Незаметно наступило девять вечера, и, признаться честно, как бы не было мне приятно общество Антонины Николаевны и Николь, что присоединилась к нам часом позже, мне хотелось поскорее заснуть, а после, минуя трехчасовую дорогу, оказаться дома. В родных стенах.

С другой же стороны, мне предстояла встреча с родителями, а вместе с тем очередная «серьезная» беседа.

Тима я так и не видела. И даже когда поднялась в комнату, его не застала. Я не беспокоилась, отнюдь. Но с его стороны было некрасиво оставлять меня одну в чужом доме. Впрочем, я другого и не ожидала.

К тому моменту, когда мое личное проклятие изволило явиться, я успела принять душ, а также постелить.

Он не сказал ни слова, но, когда прошел мимо, заставил меня поморщиться. От парня пахло табаком.

Когда Тимур так же молча удалился в ванную комнату, сделала вывод, что у нас взаимный «игнор».

Я слышала звук воды, и внезапно в памяти вспыхнуло воспоминание, которое узлом отозвалась внизу моего живота. В тот раз он тоже был в душе. Я повернулась и тщетно пыталась восстановить рваное дыхание. Сглотнув, я перевела взгляд на дверь, а после помотала головой.

«Должно быть, это все нервное напряжение», — решила для себя, между тем проводя рукой по лицу отчего-то потными ладошками.

Через пять минут, за которые я успела себя извести и поменять положение своего тела около двадцати раз, дверь ванной отворилась и парень вышел.

Полотенце было завязано на его бедрах, и я смело могла назвать его внебрачным сыном Аполлона.

Зажмурилась, и до меня донесся смешок голубоглазого, что заставило меня резко раскрыть глаза.

Он стоял в нескольких метрах от меня около шкафа нарочно долго, словно выбирал, что ему надеть. Однако, признаемся честно, выбор был невелик. Все, что мог надеть парень, — это трусы. Сомневаюсь, что его сильно заботил их цвет.

Я вновь закрыла глаза и вздохнула.

Услышала шуршание и предположила, что Тимур переодевался. И, как бы не был велик соблазн рассмотреть парня во всей красе, я заставила себя лежать по стойке смирно.

Спустя минуту свет выключился, а затем кровать с другой стороны прогнулась. Отчего-то мое сердце пустилось в пляс. Я искренне не могла понять свою реакцию. Мое сердце принадлежало другому человеку, в конце-то концов!

— Я слышу, как тяжело ты дышишь, — дерзко проговорил.

Я не ответила. И сделала вид, словно вообще сплю.

— Знаешь почему? — я отчетливо слышала усмешку в его голосе. — Потому что ты хочешь меня.

— Это неважно, — хрипло ответила.

— Почему?

Собрав остатки своего разума, мне удалось выдавить:

— Я люблю другого человека.

— А он тебя?

Моим ответом стала звенящая тишина. Разве не очевидно, что у меня безответная любовь? Будь все иначе, я вряд-ли бы проводила время с другим парнем и его семьей.

— Понятно, — вновь раздался его голос. — Кто он?

— Зачем тебе?

— А почему нет? — вопросом на вопрос ответил. — Мне интересно.

Фыркнув, промолвила:

— Рада за тебя.

— Ты многое упускаешь.

— Что же? — несколько скептически прозвучал мой голос.

— Удовольствие. В наши годы нужно развлекаться. Пока ты будешь его ждать, можно многого себя лишить. Да и уверена ли ты, что это любовь?

Вероятно, наши взгляды на молодость и любовь, а также удовольствие расходились.

— Уверена, — без раздумий, тотчас же ответила.

— Тогда почему ты так тяжело дышишь? — повторил он свой первый вопрос.

— Не важно, — было моим ответом, а затем наступило молчание.

Я не могла еще долго заснуть после нашего разговора. Должно быть, Тим посеял зернышко сомнения во мне, но я была уверена, что люблю Даниила. Моя любовь мучила меня столько лет.

К тому времени, когда сон одолел меня, я твердо решила для себя, что мое дыхание и возбуждение связано никак иначе, как со стрессом, а любовь к светловолосому парню все так же находилась в моем сердце, грея душу.

***

Утром мы не проснулись вместе в обнимку, как это положено в мелодрамах. Да и вообще, едва ли обмолвились двумя словами. После вчерашнего разговора я предполагала, что парень оставит меня в покое.

Его мама прощалась со мной, как с родной дочерью, все проговаривая, что двери их дома всегда для меня открыты, с чем, очевидно, не был согласен Валерий Степанович, который стоял с суровым выражением на лице.

С Николь же мы обменялись номерами телефонов, правда, я понятия не имела зачем. Ну а Самвел подмигнул мне и сказал, что, если его брат напортачит, его объятия всегда к моим услугам, за что получил от матери грозный взгляд, а от Тима по шее.

Дорога выдалась особенно долгой. Вероятно, из-за мертвой тишины. Большую часть времени от скуки я проспала, а остальную смотрела в окно. Радио играло на заднем фоне, и, благо, мы добрались раньше, чем солнце село за горизонт.

Тим остановил машину перед моим подъездом, и я, наклонившись, схватила свою сумку с заднего сидения.

— Ну, пока, — несколько неловко буркнула.

Тим наклонил голову, словно о чем-то задумавшись, а после, когда я потянулась к ручке двери, перехватил мою руку.

Я изумленно уставилась на него.

— Спасибо, — робким тоном промолвил он, закусив губу.

Кивнув, пожала плечами, словно ничего такого.

— Надеюсь, тебе хватит совести оставить меня в покое.

Его глаза неожиданно как-то зло прищурились, и парень поддался вперед, чем заставил меня замереть и сглотнуть.

Расстояние между нами было не больше десяти сантиметров. Обжигающий взгляд то и дело опускался на мои губы, и, прежде чем мне довелось усмирить свое любопытство, а вместе с тем неистовое желание, втянула воздух в легкие и, дернувшись, все же открыла дверь, а после со скоростью света выскочила из машины.

— Прощай, — произнесла напоследок, между тем разворачиваясь и быстрым шагом направляясь к подъезду, проклиная этого чертового гипнотизера за то, что тот являлся таким чарующе сексуальным.

Глава 8

День не задался с самого утра. Из крепкого сна меня вырвал душераздирающий звонок, который, как бы я не пыталась игнорировать, не перестал звенеть. Незваный «гость» оказался крайне настойчивым.

Выбираясь из кровати и между тем проклиная «все» и «вся», я потопала открывать.

Не скажу, что была удивлена, когда за дверью лицезрела собственной персоной недовольную маман. Та стояла, нахмурив брови и уперев руки в бока. Её поза не сулила ничего для меня хорошего. Не то чтобы я ждала распростертых объятий после того, как пропала на два дня, при этом не выходя на связь.

— Потрудитесь объясниться, юная леди! — прошипела она, чем заставила меня поморщиться.

Я закатила глаза, а затем, без слов развернувшись, почапала на кухню.

Мама же, в свою очередь, незамедлительно последовала за мной по пятам.

— И тебе доброе утро, мама, — хмыкнула, между тем ставя чайник на печь.

— Ты стала совсем неуправляема! Твои выходки выходят за границы допустимого, и мы с отцом приняли решение, — начала она строгим голосом.

Вполне возможно, еще бы пару месяцев назад такой суровый тон на меня бы подействовал, но нынче я ощущала себя впервые самостоятельной.

— Я делаю так, как считаю нужным, — прервала я мать.

— Да что ты понимаешь в этой жизни?

— Я понимаю, что меня уже достала ваша опека!

— Не смей! — шикнула она. — Не смей повышать голос на мать!

Не выдержав, я зарычала, а после выключила закипевший чайник.

— Ты возвращаешься домой!

— Я никуда не возвращаюсь, — стальным голосом проговорила.

— Хватит! Хватит играть во взрослую! Нагулялась, а теперь домой!

— Как ты не поймешь? — закричала, поворачиваясь к ней лицом. — Я не хочу домой! Я не хочу снова в эту твою тюрьму! Уходить по расписанию! Домой по расписанию! Я и шагу не могу ступить без вашего ведома! Хватит! Я достаточно взрослая и самостоятельная, и домой не вернусь!

Я закончила, тяжело дыша. Все, что накипело во мне за последние несколько месяцев, наконец-то было произнесено, и теперь я чувствовала самое что ни на есть настоящее облегчение.

— Взрослая? — фыркнула мама, а после из её рта вырвался противный фальшивый смех. — Взрослой ты будешь тогда, когда будешь жить на свои деньги. А пока, дорогая моя, не перечь матери и иди собирать вещи, — договорив, она развернулась, словно смотря, что стоит забрать из вещей домой, однако я была настроена решительно. Разговор был окончен для нее, но отнюдь не для меня.

Сжав крепко челюсти, направилась твердым шагом в коридор и, достав из рюкзака кошелек, вернулась на кухню.

Достав карточки и деньги, положила их на стол, а после, гордо приподняв подбородок, властно изрекла:

— Я больше не нуждаюсь в вашей помощи.

На долю секунды я заметила в лице матери страх, затем смятение, а после безоговорочную ярость.

— И что ты будешь делать? — скептически приподняв брови, язвительно выплюнула она. — Бомжевать? Попрошайничать?

— Это больше не ваша забота, — сглотнув ком в горле, произнесла. — Я спешу, так что думаю, тебе пора.

Она еще хотела что-то сказать, однако гордость ей не позволила. Зло зыркнув глазами, мама взяла карточки, деньги и, сжав руки в кулаки, удалилась, не забыв напоследок громко хлопнуть дверью.

Опустила руки на стол, тяжело дыша. Глаза на мокром месте, руки дрожали и, как бы я не пыталась всеми силами сдержать истерику, из меня вырвался всхлип. Сперва один, затем второй, а после я была не в силах остановить слезы.

Я знала, что однажды подобный разговор настанет. Но, как оказалось, вовсе не была к нему готова. Я чувствовала себя разбитой и даже униженной. Я больше чем уверена, что мать ушла только потому, что ожидала, что через пару дней буду стоять под дверью ее квартиры и просить прощение за свое «неподобающее поведение».