— Еще не хватало, — воскликнула Ольга Николаевна. — Ты, сын, только себя винить должен, но никак не Лизу и не мужчину, с которым она сюда приходила. Я не знаю, кто он, но это и неважно. Это не твое дело, Денис.

— Он сказал то же самое. Не мое, понятно. Просто… судьба мне подкинула встречу, а я ее прошляпил. С Лизой не поговорил, говорил с этим… И нес еще какую-то херню от злости и ревности. Я даже не помню, что говорил-то, все время только и думал, как бы от драки удержаться, потому что Лизка мне этого не простит.

— Денис… — Ольга Николаевна встала с кухонной табуретки, хромая, подошла к сыну и погладила его по напряженной спине. — Я понимаю, ты очень хочешь все исправить, но это невозможно. Если ты будешь преследовать Лизу, станет только хуже.

— Ну да, этот меня уроет.

— Я не про него. Я про Лизу. Пусть живет дальше, пусть будет счастлива. Рядом с тобой она не сможет.

Денис тяжело, угрюмо молчал.

— Мам…

— Я понимаю, сын. Ты хочешь исправить свою ошибку, но она неисправима. И если ты действительно… любишь Лизу, то ты оставишь ее в покое. Пусть живет, пусть будет счастлива.

— Без меня.

Он не спрашивал — утверждал, и голос был полон отчаяния.

— Да, без тебя.

Несколько минут они стояли так — Денис, опустив голову и почти не дыша, и Ольга Николаевна, тихонько плача и поглаживая сына по спине.

Она слишком хорошо понимала, что ничего не исправить, и чем раньше он откажется от этой затеи, тем лучше.

— Ты права, мам. И этот… тоже прав. Но мне больно. С этим-то что делать?

— Ничего, — прошептала Ольга Николаевна. — Это искупление…

***

Когда Володя и Лиза пришли домой, он сразу сказал:

— Дуй-ка в душ.

— В душ? — она удивилась. — Но… я лучше перед сном…

— Дуй сейчас, — он покачал головой. — Ты вон всю дорогу молчала и в пространство смотрела. Надо это смыть. Вода поможет, Лиз.

Ей стало неловко. Опять он ее жалеет…

— Хорошо, сейчас…

Лиза сходила в комнату, взяла халат и чистое белье, а затем пошла в ванную.

Володя был прав, она понимала это. Пока они ехали, Лиза пыталась справиться с эмоциями, которые клокотали в ней, как сопли в больном горле — их хотелось высморкать, сплюнуть и смыть в унитаз. Но не получалось.

Лиза разделась и залезла под воду. Горячие потоки обняли ее, и она запрокинула голову, подставляя лицо под струи…

Перед глазами до сих пор стоял Денис. Удивленно-растерянный, застывший, мрачный… И Лизе было больно от того, что она осознавала — он жалеет, он хочет попросить прощения. Но она не хотела слушать этих слов, потому что не представляла, как он мог сделать с ней подобное даже будучи пьяным.

Значит, он — не такой, как она всегда о нем думала. Он — не тот человек, которого она любила с детства. Он другой.

А где тогда тот Денис? Где? Куда он делся, почему…

Лиза не выдержала — всхлипнув, тихонько заплакала. Совершенно беззвучно, чтобы Володя не услышал, но очень отчаянно.

Ей казалось, что вместе с тем Денисом, которого она любила, она похоронила и себя тоже. Будто бы та Лиза была другим человеком. Он другой — и она другая. И теперь они оба лежат в могиле. Вместе. В одном гробу. Под общим крестом.

Хотелось завыть, как бездомной собаке, потерявшей хозяина, но Лиза не стала этого делать. Она терлась жесткой мочалкой, как безумная, растирая кожу так, словно мечтала добраться до мяса, лихорадочно и зло намыливала волосы, морщась от мыла, которое попадало в глаза, дергала пряди, будто мечтала их выдрать — в общем, она причиняла боль телу, стараясь заглушить боль в душе.

Но помогло не это, а мысль о Володе, который опять будет ее жалеть, когда она выйдет из ванной с несчастным лицом и заплаканными глазами. Лизе так надоело быть бедной бедняжкой, что она моментально перестала плакать. Поплескалась в ванной еще минут десять, чтобы получше выглядеть, выключила воду и, не вытираясь, ступила на пол…

Ковра в ванной у Володи не было, и Лиза подумала о том, что сделала глупость, в ту же самую секунду, как ее нога поехала вперед, и она с диким визгом схватилась за раковину, пытаясь удержаться и не расквасить себе что-нибудь.

Удержалась. Но от пережитого испуга Лизу вновь заколотило, и на этот раз она разрыдалась уже в полный голос, плюхаясь на холодный и мокрый пол.

— Лиза, — закричал за дверью Володя, дергая ручку. — Открой.

Она помотала головой, не понимая, что он ее не слышит, и продолжая рыдать.

В районе ручки что-то щелкнуло, крякнуло, треснуло — и дверь резко распахнулась, и в ванную к полному ужасу Лизы шагнул Володя. Увидел ее, наклонился…

— Нет… — выдохнула она испуганно, а он уже подхватывал ее руками и ставил на ноги. Лиза зашлась плачем, заколотила по его груди кулаками изо всех сил, пытаясь оттолкнуть, задергала ногами…

— Лиза, это я, я. Я не сделаю тебе ничего плохого, Лиза. Это я. Я, Володя, — говорил он, по-прежнему прижимая ее к себе, как будто и не было этих ударов кулаками. — Ну-ну, перестань плакать.

Она все рыдала, все била его, дергалась в отчаянии, и в голове у нее было пусто от страха и всего пережитого за последний месяц.

Лиза смогла переключиться только в тот момент, когда, глубоко вздохнув после очередного рыдания, почувствовала запах Володи. Знакомый, родной запах, который ассоциировался у нее с чем-то родным и безопасным…

Она затихла и ужаснулась. Господи, что она делает?.. Ему же больно…

— Володя… — прошептала Лиза и положила руки на его грудь. Футболка там уже давно была мокрой. — Прости…

Она ткнулась в Володю лбом, как котенок, чувствуя обжигающий душу стыд.

— Ничего. Почему ты кричала?

— Я поскользнулась.

— Ударилась?

— Нет. Просто от неожиданности закричала. А потом… когда ты…

— Я понял. Я вошел, когда ты голая, начал хватать. Извини, но я тоже испугался.

Голая?..

О боже. Лиза только теперь об этом вспомнила. Она стояла тут совершенно обнаженная, прижимаясь к Володе грудью, и его руки легко и нежно гладили ее чуть влажную спину.

Наверное, она задрожала, потому что Володя вдруг сказал резко и жестко:

— Лиза, посмотри на меня.

Она помотала головой. Смотреть? Да она лучше сквозь пол провалится.

— Посмотри.

Лиза медленно подняла глаза.

— Я не сделаю тебе ничего плохого, Лиза, — произнес Володя с той же твердостью. — Голая ты или одетая — неважно. Я ничего не сделаю. Хотя, — он улыбнулся и, подняв ладонь, коснулся кончиками пальцев пряди ее волос, — мне бы хотелось показать тебе, что мужские руки могут быть не только жестокими, но и нежными.

Лизу бросило в жар.

Хотелось… показать… ей?..

Дыхание перехватило. Но не от страха. Сейчас, глядя в серьезные и ласковые глаза Володи, Лиза вдруг впервые абсолютно ясно и четко поняла, что тоже хочет этого.

Хочет… его.

— Ты…

— Только не бойся.

— Я… не боюсь…

Лиза не могла сказать: "Я тоже хочу тебя". Это было выше ее моральных и физических сил. Поэтому она просто вздохнула и закрыла глаза.

Она не знала, поймет ли что-то Володя, но он, кажется, понял. Она ощутила, как его ладонь, лежавшая на талии, немного сползла вниз, на ягодицу, а вторая… вторая коснулась щеки, шеи, плеча и почти коснулась груди…

— Так, — сказал Володя хрипло, вдруг отпуская Лизу и отступая на шаг назад. — Одевайся и будем пить чай. Я там новый заварил, черный с липовым цветом, очень вкусно пахнет. Будешь что-нибудь есть?

Лиза помотала головой, по-прежнему не открывая глаз. Видеть сейчас Володю, когда он только что… и она голая… нет, это невозможно.

— Хорошо.

Она услышала, как он вздохнул, а следом вышел, закрыв дверь.

Только тогда Лиза открыла глаза и, задрожав, повернулась к зеркалу.

Поверхность отразила девушку с мокрыми светлыми волосами, которые и так-то чуть вились, а от воды особенно, красными щеками и непонимающими, лихорадочно блестящими голубыми глазами.

— Боже, — прошептала Лиза и, включив ледяную воду, принялась умывать лицо.

Толком успокоиться Лизе так и не удалось. Да как тут успокоиться, когда она, во-первых, вновь истерила, Володя опять ее пожалел, да еще и голой увидел. И сказал… и она сказала…

В общем, чем больше Лиза прокручивала в голове эту ситуацию, тем больше ужасалась. Стыдно и неловко было сразу за все — и за свою обнаженность, и за крики, и за кулаки, и за "я не боюсь" и закрытые глаза. Что он понял, что подумал о ней?

Если бы Лиза могла не выходить из ванной пару дней, она бы так и сделала. Но увы, это было невозможно, и она, несколько раз умывшись ледяной водой, оделась и вышла в коридор.

Володя был на кухне. В другой футболке. Ну да, ту она здорово намочила, практически как полотенце использовала…

Володя казался совершенно невозмутимым. Налил ей чаю, подвинул поближе вазочку с конфетами, а сам принялся ужинать сосисками с макаронами, щедро поливая все кетчупом.

— Я в детстве сосиски не любил, — начал говорить он, когда Лиза уже стала сходить с ума от его и своего молчания. — И мама, чтобы я их ел, разрезала кончики на четыре части и говорила мне, что это осьминожки. Они же при варке выворачиваются — и правда как будто осьминожки. И удивительное дело, эти осьминожки мне даже на вкус другими казались, а не как сосиски. Вот она — сила родительского убеждения.

Лиза кисло улыбнулась. Смеяться сейчас она была не способна.

Володя, видимо, понял это — посмотрел внимательно и серьезно, отодвинул пустую тарелку, придвинул чашку с чаем и сказал:

— Лиз, не терзайся. Ничего страшного вообще не случилось. Терзаться надо было бы, ударься ты головой о раковину, а ты цела, и я тоже цел.