Подушки приняли её, горестно всхлипывающую, в свои мягкие объятия. Потом, вытерев мокрые щёки рукавом, Дарёна села и окинула взглядом пурпурно-золотой блеск комнаты… Будь Лесияра сейчас здесь, она бы поставила на место эту зарвавшуюся нахалку.

Лишившись возможности ткать песне крылья струнами, Дарёна не сдалась — стала делать это только голосом. Тихонько напевая, она одновременно прислушивалась к звукам за дверью — не идёт ли кто… От каждого шороха её плечи и голос вздрагивали. И вдруг — скрип… Дарёна поперхнулась и смолкла. Дверь приоткрылась, и в покои проскользнула хорошенькая девочка в золотом монисто, драгоценном очелье и серьгах. Похоже, она считала, что чем больше побрякушек, тем лучше: на каждой ей руке позвякивало два-три золотых запястья, и даже на конце косы висело украшение с бирюзой. Подбежав к Дарёне, маленькая любительница блестящих вещей плюхнулась рядом на подушки.

— Ты хорошо поёшь, — сказала она, глядя на девушку большими серо-зелёными глазами. И, сдвинув брови, озабоченно и настойчиво спросила: — Ты плакала? Тебя обидели? Кто?

Дарёна только грустно улыбнулась в ответ. Чем ей мог помочь ребёнок? Но девочка требовала назвать имя обидчика:

— Скажи, кто заставил тебя плакать? Я могу её наказать… Вернее, я скажу моей родительнице, а уж она всё сделает, чтоб тебя больше никто никогда не обижал!

— А чья ты дочка? — спросила Дарёна. — И как тебя зовут?

— Моя родительница — княгиня Лесияра, — был ответ. — Я — княжна Любима! А ты кто?

— А меня Дарёной звать, — смутилась девушка. — Я здесь в гостях у княгини… Она подарила мне домру, а начальница стражи Яромира её отобрала… И теперь я не могу играть. И петь она мне запрещает…

— Дура она потому что, — уверенно заявила Любима. — Я её тоже не люблю… Отовсюду меня гоняет: туда нельзя, сюда нельзя… К родительнице не пропускает. Ежели ты наша гостья, то тебя надо уважать и ублажать, а не обижать! Надобно эту дуру проучить… Давай? — И маленькая княжна озорно подмигнула.

— Давай, — невольно развеселилась Дарёна. При взгляде на девочку просто невозможно было удержаться от улыбки. — А как?

Хитрый прищур серо-зелёных глаз говорил о том, что план возмездия уже созрел в хорошенькой головке Любимы.

— Коль она запретила тебе петь, то надо заставить её плясать! — изрекла она, подняв пальчик. — Уж она у нас попляшет! Вот потеха-то будет! Обожди, я мигом вернусь и принесу кое-что!

Золотым звякающим вихрем княжна вылетела из комнаты, оставив Дарёну в весёлом и улыбчивом ожидании.

*

Сон младшей дочери о чудовищных воинах, поднимавшихся из-подо льда, не давал Лесияре покоя. На совете Сестёр она промолчала о нём, не зная, воспримут ли дружинницы детский кошмар как серьёзное предостережение, но чем больше она думала об этом, тем крепче становилась её уверенность: это не простой сон.

Ничего подобного княгиня не видела на своём веку, да и слыхом не слыхивала — ни от родителей, ни от пожилых хранительниц мудрости. Даже древние сказания не содержали сведений о таком виде нечисти. Перерыв гору свитков и книг, Лесияра не нашла ничего похожего… У кого же спросить? Знал ли вообще кто-нибудь в Белых горах об этих подлёдных чудовищах? В тусклом свете лампад бродя среди свитков, раскиданных по полу хранилища, княгиня досадливо хмурилась и кусала губы. Сутулая седовласая хранительница в долгополых одеждах морщилась при виде этого беспорядка, но сделать замечание владычице Белых гор не смела. Опираясь на посох с лампой на конце, она прочистила горло, дабы привлечь внимание княгини.

— Ничем не могу помочь, государыня, — неторопливо промолвила она немного скрипучим, но приятным голосом. — То, что ты ищешь, либо не существует вовсе, либо… сведений о нём не сохранилось.

— Благодарю тебя, Бояна, — хмуро ответила Лесияра с поклоном.

Существовала только одна жительница белогорской земли, чей пророческий взгляд вызывал у княгини внутренний трепет. Лицо этой женщины-кошки безобразил ожоговый рубец, но это не мешало ей ковать лучшие во всех Белых горах мечи. Эхо её слов, сказанных на званом ужине с осетром в виде главного блюда — о том, что от судьбы не уйдёшь, как ни плутай окольными путями — до сих пор раздавалось под сводами памяти княгини. После того как взгляд Лесияры утонул в янтарной глубине глаз дочери Жданы, эти слова обрели новый смысл. Уж если Твердяна ничего не сможет подсказать, то никому это не под силу, решила Лесияра, направляя свои стопы в Кузнечное.

Она отправилась туда к вечеру — одна, без охраны, закутавшись в плотный чёрный плащ. Незваной гостьей под покровом сумерек она постучалась в дверь, вызвав среди женщин переполох. Крылинка ахала, не зная, куда усадить высокую гостью, чем её употчевать…

— Да ничего не нужно, матушка, не утруждайся, — мягко проговорила Лесияра. — Мне с твоей супругой Твердяной поговорить надобно… Вот и всё, зачем я пришла.

— Она вот-вот будет, государыня! — заверила Крылинка. — Совсем скоро с работы вернётся… А может, всё ж таки откушаешь чего-нибудь? Вот — рыбки или медку…

— Ничего, ничего, добрая моя хозяюшка, — с улыбкой качнула головой Лесияра. — Квасу разве что… Жажда обуяла.

Квас в праздничной братинке, украшенной чернёным узором и самоцветами, поднесла Лесияре внучка Рада. Утолив жажду, княгиня усадила дочку Огнеславы к себе на колени, нежно вороша её остриженные «под горшок» смоляные волосы. Мастью девочка пошла в семейство голубоглазых чёрных кошек. Улыбчивая, но застенчивая, Рада только мурлыкала под ласкающей рукой, а слов из неё даже клещами нельзя было вытянуть.

Наконец сильная половина семьи вернулась с работы. Их уже ждала натопленная баня, но прежде они зашли в дом — поздороваться с высокопоставленной гостьей. Обняв и поцеловав Огнеславу в чумазую щёку, Лесияра не могла не заметить, как у княжны огрубели руки, да и по всему её виду уже нельзя было догадаться о её знатном происхождении. Она носила такую же, как у остальных, чёрную барашковую шапку и простые, но прочные и добротные сапоги, зато была вполне счастлива: дома её встречала милая, скромная, почтительная и услужливая жена, прелесть которой затмевала красоту цветущего весеннего сада. Погружение в чистый свет больших глаз Зорицы было сравнимо с глотком свежей, сверкающей на солнце ключевой воды, а перемолвиться с нею даже несколькими словами — всё равно что вдохнуть вольный ветер с горных вершин.

— Прости, государыня, что неумытая я, — со смущённой усмешкой проговорила Огнеслава.

— Ничего, рабочий пот — никому не в укор, — ответила Лесияра.

Твердяна не нуждалась в объяснениях: лёгким прищуром глаз-льдинок она дала понять, что догадывается о цели прихода княгини.

— Жена, дай только лицо да руки ополоснуть, — попросила она. — А в баню — потом. Дело прежде всего. — И добавила, обращаясь к остальным: — А вы ступайте мыться.

Ей тотчас же был поднесён тазик тёплой воды с отваром мыльнянки да старенькое, застиранное полотенце, на котором после утирания всё-таки остались грязные следы. После этого, даже не переменив рубашку, Твердяна проводила княгиню в комнату для приёма гостей — ту самую, где когда-то отчаянно, до потери пульса отплясывала Ждана… Всё в этом доме невольно напоминало Лесияре о ней, и сердца касался щемящий холодок грусти.

— Слушаю тебя, государыня, — вывел её из задумчивости гулкий, хрипловатый голос главы семейства чёрных кошек.

В колышущемся свете масляных ламп на стенах Лесияра собралась с мыслями и изложила всё, что её беспокоило. Твердяна задумчиво провела ладонью по гладкой голове, потёрла подбородок. В её глазах проступил суровый и стальной, колючий блеск.

— Вот что я тебе скажу, госпожа моя. Нежить, о которой ты говоришь, такая древняя, что никто тебе не сможет рассказать о ней — ни что она такое, ни откуда взялась, ни как с нею бороться… Никто из ныне живущих её не видел и не помнит, в том числе и я. А Светлореченского княжества не опасайся: твой зять — не враг тебе.

— Но мой вещий меч указал, что опасность — на востоке, — нахмурилась княгиня.

— Значит, её источник расположен дальше, — промолвила Твердяна.

— Но дальше — только Мёртвые топи, — пробормотала Лесияра. — Что же делать, Твердяна? Соваться туда — немыслимо. Хмарь там такая густая, что никто из нас не выдержит! К топям даже на сто вёрст не подойдёшь…

— Я бы на твоём месте готовилась к войне, — ответила оружейница. — Если во сне твоей дочки эта нежить вставала из-подо льда, жди беды зимой. Или нынешней, или на будущий год. Большего, увы, сказать не могу.

Тишина нависла зловещей, закладывающей уши пеленой, только потрескивало пламя в лампах, озаряя блеск мозаичных узоров на потолке. Лесияра долго сидела, придавленная каменной неподвижностью. Слово «война», негромко прокатившись под сводами дома, принесло с собою холодное и тяжкое веяние беды…

— Если этой зимой, то времени на подготовку совсем не осталось, — проговорила она тихо и хрипло. — Ледостав уже совсем скоро. И первым удар примет мой зять, князь Светлореченский… Его надо предупредить!

— Хм, а поверит ли он тебе? — усомнилась Твердяна.

— Должен поверить: мы с ним всё-таки не чужие, — сказала княгиня. — На худой конец, возьму меч и покажу ему это кровавое предсказание… Твердяна, а может, ты всё-таки что-нибудь чувствуешь? Этой зимой нам придётся воевать или будущей?

Блеснув глазами из-под угрюмо нависших бровей, оружейница молвила в ответ:

— Ложных надежд давать не хочу, государыня: дело нешуточное. Хоть близкой угрозы я не чую, но могу и ошибиться… Я бы начала готовиться сейчас.

Лесияра поднялась на ноги, Твердяна сделала то же следом за нею.

— Тогда нужно обновить и пополнить запасы оружия, — сказала княгиня решительно. — Я попрошу тебя выковать пятьсот мечей и пять тысяч наконечников для стрел. По столько же я закажу у остальных мастериц. Я знаю — ты лучшая, но заказ придётся распределить по всем кузням: времени мало. Необходимое сырьё скоро к тебе поступит. Всё должно быть готово через три седмицы.