Оказавшись на голове, мешок прямо ввёл меня в какое-то цыплячье недоумение, оказалось, что сопротивляться, когда лишен зрения, невозможно. Вместе со зрением пропадает воля и смелость. Поэтому я совсем не сопротивлялся, когда на моих руках защёлкнулись наручники.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍В машине гремела какая-то бодрая латинская мелодия, она тряслась по ухабам и резко поворачивала каждые несколько минут, поэтому я сразу потерял надежду попытаться осознать, в какую сторону мы движемся. Впрочем, что бы я с этим знанием делал?

После минут пятнадцати тряски, мотор выключили, и меня с тем же мешком на голове, и с приставленным к боку ножом, который всё ещё не протыкал кожу, но впивался с такой болью, что я боялся вздохнуть, провели в какое-то помещение и посадив на пол, пристегнули к скобе, как я понимал, в полу.

От воспоминаний, хлынувших в голову, сравнив вдруг своё положение умыкнутой нами Алиной, я принялся нервно, почти истерически смеяться. Остановиться было невозможно. Досмеявшись до икоты и потери дыхания, я кое-как успокоился и еле выговаривая, произнёс по-английски, потому что их испанский переводчик в виде ножа меня не устраивал.

– Карма – сучка!


Глава 21

Руслан


Время очень субъективный фактор. Иногда, оно летит как стрела, а иногда тянется подобно янтарю, окружившему влипшую в него муху. Единственно, что точно можно сказать про время, это то, что течёт оно всегда в одну сторону. Попасть в следующий момент возможно очень часто, (кроме тех моментов, когда его кто-то тебе останавливает, обрывая течение), но попасть в предыдущий ещё не удавалось никому. Кроме выдуманных героев из фантастических фильмов. Несмотря на то, что происходящее со мной напоминало некоторым родом фантастику, вернее фантастический триллер, надежды вырваться из этой ситуации без помощи фантастических же усилий не представлялось возможным.

От сидения на полу в совершенно неудобной позе, ноги сначала затекли, вызывая дикое ноющее неудобство, а потом просто отнялись, что в этой ситуации было даже облегчением. Предплечья и руки тоже ныли, но тут я хотя бы мог менять их положение, немного качаясь над удерживающей меня скобой.

Время в темноте мешка не двигалось, только болели мышцы. А бегающие мысли сбивались в нераспознаваемый комок, толкающий сам себя в спину. Одна мысль попав в голову, оставалась в ней на часы, если я правильно распознавал время. Тщетно я пытался собрать мысли в кулак и попробовать понять почему я здесь и что им от меня надо. Дольше минутки сконцентрироваться я не мог и мысли сбивались в привычный им бедлам. Чаще других приходило в голову воспоминание об Алине прикованной к трубе печи, и от этих сцен в голове делалось легко, а душа переполнялась нежностью к безнадежно ушедшему моменту.

Но пришло время взять себя в руки. Просто плыть как кусок сена по течению я точно не собирался. Не знаю, что им от меня нужно, но денег от меня им получить не получится из-за их отсутствия, а использовать меня для других целей… Ну что же, посмотрим чья возьмет. Пусть только снимут наручники, я им тут полетаю.

Вошедший в комнату человек потоптался некоторое время рядом со мной, потом отстегнул наручник от скобы и незамедлительно опять защёлкнул его на руке. Потом снял ограничивающий моё зрение мешок. Не сразу сфокусировавшиеся глаза, тут же опознали в вошедшем Анхелио, довольно улыбавшегося. Смейся, конечно. Посмотрим кто будет смеяться последним.

– Иди, душ, – прочитал он по бумажке и показал рукой на еще одну дверь в конце помещения.

Шатаясь, я кое-как поднялся на ноги и спотыкаясь направился куда мне указывали.

За дверью, к моему удивлению, оказался туалет и душ, в состоянии крайне плачевном, но вместе с тем рабочем.

Я показал ему, что не смогу пользоваться ничем, подняв скованные руки на уровень лица. Как мог, показал жестами, что даже майку, чтобы принять душ, снять не смогу.

Анхелио, ухмыльнувшись, вытащил левой рукой нож, и взяв в правую ключ осторожно отомкнул замки наручников. После чего захлопнул за мной дверь, оставив в помещении одного.  Воспользовавшись туалетом, я пустил воду из душевой стойки. Холодная, но выбирать не приходилось. Телу требовалось освежиться и хотя бы с помощью воды, вернуть себе немного энергии. Вода, как волшебный аккумулятор, освежила меня и вернула сила. Я даже помыл голову, воспользовавшись куском хозяйственного, дурно пахнущего мыла.

Кое как осушив себя с помочью более похожего на половую тряпку изношенного полотенца и опять оделся, но не так как в начале водных процедур.

В свой носок я засунул тяжелое и вонючее мыло, превратив тем самым предмет одежды в грозную колотушку, по типу цепа.

После этого постучал в дверь, взяв носок-колотушку наизготовку.

Немного приоткрывший дверь, чтобы оценить моё состояние Анхелио, получив мыльной болванкой по голове, рухнул как подкошенный, даже не обращая внимания на контрольный удар, выполненный мной чтобы его окончательно успокоить. Подобрав выпавший из его рук нож, я наскоро пробежался по его карманам, пытаясь обнаружить телефон, но, к сожалению, ничего кроме тонкой пачки денег не нашёл. Деньги, впрочем, засунул себе в карман. Компенсация, какая ни есть. Хотя телефон был бы нужнее. С другой стороны, куда мне сейчас звонить? Надеяться оставалось только на себя.

Тихонько выйдя в помещение, я огляделся в поисках подходящего вооружения, но ничего толкового или хотя бы метательного не обнаружил. Ну, что ж. Будем прорываться с боем. Понятно, что сообщники у него еще есть, и моя главная задача попытаться вырубить первого. Не убивать. Еще не хватало преследования полицией в чужой стране. Но если выхода не будет, буду бить как придется. Не знаю, что они задумали, но отправляться каким-нибудь рабом на плантации или, тем более, позволить разобрать себя на органы, я не дам.

Взяв в руки небольшую табуретку, которую я собирался использовать в качестве щита, и в другую руку нож Анхелио, я затаился перед входной дверью, собираясь с духом. Тут главное неожиданность.

Раз, два, три!

Выбив ногой незапертую дверь наружу, я вывалился, словно черт из табакерки, неожиданный и ловкий, безумно вращая глазами, стараясь определить первую жертву, ставшую мне на пути, чтобы оглушить её табуреткой, и если придется полоснуть ножом. Я был полон энергии дорого продать свою жизнь.

Находящиеся за дверью вздрогнули и застыли при моем внезапном, сопровождающимся грохотом выбитой двери, появлении.

Мозг работал со скоростью компьютера в экстремальной ситуации, пытаясь передать телу сигналы, основываясь на миллионе различных раздражителей, каждый из которых он сейчас принимал во внимание.

Если можно так сказать, по-моему, рухнувшая челюсть, отдавила мне ноги.

Кроме Ибрагима и Филатовой, (я с ума не сошел ли?) за одним из стульев сидела Алина. Как-то так белую горячку я и представлял. Рука с табуреткой бессильно опустилась, мозг работал вхолостую, буксуя на месте.

 Нервное потрясение, алкоголизм и беспокойство последнего времени наложились друг на друга, поэтому с этого момента я больше ничего не помнил.

Очнулся я от похлопываний мокрой рукой по щекам. В себя пришел, но глаз еще не открыл. Надо было немедленно убедиться, что я не сошёл с ума, иначе могло кончиться плохо.

– Может, ему искусственное дыхание сделать? – голосом Ибрагима произнесли рядом с моей головой.

– Минет ему сделайте, посмотрим, как он будет спящим притворяться, – от слов Насти Филатовой смешно стало даже мне.

– Ты, Настя, иногда такие глупости говоришь, что даже не знаешь, что с тобой делать. Перед людьми стыдно, – Ибрагим разгоряченно начал отчитывать Филатову.

– Ах стыдно ему, а вчера…

– Хватит! – перебил Филатову Ибрагим. – Как из тебя это всё летит, как из радио! Не видишь, человеку плохо?

– Да хорошо вашему человеку, вон один глаз моргает, подсматривает.

Таиться больше не было смысла, и я открыл оба глаза.

Они на самом деле сидели передо мной, все трое. Во плоти и во крови. Ибрагим одобряюще кивал, Филатова улыбалась, а Алина тревожно пыталась глазами поймать мой взгляд и остановить его на себе.

– Это была дурацкая идея, Руслан, не обижайся на нас, – она погладила меня по руке. – И на меня не обижайся. Я буду больше доверять тебе, если ты не принял всё это слишком близко к сердцу. А если принял, то всё равно не обижайся, потому что я тоже не обижаюсь.

– Почему дурацкая идея? – возмутился Ибрагим. – Все кричали «замечательная идея!», а как он упал, это плохая идея? Неблагодарные люди. Если бы не моя идея встретиться, чтобы вы ему сказали? Письмо? Приходи на фонтан? Спасибо должны сказать, а не дурацкая идея.

– Я не верю, что это ты, – я потрогал ее за руку.

– Я, – тихо ответила Алина.

– Я не знал, как тебя вернуть, – в горле встал комок, не дающий нормально продолжать.

– И я не знала, – тихо прошептала она.

– А я знал, – гордо влез Ибрагим. – И сделал. А вы вместо того, чтобы руки мне целовать, дурацкая идея говорите? Это нормально?

– Не нормально, не нормально, успокойся, мы тебе потом всё что надо поцелуем, – улыбнулась Настя.

– Не знаю, как у тебя так получается, – удивился Ибрагим. – Нормальную вещь говоришь, а перед людьми стыдно.

А я смотрел снизу вверх на Алину и не верил, что вижу ее.

– Ты нужна мне Алина, – тихо попросил я. – Не уходи от меня.

– А уж как ты ей нужен, – покивала Филатова. – Она…

– Выключи радио, – перебил ее Ибрагим. – Дай людям спокойно поговорить.

Настя обиженно отвернулась.

– Руслан, это не самое лучшее место тебе это сказать, – смущенно продолжила Настя. – Но я больше не могу терпеть… Ты будешь папой!