– Ничего ты не понимаешь, – я рассердилась, несмотря на логичность некоторых её аргументов. – Тебя послушать, так ничего такого он не сделал.

– Я бы простила, – Филатова вальяжно откинулась на стуле и сощурив глаза добавила. – Но ты нет! У тебя к людям такие высочайшие моральные запросы, каким только ты соответствовать можешь. Ты непорочная дева, практически.

– Филя, ты меня бесишь, – она всё больше и больше действовала мне на нервы. – Я тебя умоляю, заткнись.

– Ты Гусева сама кого хочешь выбесить можешь. Помнишь в школе, на физкультуре, ты так и не научилась через козла прыгать? Это твоя судьба. Так за козла замуж и выйдешь, не умея прыгать через препятствия.

– Филатова, иногда чайник разумнее булькает, чем ты философствуешь.

Она не обратила на эту фразу никакого внимания, старательно рассматривая свежесделанные ногти.

– Супер! Да? – она повернула руку ко мне, демонстрируя маникюр. – Ослепительно же!

– Плевать я хотела на твои ногти! Что ты за человек такой? И разговаривать с тобой бесполезно, и выгнать жалко, – тут я в точку попала. В этом, вообще, вся суть Филатовой. Ещё со школы. Но лучшей подруги у меня нет. Чем-то она меня дополняет.

– Я тебе всё, что надо, уже сказала. А ты услышала, но принимать не хочешь. Нравится – бери. Не нравится, другим отдай. Менее моральным.

– Да забирай сколько душе угодно, слышать о нем не хочу, – меня уже конкретно бесил этот разговор.

– Что о нем слышно? – осведомилась Филатова.

– О каком о нём? – ядовито переспросила я.

– Не придуривайся. О твоём Руслане – что нового?

– Такой же твой, как и мой. Плевать я на него хотела, – я ушла к окну и уставилась за стекло, на застилающий землю снег.

– Вот я о чём и говорю, ты Гусева для меня как открытая книга.

– Ничего не слышно. Как дядя Володя его отогнал, по моей просьбе, больше не звонил и не появлялся. Дядь Володя сказал, что на него старый долг повесил, даже мне не сказал. Впрочем, плевать, что он обо мне думать будет. Так ему и надо. Но что самое интересное, так это то, что он Руслана с тех пор найти не может.  Убежал женишок. Будут его по пограничным базам пробивать, может из страны выехал уже. Вот такие дела.

– Ты, Гусева чеканутая, вот тебе мой вердикт, – покивала скептически Филатова. – Тебя то-ли лечить надо, то-ли пожалеть. Не понятно.

Совершенно неожиданно и, как всегда, без приглашения явился Маратик. В наше время сперва звонят, уточняют можно ли прийти, даже если с полной корзинкой выпечки, и только потом заявляются домой к даме. Филатова немедленно принялась кокетничать, откровенно глупо выспрашивая советы о том, какую булочку вкуснее есть. Ей, я уверена на сто процентов, совершенно всё равно с кем флиртовать, тут процесс важнее всего. Интересно, она хоть у гинеколога рот закрывает? Хотя бы для того, чтобы сквозняка не было. Вряд-ли, конечно. Что поделать – такая у ней натура.

Маратик был в очередных умопомрачительных шмотках. Некоторым, того, что он тратит на одеть себя любимого по последнему писку моды, хватило бы чтобы безбедно прожить год. Но для себя Маратик ни в чем не отказывал, стараясь дотянуться до всего, чего ему захотелось. Последние лет пять, он пытается дотянуться до меня, впрочем, совершенно напрасно.

– Алинка, ты чего такая грустная? – по его мнению это самое лучшее начало разговора. Совершенно ничего не соображает. Как-то раз он додумался у меня спросить, почему у меня такой усталый вид, может я не выспалась? Балбес.

Я промолчала, занимаясь чайником. Ответила за меня Филатова, немедленно начав плести свои козни:

– Вот, Марат, скучаем. На море никто не зовет, замуж тоже, тут станешь грустным.

– Поехали со мной на море, – немедленно среагировал он. – Я зову.

– И замуж? Обоих нас прекрасных? – подалась вперед Филатова.

– Никак нет, мы же не в Турции. И с тобой я уж точно не справлюсь. Мне такая жена нужна, чтобы меня уважала.

– Тут ты не по адресу явился, – с раздражением влезла я. – Уважения ищи в другом месте.

– Вот чего ты такая негативная всегда, – недоумевал он. – Когда с тебя спадут розовые очки, ты поймёшь, что лучше меня не найдёшь.

– Маратик…  – начала я.

– Марат. Можешь называть меня Марат, – перебил меня он.

– Конечно, – согласилась я. – Могу называть тебя Марат, но буду называть Маратик, как с детства привыкла. К твоему имени идут уменьшительные суффиксы.

– Тогда можешь называть меня романтик, а не Маратик.

– Если хочешь, буду называть тебя пузатик.

– Это не красиво, – он безуспешно попытался втянуть животик обратно. – А еще, это показатель благополучия и обеспеченности, если хочешь знать. В странах Африки, кто богаче и благороднее, всегда полные.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Вот там невесту и ищи, чего сюда пришел?

– Ты, Алинка, совсем не понимаешь. Это же судьба, мы с тобой с детства знакомы. Наши родители дружат. Ты мне очень нравишься. Зачем искать далеко, когда есть под носом?

– Маратик, я тебе сто раз говорила, это бесполезно. Я к тебе отношусь как к другу детства. Таким это отношение и останется. Я тебя, считай, уже двадцать лет знаю, еще двадцать я не вынесу.

– Наоборот, раз столько знакомы, проверку временем прошли, значит.

– Ничего это не значит, – у меня от скуки даже зевота началась. – Я всё про тебя знаю, ничем ты меня уже удивить не сможешь. Скучно с тобой, Маратик, понимаешь?

– Поехали в клубешник, я вас так развеселю, спасибо скажите.

– Я тебе заранее скажу – нет, спасибо. Сам там веселись, со своими девушками с низкой социальной ответственностью, если сказать культурно.

– Один раз оступился – всю жизнь вспоминать будете? Ошибки у всех бывают. Не нравится клуб – поехали ещё куда-нибудь.

– У тебя даже и мыслей нет никаких, куда можно поехать.

– Почему нет? Поехали в такое место, где вы точно никогда не были. Совсем новое. Обалдеете. Я угощаю, будет незабываемо. Впечатления на всю жизнь останутся. Называется ресторан молекулярной кухни. Там…

– Маратик, – в бешенстве перебила я его излияния. – Иди ты в жопу!


Глава 20

*** Руслан

Бывают такие долгие дни, в которые вмещается всё. Целые кучи событий действий, разговоров и даже происшествий. День тянется, тянется, вмещая в себя всё и не собирается кончаться. События сменяют друг друга, а ты мечешься как белка пытаясь даже не руководить ими, а хотя бы осознать.  И то и другое, зачастую, бесполезно, но именно этой наполненности мы по прошествии времени, как раз и рады, ибо это и есть сама жизнь.

А есть дни другого типа. Ты открываешь глаза и сразу же наступает время их снова закрывать. День пролетел, как будто его никогда и не было. Ничего не успел, ничего не сделал, ничего не видел и ничему не научился. День напоминает болезненный, температурный сон. Если полные и бессмысленные дни сменяют друг друга, это по контрасту как раз даёт-таки хороший результат. Но вот если пустые дни начинают идти один за другим, сливаясь в одно сонное мгновение, хорошего не жди, эта колея обычно сама тебя не выпустит. Чтобы из нее вырваться, нужно применить усилие, зачастую ставящее саму жизнь под вопрос. Вот этим я как раз и не занимался. Никаких усилий не предпринимал, а дал всему течь как вода, не заходя под лежачий камень.

Вообще ранее не мог представить себе, что смогу пить и ничего не делать, день за днём без перерывов. Просыпаться, когда день уже в разгаре, не обедая пить кофе, и опять идти в кабак, где уже ставшие практически родными местные синяки-завсегдатаи, приветствовали каждое твое появление, как очередной символ победы над еще одним днём.

В море я больше не купался. Хватило пары раз. Вдруг стало понятно, что вся эта радость не делается для себя одного. В нас заложен элемент необходимости радостью делиться. С окружающими. Сразу или через некоторое время. И ощущение того, что этой радости некому передать, делало всё это занятие, как минимум, бессмысленным. Ну, поплавал ты, и что? Вот и я говорю.

То с какой резвостью всё развивалось и как само собой всё рухнуло, правда с моей помощью, удивляло меня самого.

Впрочем, не так уж сильно и удивляло. Это умение я как раз за собой неоднократно чувствовал. Ведь прав оказался Ибрагим. Прав на сто процентов. И этот внутренний порыв, заставивший всё Алине рассказать, был деструктивен на все сто. Слушать надо было.

Но тут ничего не поделаешь. Нет у прошлого сослагательного наклонения. Тут всё движется в одну сторону и вернуться обратно невозможно. Даже если очень хочется. Нету. Прошло, как мимолетный сон.

На пляже я наблюдал множество женщин. Худых и полных, симпатичных и не настолько. Несколько бесспорных красавиц. За которыми сама природа требовала приударить, но душа – да, я считаю именно душа – не обращала на них никакого внимания. Относясь к ним как к манекенам на современной, хорошо оформленной ветрине. Видимо то, что формирует в нас привязанность к какому-либо человеку, это не только внешний вид, а целая совокупность вещей, которая включает в себя и тембр голоса, и пластику движения и конечно же запах. Так и определяется мозгом та удивительная химия, что созидает союзы.

За окном ресторанчика, в котором я постоянно проводил послеобеденное время, сновал туда-сюда народ, по своим повседневным, неотложным делам. Если я мог разобраться правильно, то кроме меня здесь не работала еще огромная часть населения. Кое-кто нес продукты из лавки, кое-кто пританцовывал под громогласный ритм музыки, несущийся почти отовсюду. Остальные ненапряжно курили, подпирая стены, и стены это явно устраивало. Было обидно расходовать это время на бессмысленное сидение над стаканом, но желаний, как таковых, не было. Просто хотелось тупо смотреть в окно и не о чем не думать.