– С тобой? О чем же?

– О тебе, Мелани. Он интересовался, все ли с тобой в порядке, и, когда я ответила ему, что еще не видела тебя сегодня утром, он сказал, что возможно, и не увижу. А еще он сказал, что ты получила какие-то плохие известия и сегодня нуждаешься в заботе и внимании. Вот почему я и зашла к Рут – на твоем столе сейчас стоит пакет с твоими любимыми пончиками.

Я невольно улыбнулась чуткости Джека, пока не вспомнила, что именно он – главная причина моего сегодняшнего паршивого состояния.

– Спасибо, Нэнси. Я ценю твою заботу. Но ты можешь съесть их сама. Я сегодня не приду.

– Погоди. У меня звонок по другой линии. Не отключайся.

В трубке зазвучала музыка. И пока я ждала, мои глаза скользили по некогда родным стенам моей квартиры – голым, белым стенам без карнизов или широких плинтусов, никакого камина в большой комнате, вообще ничего такого, что можно было хотя бы условно назвать декоративным. Центральным элементом декора был телевизор с плоским экраном, который я купила себе в прошлом году на Рождество.

И который я почти не смотрела, лишь изредка старые черно-белые романтические ленты на канале Эй-эм-си и новости канала погоды. Новые полы из твердых пород дерева не несли на себе каких-либо признаков износа. Впрочем, ничего удивительного, ведь по ним на протяжении двухсот лет, оставляя пятна и царапины, не ходили ничьи ноги.

Утопленные в потолке светильники не оставляли места для роскошных люстр, освещая лишь ослепительно-белые стены, а не картины маслом, изображающие Чарльстонскую гавань или портреты тех, что когда-то завтракали за столом из красного дерева и спали на той же кровати, что и я.

Мебель из хрома и стекла, которую я лично выбирала с мучительной тщательностью, теперь казалась безликой, холодной и неуместной. Все было новым, я бы даже сказала, первозданным, как будто у обитателя квартиры не было прошлого. Теперь все это доставляло дискомфорт, как будто я была лишь гостем, а мой настоящий дом был где-то еще.

Мысленно встряхнувшись, я заставила мозг вспомнить, что последние четыре месяца мое тело подвергалось изнурительным перегрузкам. На мои ногти нельзя было смотреть без содрогания, как, впрочем, и на волосы, но теперь я знала об удалении краски с различных поверхностей больше, чем то положено знать любой женщине в возрасте тридцати девяти лет.

Если хорошенько задуматься, то в голову невольно закрадывался вопрос: а можно ли считать мою безликую, скорее похожую на гостиничный номер квартиру домом в полном смысле этого слова?

Щелкнул определитель номера. Я посмотрела на маленький экран на трубке. Звонил отец. Я несколько секунд таращилась на номер. Еще пара трелей, и номер исчез с экрана.

– Мелани? Ты меня слушаешь? – прозвучал в моем ухе голос Нэнси.

– Да, слушаю. Мне больше нечего добавить – просто отмени мои встречи.

– Я отменю их до конца недели. Последнее время ты слишком много работала, и тебе срочно требуется отдых. Я сейчас изучаю твое расписание, хочу попробовать передвинуть ряд встреч на следующую неделю. Главное, не волнуйся. Я скажу мистеру Гендерсону, что у тебя грипп или что-то в этом роде. – Было слышно, как Нэнси постукивает карандашом по столу. Не иначе, как ей не терпелось вернуться к отработке ударов клюшкой.

– Но…

– Никаких «но», – перебила она. – И не обвиняй меня в материнской заботе. Это идея Джека. Погоди, у меня тут звонок по другой линии, я должна его принять. А ты пока отдыхай и ни о чем не думай.

Зажав в руке телефон, я слушала гудок и не знала, то ли мне сердиться, то ли радоваться. Я поймала себя на том, что в данный момент не хочу иметь дело с домами, старыми или новыми. Но идея Джека на неделю уложить меня в постель показалась мне такой возмутительной, что я была готова, сердито топая ногами, вернуться в офис. Или, еще хуже, – в дом на Трэдд-стрит с ведром краски.

Но затем я вспомнила бриллианты, ложь Джека и слова отца о том, что у нас нет денег, чтобы закончить реставрацию, и мой гнев тотчас переплавился в нечто похожее на разочарование. Я заползла обратно в постель, натянула на голову покрывало и уснула.

Следующие три дня я провела в постели, в основном спала. Я выползала из-под одеял лишь затем, чтобы заплатить доставщику пиццы или взять айпад, после чего возвращалась в свой кокон и нежилась в собственных страданиях. Я очистила адресную книгу на своем «БлэкБерри», рассортировала коллекцию компакт-дисков по названиям, а не по фамилии исполнителя и создала таблицу перекрестных ссылок. Я даже рассортировала по сезону макияж, группируя тени для век и оттенки помады. Увы, не знаю почему, но все это не принесло мне того чувства удовлетворения, как обычно бывало раньше.

Телефон беспрестанно трезвонил; бесконечный круг – Софи, Джек, отец, Марк. Однажды позвонила даже Амелия Тренхольм. Моя рука в нерешительности застыла над трубкой, пока телефон не умолк сам. Я не сердилась на нее; она пыталась заставить Джека с самого начала рассказать мне правду. Я даже признавала, что Джек должен был рассказать мне все сам, без ее подсказки. Но я избегала думать о неприятных вещах, а если поговорить с Амелией, это тотчас напомнило бы мне о наших трудах в доме на Трэдд-стрит и всей той работе, которую еще предстояло выполнить. И о том, что первый мужчина, проявивший за последний год интерес ко мне, на самом деле интересовался лишь этим проклятым домом.

В конце концов все они решили позвонить Нэнси, абсолютно правильно предположив, что она мой, так сказать, привратник, и были проинформированы о том, что я приболела и не хочу, чтобы меня беспокоили. Джек – единственный, кто продолжал звонить, но только раз в день. Он никогда не оставлял сообщения. Как будто просто хотел напомнить мне о своем существовании. Как ни странно, мне это было приятно. Хотя и не в той степени, чтобы взять трубку и поговорить с ним.

В первый же день по возвращении на работу я чувствовала себя не более отдохнувшей или бодрой, чем в тот, когда я сказала Джеку, что больше не желаю его видеть. Я четко и ясно довела до сведения Нэнси, что не хочу никого видеть хотя бы полдня, пока не разберусь с делами. Каково же было мое удивление, когда она позвонила мне в кабинет и сообщила, что в приемной меня ждет Марк и вряд ли будет рад получить отказ.

Я встретила его у стойки Нэнси. Собственный язык показался мне опухшим и неповоротливым, то ли потому, что он отвык говорить, то ли потому, что я не знала, что сказать.

Марк шагнул вперед и, взяв мои руки, поцеловал в щеку.

– Я скучал по тебе. Надеюсь, тебе лучше?

Я заглянула в его темные глаза, пытаясь увидеть в них уловку, но увидела лишь подлинную тревогу.

– Немного, – ответила я.

– Хорошо. Я боялся… – Он посмотрел на Нэнси, затем понизил голос и продолжил: – Я боялся, что ты избегаешь меня.

Чтобы он не прочел в моих глазах правду, я посмотрела вниз, на его мокасины от «Гуччи», и, высвободив руки, сказала:

– Выйдем на минутку, нам надо поговорить.

Он кивнул и пошел за мной.

Мы зашагали по Брод-стрит, к зданию старой Биржи. Считалось, что в нем обитает самое большое количество привидений Чарльстона, потому что в течение многих лет оно использовалось в качестве военной тюрьмы. В мои планы не входило публично опровергать этот факт – какой смысл предоставлять доказательства, противоречащие народному убеждению? Но поверьте мне, куда больше потерянных душ блуждало по садам и залам в доме моей бабушки на Легар-стрит, нежели под каменными сводами старой тюрьмы.

Мы остановились перед пустой скамейкой. Марк поднял руку, чтобы я подождала, пока он вытрет сиденье бумажным носовым платком. Я улыбнулась и села. Он сел рядом со мной и потянулся за моими руками. Заметив, что я предусмотрительно сунула их под себя, он положил свои руки на колени.

– Так в чем дело, Мелани? Мне казалось, что… нам было приятно в обществе друг друга.

Я встретилась с ним взглядом и даже слегка покраснела, вспомнив, как приятно это было. Но работа научила меня не терять время на сантименты, что я решила сделать и сейчас, прежде чем окончательно растаю.

– Когда ты сказал, что тебе нужно уехать из города, ты имел в виду Лас-Вегас и покер с высокими ставками?

Если Марк и был неприятно удивлен или разочарован, то быстро взял себя в руки.

– Да. – Он тяжело вздохнул. – У моего младшего брата Энтони проблема с азартными играми. Всякий раз, когда я слышу, что он собрался на какую-то большую игру, я тоже еду, чтобы присматривать за ним. Чтобы, если он и проиграет, сумма была в пределах разумного. – Марк пожал плечами. – Я не говорил тебе об этом, потому что не привык обсуждать личные проблемы нашей семьи. – Он с прищуром посмотрел на меня. – Ты поэтому молчишь? Потому что не одобряешь азартные игры?

Я покачала головой.

– Нет. Скорее, я не одобряю, когда лгут и притворяются, чтобы получить желаемое.

Он повернулся ко мне лицом.

– О чем ты?

Я ждала, что он отведет глаза или иным образом признает вину, но этого не произошло.

– Ты знаком с легендой о золоте конфедератов?

Похоже, мой вопрос смутил его.

– Конечно, разве есть хоть кто-то, кто о ней не слыхал? Отступая из Ричмонда в конце Гражданской войны, Джефферсон Дэвис взял с собой золото. В какой-то момент оно загадочно исчезло, и никто не знает, что с ним случилось. Но какое отношение это имеет к нам с тобой?

Зайдя уже довольно далеко, я отказывалась сдаваться.

– А ты слышал, что часть казны, может быть, спрятана в моем доме на Трэдд-стрит?

– Золото? Спрятано в твоем доме? У тебя ведь там полным ходом идет реконструкция. Будь оно там, ты бы давно уже нашла его, разве не так?

Я снова покачала головой.

– Не золото – бриллианты. – Я посмотрела ему в глаза, чтобы понять, дошло до него, наконец, или нет, но, похоже, на его лице читалась искренняя растерянность. Я продолжила: – Султан Брунея якобы подарил Конфедерации шесть ценных бриллиантов, и они были частью пропавшей казны. Предок мистера Вандерхорста был последним, кто их видел, но он погиб на войне. С тех пор они как будто сгинули.