно пересохли. Мари внутренне закостенела, будто умерла, и не знала: принесет ли третий день долгожданное воскресение?

«Третьего в час». Слова мистера Джортана стучали молоточками в висках, словно отсчитывали время до злосчастного аукциона. Сам он по несколько раз на дню порывался заговорить, но всякий раз замолкал, едва начав фразу. Последние сомнения в правильности побега развалились, когда мистер Льюис наконец-то дал весточку: занеся в номер обед, он выразительно посмотрел на Мари и произнес что-то незначительное. Но в этой пустой фразе Тони особо выделил слово «сегодня». Сегодня! Душа ухнула в пятки от радости и страха — но как быть, если господин не отпускает ее ни на секунду? Даже в уборную он провожал Мари до дверей и ждал где-то неподалеку, словно догадывался о состоявшемся заговоре.

«Ночью, — решила она для себя. — Мистер Льюис придет за мной ночью. Господи! Сегодня ночью я стану свободной! Вот только как быть с паспортом? Без него меня никуда не возьмут на работу… Что ж, тогда я останусь с мятежниками. Наверняка, им нужен кто-то, кто бы шил, стирал, готовил. А если нет… Тайком проберусь на корабль и уплыву куда-нибудь подальше».

— Мари, — голос мистера Джортана заставил вздрогнуть. Увлекшись размышлениями, она забыла, что сидит в его номере с книгой в руках. Мама научила их с Аннет читать, чего не скажешь о других девчонках из трущоб. — Сегодня ночью я бы хотел, чтобы ты осталась со мной.

Сердце замерло, а потом разлетелось вдребезги о дощатый пол. Вот оно что! Господин решил напоследок воспользоваться служанкой. И впрямь — не отдавать же добро другим. Мари ощутила, как леденеют пальцы, а к щекам приливает кровь. Ярость застилала глаза, развязывала язык. Желание перечить впервые завладело ею, перекрывая собой все законы этикета и морали.

— Вы считаете, что это возможно? — спросила она холодно, особо выделяя каждое слово.

— Да, — мистер Энтони казался растерянным. Похоже, он не понял, что кроется в его словах. Либо хотел, чтобы это так выглядело.

— Что ж, я в вашей власти.

Мари закрыла книгу, отложила ее на стол и сцепила руки на груди. Внутренне она отрешилась от всего, бестолково уставившись в сгустившиеся за окном сумерки, разгоняемые светом тусклого фонаря. Его бледно-желтое пятно рябило в глазах, но не от слёз, а скорее от напряжения. Сама виновата, что так обернулось — поверила в сказку, обманулась, приняв мечты за реальность. Теперь придется заплатить за всё сполна.

— Мари… — снова попытался заговорить мистер Джортан, подходя к ней. — Я не могу тебе открыть, но так надо. Пойми, скоро все вернется как прежде…

Он застыл в шаге от Мари, а потом схватился за голову и с жаром продолжил:

— Так не пойдет! Кого я хочу обмануть? Себя? Тебя? Как это подло и низко! Мари! — Энтони подошел к ней, взял за руку, заглядывая в глаза. — Я люблю тебя, мой нежный ангел, люблю всем сердцем, насколько это возможно… Молчи! Не говори ни слова, потому что я всё знаю — я виноват перед тобой, потому что не смог дать тебе то, чего ты заслуживаешь… Поверь — я бы с радостью женился на тебе, но теперь…

— Теперь вы меня продаете, господин, — произнесла, ощущая, как в горле вырастают колючки.

Мистер Джортан смутился, отпустил ее руку, заливаясь болезненным румянцем, и отошел к окну.

— Да. Ты права — я предал тебя… Но у нас еще есть шанс на счастье! Я беден, Мари… Если бы ты знала, насколько я беден! Все мое имущество заложено по вине… неважно! Главное — я еще могу все исправить, Алрой даст мне денег…

— В обмен на меня.

Мир перевернулся. Мари догадывалась, что сэр Шелди-Стоун не просто так появился в этом бульоне, но до сих пор она гнала мысль о возможном господстве над нею этого странного и вместе с тем — страшного человека. А теперь… Как смеет теперь Энтони утверждать, что любит ее?!

— Да, но это не совсем так… — он резко повернулся. На его лице отразилась неподдельная мука то ли от необходимости объясниться до конца, то ли и правда страдал от предстоящей разлуки. — Он не тронет тебя, Мари, иначе — я сам его убью! На честной ли дуэли или как разбойник буду поджидать в темном переулке, но я не смогу жить, если кто-то причинит тебе боль, запятнает мерзостью…

— Любовь и предательство, мистер Джортан — их невозможно вместить в один сосуд. Вы говорите, что любите и не переживете моего позора, но сами унижаете меня…

Мари отвернулась. Она задыхалась словами, пыталась найти в себе силы смолчать или понять, но не могла. Мгновение — и сзади ее обхватили сильные руки Энтони, прижали к груди.

— Не говори ничего. Я мерзок — знаю! Но я живу только надеждой, что мы еще будем счастливы. Я выкуплю тебя обратно, как только поправлю дела, обещаю! Пару месяцев — и мы будем вместе!

— А если я не захочу? — сердце распирало от гнева, желания уязвить. Мари хватала ртом воздух, кляня исполнившееся желание. Вот он — человек, который ее купил. Любящий, но безвольный, запертый в клетку рамками предрассудков и долгов. Но как же ей хотелось слушать его оправдания! Какая злая шутка — Мари любила его преданно и безрассудно, и как верная жена готова была простить все, лишь бы он сказал, что сделал это ради нее.

Мистер Джортан отпрянул, рывком повернул ее к себе, заглянул в глаза безумным взглядом.

— Тогда я тебя отпущу, — на выдохе проговорил он и уткнулся в ее плечо.

Через секунду раздался приглушенный рык и рыдания. Энтони плакал как мальчишка, потому что мужчинам не полагалось так проявлять слабость. И сердце Мари таяло от этих слез…

Ночь завывала за окном ледяным ветром, просачивалась в щели, выстуживая номер. Даже жадно потрескивавший в камине огонь не мог спугнуть ее дыхание и лишь разгонял сумеречных призраков по углам комнаты. Мари зябко ежилась под шерстяным пледом, разглядывая плясавшие на полу и стенах тени. Господин спал в раскладном кресле, принесенном мистером Льюисом. Веки Энтони подрагивали, губы шевелились, а лежавшие поверх одеяла руки сжимались в кулаки. Мари разглядывала черты его лица, словно сквозь сон он мог помочь ей расстаться с сомнениями. После состоявшегося разговора решимость бежать таяла с каждой минутой. Казалось, на плече все так же жарко от откровенного прикосновения, и это ощущение не давало покоя.

Завладевшая номером тишина засела звоном в ушах, сквозь который Мари ловила шорохи и стук, доносившийся из коридора. Вот только не было среди этих чахлых звуков долгожданного скрипа сапог Тони с толстой резиновой подошвой. Неужели, он забыл про нее? Эта мысль пугала и в то же время радовала — ведь тогда не придется терзаться, разрываясь между свободой и привязанностью.

«Нет, — скользнуло в голове, обдавая щеки теплом. — Это нечто большее, чем привязанность. Я знаю, что никогда не смогу быть с ним, как законная жена, но все равно не могу оставить его… Если бы не эти слова! Так просто казалось бросить Энтони, пока он оставался холоден, но стоило ему сказать «люблю», как я уже готова забыть себя…»

Скрип ступеней и отсвет в щели под дверью спугнул размышления. Мари натянула плед до подбородка, прикрыла глаза и замерла. Болезненно раздувшееся сердце отбивало набатом в ребра. Показалось, что со стороны господина послышался вздох, но посмотреть — проснулся он или нет, не хватало смелости.