Охваченный желанием узнать больше о происходящем, он прошел вглубь зала и присел рядом с джентльменом, протиравшим лысину платком. Как раз в этот момент он назвал цену в двенадцать шиллингов.

— Интересуетесь? — не дожидаясь, когда Энтони соберется с духом и заговорит первым, произнес джентльмен.

— Еще не знаю, просто зашел…

— Такое бывает в вашем возрасте, — собеседник смерил его взглядом. — Впрочем, не стоит стыдиться, пусть даже вы и зашли в первый раз.

— Это действительно так.

— Хм… А ведь повод есть, не так ли? Девчонка утверждает, что исполняет желания… Я вот, тоже не смог пройти мимо.

— Колдунья? — Энтони ощутил, как к горлу подступила дурнота. Улицы Лондона кишели шарлатанами вроде уличных гадалок или неопрятного вида «магистров магии», продававших из-под полы целебные или приворотные зелья. Их объединяло что-то общее: то ли воспаленные взгляды, то ли щербатые рты, скалящиеся в корыстных улыбках. В любом случае к людям подобного рода возникало отвращение — и ничего более.

— Вроде нет, — задумчиво ответил джентльмен. — Распорядитель мел какую-то чушь вроде ангела, который ей помогает…

— А орден Квентина? — досадуя на самого себя за излишнее любопытство, произнес Энтони. Все-таки не верилось, что инквизиция допустила публичной продажи колдуньи. И потом — стоявшая перед ним девушка совершенно не походила на сподвижницу нечистого духа.

Собеседник добродушно улыбнулся.

— Вы и правда столь наивны? У инквизиторов тоже есть свои желания, ради которых можно закрыть глаза даже на колдовство. Не забывайте — далеко не всё можно купить за деньги…

— Простите, а вы тоже верите в ее, скажем, необычные способности?

Рассудок подсказывал, что неплохо бы откланяться и уйти, но вместе с тем его всё сильнее охзватывало любопытство. Кто она и как сюда попала, эта девчонка? Собравшаяся публика в цене уже перешла грань обычной горничной или кухарки.

— Кто знает, друг мой, кто знает… Но, черт возьми, я готов выложить фунт стерлингов за одну только надежду на это! И потом, — шепотом добавил он, склоняясь к уху Энтони, — я слышал, что чудесные способности девчонки кем-то уже опробованы. Впрочем, хочется верить, что этот кто-то опробовал только способности.

Последнее предложение он сказал громче и, не стесняясь присутствующих, захохотал, довольный сальной шуткой. Энтони ничего не ответил, он пристальнее всматривался в осунувшееся лицо с бледными щеками и не мог избавиться от ощущения, что девчонка все слышит. Каждое слово, каждый смешок или цепкий взгляд. И все эти господа, видящие в ней лишь волшебную палочку или очередную выкупную, не вызывали у нее ни страха, ни трепета — только презрение. Энтони почти кожей ощутил его. Передернув плечами, он, неожиданно сам для себя выкрикнул новую цену, когда распорядитель — высокий толстяк, ничем не отличавшийся от присутствующих, уже отсчитывал «на два».

Казалось, только сейчас остальные торгующиеся заметили Энтони. С передних рядов послышался шепот, и пристальные изучающие взгляды. Задние же опустевали — видимо, покидавшие их джентльмены посчитали, что гинеи слишком много за надежду. Недавний собеседник Энтони тоже ретировался, одобрительно хлопнув его по плечу, словно пожелал удачи.

— Гинея раз, — отсчитывал распорядитель, делая нарочито длинные паузы. — Гинея два… Гинея три! Продано мистеру…

— Джортану, — Энтони привстал, называя имя.

— Продано мистеру Джортану за гинею, — провозгласил распорядитель, ударяя молоточком по столу.

Продажа состоялась, но почтенные джентльмены с передних рядов, похоже, и не собирались покидать зал. Только когда распорядитель начал зачитывать досье на новый товар, Энтони понял, что аукцион еще не окончен. Впрочем, это уже не имело значения. Его покупку вывели на веревке в боковую дверь, жестом указывая, чтобы Энтони шел следом. Там оказался узкий кабинет, в котором хватало места только столу и двум стульям. Получив деньги, помощник распорядителя — низкорослый мужчина со смотрящими в разные стороны глазами, отдал ему бумаги и поводок, умудряясь при этом не произнести ни слова.

Энтони так и вышел на улицу, ведя девчонку на веревке, будто козу. Зачем он купил ее и что будет с ней делать? Ответов не находилось. Словно надеясь узнать их у нее, Энтони обернулся и замер — она тоже смотрела на него. Он ждал увидеть в ее глазах ненависть, обреченность, страх, все то же презрение, но вместо этого встретил надежду. И в этот момент Энтони понял, что больше не будет чтения французских романов, посиделок за чашечкой чая с дочерьми соседа — мистера Брюбери и писем мисс Честер, перевязанных розовыми лентами…

Глава 3

Окрестности Лейчестершира, Англия полгода спустя

Несмотря на пронизывающий холод, длинная платформа причала для дирижаблей кишела людьми. Около торговых лавок с колбасами, сырами и свежим хлебом толпились слуги, покупавшие для господ провиант в дорогу. Многие из скучавших здесь аристократов прибыли из дальних провинций и успели поистратить съестные запасы. Тут же — на соседних с едой прилавках, громоздились диковинное оружие, медальоны и кулоны, выдаваемые продавцами за золотые и серебряные, резные веера и прочая мишура, которую охотно брали старавшиеся выглядеть важными простолюдины. Мимо вальяжно прохаживались полицейские, скользя по прохожим обманчиво равнодушными взглядами. Богато одетые женщины чинно взирали на происходящее, сидя на деревянных чемоданах или опираясь на зонты.

Мари отвернулась — обладательницы «голубой крови» не вызывали у нее любопытства, наоборот — раздражали. Гораздо приятнее было наблюдать за суетящимися служанками, которые отличались от хозяек простыми сапогами с картонной подошвой и однотонными под горло платьями из грубого сукна. Девушки перетаскивали сумки и корзины с поклажей поближе к причальным мачтам, чтобы носильщики взяли не так дорого за багаж. В стороне стояли женщины в длинных юбках и рубахах, прикрытых бархатными жилетами. Скорее всего — горожанки, или жены и дочери зажиточных крестьян, выбравшиеся за ограды ферм. Отдельную массу составляли мужчины — все они: и в дорогих костюмах с цилиндрами, и в протертых пиджаках и клетчатых кепках, толпились у табло с надписью «Прибытие».

Господин Энтони тоже находился там. Даже среди толпы Мари угадывала его высокую статную фигуру и коричневый «котелок», как сам он называл модный сейчас цилиндр. Находясь в своем поместье Джортанвилл, Энтони предпочитал удобные кепки рабочих, а зимой — привезенную откуда-то издалека шапку с ушами. Мари улыбнулась, вспоминая, как нелепо выглядел господин, когда выбирался во двор в этом иноземном чуде, завязанном под подбородком. Не иначе — украл медвежью голову и нацепил ее, чтобы разогнать прислугу. Хотя, боялись только новички, поскольку остальные привыкли к чудачествам хозяина, а для многих и — господина. Например — для нее.

Мари нахмурилась, в груди закопошилась тревога. Удобнее перехватив плетеную корзинку с немногочисленными пожитками, она снова нашла взглядом приметную фигуру мистера Джортана. Так было спокойнее в этом суетном и пугающем простором и чужими людьми месте. Глядишь — еще потеряешься, едва смигнешь или засмотришься на дамские дорожные шляпки с атласными лентами. Купить себе такую она не могла. Впрочем, как и что бы то ни было, потому что не обладала свободой. «Выкупная» — значилось корявыми красными буквами в ее паспорте. А ниже — приписка синими чернилами: «Имеет право на: порцию хлеба — сто пятьдесят грамм и не менее литра воды в сутки, раз в пять лет — посещение лекаря, место для сна, очистительные процедуры — не менее двух раз в год…» Список продолжался на две страницы, из которых выходило одно — она имеет право не умереть с голода, но никто не гарантирует, что жизнь преподнесет что-то еще, кроме куска хлеба и стакана воды.

Следом за грустными мыслями наползли воспоминания: одноэтажный домишко, больше похожий на сарай, пятеро малышей, выглядывавших из-под одеяла, сшитого из разномастных лоскутьев. Сестра Аннет сидит у окна за ножной прялкой и перебирает тонкую шерстяную нитку. Рядом — мать с чахоточным цветом лица и впалыми щеками быстро набирает петли будущего носка или шали на спицах. Их мерный стук разносится по дому, разбавляя голодную тишину. В их доме никто не плакал и не жаловался, потому что знал — им неоткуда ждать помощи. Согревало одно — вечером, когда небом завладеет темнота, придет отец и принесет в холщовой сумке что-нибудь съестное: круглый ржаной хлеб, пару луковиц и вяленную рыбу. Мама говорила, что это даже хорошо, что они питаются скудно, как апостолы…

Мари шмыгнула носом, провела ладонью по глазам, смахивая слезы. Сколько раз клялась, что не станет больше вспоминать лондонские трущобы, но теперь… Боже! Что будет теперь, когда она вновь окажется на улицах злосчастной столицы? «Ничего, — сурово одергивала себя. — Без воли господина я не могу сделать и шага, а он ни за что не отпустит меня. И потом, что я найду там, в старой развалюхе? Только воспоминания, которых и без того достаточно». К горлу поступил ком, Мари сделала усилие, но предательские слезы все равно потекли по щекам. Поставив корзинку в ноги, она достала из кармана платок. Не хватало еще, чтобы мистер Энтони увидел ее зареванной!

Но едва Мари справилась со слезами, как тут же застыла с открытым ртом — к причальной мачте неспешно приближался дирижабль. Нет, она, конечно, видела их раньше, но так близко — никогда! И если в небе, пролетавшие над Джортанвиллем, они казались забавными «огурцами», то теперь овальная громада с гондолой под брюхом наводила ужас одним только видом. Мари невольно отступила, забыв разом и про корзинку, и про мистера Джортана, и про Лондон. Дирижабль напоминал грозовую тучу, закрывавшую собой половину небосвода. Мысль о том, что придется забираться, а потом лететь на этой штуковине, заставила вздрогнуть.