Она подняла голову и наткнулась на совершенно холодный взгляд Володи. Он не как парень — как врач ее сейчас спрашивал…

— Я… нет, не помню. — Она моргнула и схватилась за телефон. — Сейчас в приложении посмотрю, я отмечаю…

— Да, давай.

Лиза подождала, пока загрузится календарь, и через пару секунд выдохнула то, что уже вспомнила и так, без всяких приложений:

— Двадцать восьмой.

Володя кивнул.

— Значит, риск невелик. Никаких таблеток не пей, не нужно себя травить. Я детей давно хочу, и если что, мы решим этот вопрос.

Лиза сглотнула. "Решим вопрос" — это прозвучало совсем не романтично, особенно если учесть хирургическую специальность Володи.

Глупости. Конечно, он не имеет в виду аборт. Но что тогда он имеет в виду?

Спрашивать она не решилась — боялась ответа. Был бы Володя по-прежнему теплым… Но этот лед в его глазах и бесстрастный голос Лизу совершенно убивали.

Они сходили в магазин, и убрались в квартире, и погуляли в парке, и пообедали — внешне все было нормально, Володя даже улыбался и шутил, но Лиза чувствовала — что-то не так.

И ближе к вечеру, когда они решили посмотреть какое-нибудь кино и пошли в гостиную, Лиза, набравшись смелости, спросила:

— Володя… Пожалуйста, скажи мне… Ты так и не простил меня, да? Ты очень холодный сейчас.

Он в это время выбирал фильм среди дисков, зарывшись в шкаф, но сразу обернулся, услышав вопрос Лизы. Удивленно поднял брови, а потом улыбнулся.

И все равно — улыбка эта была намного более ледяной, чем раньше.

— Холодный? Странно, что тебе так кажется после того, что было ночью. Может, я недостаточно старался? — Володя, отложив коробочку с дисками, приблизился к Лизе, по-прежнему улыбаясь. — Да, скорее всего, недостаточно, раз ты еще способна глупости думать. Ну-ка… — Он вдруг подхватил ее ладонями под бедра и, приподняв, пошел к дивану. Лиза пискнула от неожиданности — а Володя уже клал ее на сиденье, раздвигая девушке ноги. — Сейчас покажу, какой я холодный… — Ладонь — горячая, — легла на лоно, и Лиза охнула, обнимая Володю за шею. — М-м-м, какая ты нежная, Лиз… И сладкая…

Он вдруг опустился на колени и, стянув с нее белье, начал целовать там, внизу, и Лиза бы непременно смутилась, но ощущения были столь яркими, что оказалось не до этого — она лишь протяжно застонала, упираясь руками в стол, и захныкала, когда Володя проник в ее тело языком. Лиза стонала и всхлипывала практически беспрерывно, пока он ласкал ее, в глазах вспыхивали молнии, сердце колотилось, как сумасшедшее, соски напряглись, а внизу живота требовательно тянуло, но ей все было мало…

— Еще… еще… — бормотала она, откидываясь и сильнее разводя ноги.

— Я тоже хочу… — сказал Володя негромко, вставая с колен, и через секунду Лиза вскрикнула — так резко он вошел в нее, заполнив без остатка, и сразу стал двигаться, шепча: — Где тут холод, Лиз, где…

Сейчас она была готова согласиться с чем угодно, лишь бы он не останавливался. Но Володя и так не собирался останавливаться — он двигался все быстрее и резче, вжимая Лизу в себя, и диван дико скрипел, но они совершенно не обращали на это внимания.

И пришли к финалу одновременно, целуя друг друга и вздрагивая от опустошительных, но невыносимо приятных эмоций, которые соединяли не только их тела, но и души.

Больше Лиза не говорила с Володей о холоде — поняла, что это бесполезно. Однако, несмотря ни на что, она продолжала его чувствовать.

— Ты помнишь, что мне завтра на дежурство? — поинтересовался он вечером за ужином. — И вернусь я только во вторник.

Это был уже третий раз, когда Володя дежурил при Лизе, и каждый раз ей казалось, что ею это испытание переносится куда хуже. Лизе было сложно без него, она скучала, и даже веселая Маша рядом не слишком помогала.

— Помню. Но я могу и одна…

— Да сестре это только в кайф, уж поверь. Она это не воспринимает как тяжелую обязанность. Посидите, поболтаете, выпьете чего-нибудь… А то со мной же не выпьешь.

— Да, кстати… А почему ты не пьешь?

Володя пожал плечами.

— Не знаю, Лиз. Удовольствия не приносит. Мне не нравится это ощущение размытости реальности, которое по душе большинству людей. Зато я люблю вкусно покушать, — он улыбнулся почти так же тепло, как и раньше, до ее слов про на голову хорошего. — Закон компенсации.

Ночевала Лиза в комнате Володи. Он сам сказал, что теперь она будет спать с ним, и Лиза обрадовалась. Она очень боялась, что Володя скажет — спим по-прежнему отдельно. Секс — это одно, а совместный сон — совершенно другое…

Но он сам позвал ее к себе, а после, когда они уже легли, зацеловал до потери пульса.

— Сейчас этим ограничимся, — сказал Володя, как только Лиза потянулась к его трусам. — Иначе я завтра либо не встану, либо на дежурстве отрублюсь посреди коридора. Вот вернусь и…

— Тогда ты тем более отрубишься, — улыбнулась Лиза, вспомнив прошлые дежурства. — Во второй раз ты хоть разделся и под одеяло залез, а в первый вообще поверх покрывала…

— Да, у меня это бывает. Причем потом я обычно просыпаюсь с каменной шеей и затекшими мышцами. Но ты не грусти. Отойду от дежурства, отосплюсь — и отыграюсь на тебе. Правда, — он фыркнул, — судя по дню цикла, у тебя тогда как раз могут месячные начаться.

Лиза не выдержала и засмеялась.

— Врач, какой же ты все-таки врач…

Она чуть не сказала: "И как же я люблю тебя", но вновь удержалась. Произносить такое было страшно, тем более после тех неправильных слов. Да и стоит ли? Навязывать свои чувства нехорошо, а она уже и так навязалась Володе. Сначала как соседка, теперь как… как…

Подобрать понятие, характеризирующее себя для Володи, Лиза так и не смогла. И уснула в мучительных раздумьях, хмурясь и не чувствуя, как он гладит ее по волосам, целует в висок и прижимает к себе, утыкаясь носом в шею и глубоко вздыхая — так же, как делала сама Лиза, пытаясь как можно глубже вдохнуть в себя запах любимого человека.

Для Маши действительно не было ничего напряжного в том, чтобы составлять компанию Лизе — это чувствовалось по ее поведению и раньше, и в этот день. Она была весела, как обычно, сверкала улыбкой и помахивала ярко-розовой сумочкой, выбирая пиццу в супермаркете, куда они заскочили перед приходом домой.

— Я люблю пепперони, — она ткнула пальцем в пиццу, усыпанную колбасой, — или дьяблу. А ты?

Лиза не была любителем колбасы, поэтому кивнула на сырную пиццу, и в итоге они с Машей взяли две половинки — пепперони и "четыре сыра" по три кусочка каждой. И еще два салата, персиковый и томатный сок (для Маши), а к чаю — два фруктовых пирожных.

— Видел бы все это Володя, — облизывалась Маша, располагаясь на диване в гостиной. Откинулась на спинку и вытянула ноги чуть ли не вертикально вверх. — Обзавидовался бы. А он сейчас по больнице своей бегает, как угорелый. Или оперирует.

— Он думал, мы без него пить будем, — улыбнулась Лиза, и Маша фыркнула.

— Это было бы слишком предсказуемо. И потом, я вчера была на дне рождения, напилась там уже… Сегодня надо бы отдохнуть. Так что побудем трезвенницами.

— Побудем, — Лиза кивнула, про себя немного жалея о том, что никакого пива они не взяли. Наверное, ей было бы тогда легче рассказывать то, что она собиралась рассказать, и спрашивать то, что она собиралась спросить.

Конечно, про секс с Володей Лиза не упомянула, еще не хватает, Маша все-таки сестра… Она рассказала только про ссору и свои глупые слова.

— На голову хороший… — повторила Маша, вздохнув, и почесала затылок. — Да, Лиз, ты дала. Лучше бы ты Володьку дебилом назвала, чем это.

— Ты думаешь, это совсем непоправимо? — расстроилась Лиза. — Я как раз хотела спросить, что я могу сделать… А то Володя так похолодел…

— Под одеяло к нему утром залезь, я же говорила, — пробурчала Маша, а потом, полюбовавшись на залитое краской лицо собеседницы, хихикнула. — А, ты уже. Ну молодец, отлично. И продолжай систематически залезать, тогда он со временем оттает. Тут только время поможет, Лиз. Видишь ли, ты умудрилась попасть этой фразой в самую больную тему. Вот у меня подруга есть, она очень веселый человек, но очень худая. И вот с ней на тему торчащих или гремящих костей шутить вообще нельзя. На другие темы — бога ради, а вот если что-то про суповой набор скажешь, неважно, чей, ее или чужой — все, она сразу напрягается и обижается. Больная тема. Вот у Володьки его хорошесть — больная тема.

— Да я поняла…

— Ну вот раз поняла — больше никогда и ничего не говори ему об этом. Хоть рот себе зашей, но не говори. Единственный человек, от которого он подобное терпит — это я, на меня он вообще никогда не обижается. Но он знает, что я его люблю безумно, понимаешь? — Маша заговорила с неожиданной злостью: — Честно, когда ты сейчас рассказала это, мне тебя придушить хотелось, Лиз. Всего одно мгновение, но хотелось.

— Да мне самой себя хотелось придушить тогда. Так что я понимаю.

— Я в детстве постоянно приводила в гости подружек, и они все в Володю влюблялись, да и как там не влюбиться-то. Он же просто сказочный. Я бы и сама влюбилась на их месте.

— А он…

— Ну нет, он ведь на десять лет меня старше, ты что, — усмехнулась Маша. — Не то, чтобы он внимания не обращал, он общался с ними очень хорошо, но полюбить в двадцать лет десятилетку совершенно невозможно, если только ты педофил.

Лиза вспомнила себя с Денисом — но вместо того, чтобы расстроиться, улыбнулась.

— Знаешь, сколько подруг я так потеряла? Ужас просто. Чувствовала, что используют ради общения с братом, и рвала. Рыдала каждый раз, а он меня утешал. Один раз сгоряча брякнула: "Это все из-за тебя", и он обиделся ужасно, а я после этого поняла, насколько огромна разница между тем, когда на меня обижались подружки — и тем, когда на меня обиделся Володя. Я думала, умру от переживаний. Он простил, конечно. А я перестала его знакомить с девочками, с которыми дружила. Никогда больше никого в дом не приводила, даже когда он женился — вдруг столкнутся невольно? Ты вот первая за десять с лишним лет. И я тебя прошу, я даже умоляю, не обижай Володю. В этот раз мне только захотелось тебя придушить, а в следующий я тебя на самом деле придушу, клянусь.