— А вас кто-нибудь встречает?

— Нет. А вас?

Маленький чех кивнул:

— Мой кузен. Он уехал в Нью-Йорк шесть лет тому назад и работает на заводе по переработке мяса. Теперь он говорит по-английски, и в этом мне повезло, потому что я не знаю ни одного слова. Нет, конечно, я понимаю, когда говорят «Нью-Йорк», или могу сказать «да» и «нет», но это и все. И если…

Он хотел сказать что-то еще, когда корабль затрещал и вновь рухнул в бездну океана, выбросив на палубу такой водяной столб, что он прокатился через все надстройки и вымыл вновь кормовую палубу. Маленький Томас Беничек вздрогнул.

— Мне страшно, — непроизвольно вырвалось у него.

Услышав эти слова, Яков почему-то почувствовал облегчение.

На самом деле страх овладел всеми четыреста семью пассажирами третьего класса этого огромного германского лайнера. Страх перед разыгравшимся штормом. Всю ночь и весь третий день пути он бушевал на море, но постепенно начал терять силу. И по мере того, как ветер и волны утихали, несчастные мужчины, женщины и дети начали чистить свои каюты третьего класса и забрасывать кое-какую пищу себе в желудки.

На четвертый день установилась прекрасная погода: океан едва перекатывал волны, так что пассажиры третьего класса могли собираться на кормовой палубе и наслаждаться умеренно теплыми лучами солнца. И хотя настроение несколько поднялось, страх еще заполнял их души: теперь это был страх перед Эллис Айлендом и перед тем, что ожидает их в Америке.

Ирландские эмигранты, вроде сестер О'Доннелл, были счастливчиками, потому что для них не существовало языковых проблем. Большинство же, за малым исключением, таким как Яков и Марко, которым в результате необычно сложившихся обстоятельств удалось все же получить кое-какое знание языка, должны были начать новую жизнь в стране, языка которой они совершенно не знали.

У некоторых из них уже были в Америке знакомые, которые обещали встретить их на Эллис Айленд и выступить в качестве поручителя в Новом Свете. Но многие, подобно Якову, не знали в Америке никого, и по лайнеру бродили слухи, что те, кто не имеет поручителей в Америке, будут отправлены обратно.

Циркулировали и другие слухи, порождаемые нервозностью и отсутствием информации. Говорили, что медицинское обследование очень придирчивое: что могут отказать из-за косоглазия или обычной бородавки. Шептали, что отправят в Европу и тех, кто не сможет решить сложную математическую задачу. Говорили также, что нужно дать взятку чиновникам, чтобы получить разрешение на въезд.

Несмотря на то, что ни один из этих слухов не соответствовал действительности, это нисколько не снижало их воздействия на встревоженных пассажиров третьего класса, поскольку власть неведения может быть ужасающей. И, хотя кое-кто пытался поднять себе настроение, распевая крестьянские песни и приплясывая, большинство пассажиров этого класса оставались молчаливыми и мрачными.

Уехать в Америку — было их самым сильным желанием, заставившим обрубить корни их прежней жизни. И одной только мысли, что по злому умыслу какого-нибудь инспектора, когда они будут уже у цели, их смогут отослать обратно, было достаточно, чтобы вселить в них страх и отчаяние.

До Эллис Айленд оставалось еще два дня, и для многих из них он уже начал принимать устрашающие очертания, будто им предстояла встреча с возможным палачом.


Приятная мелодия из «Веселой вдовы» Легара доносилась с палубы первого класса, где сто шестьдесят четыре пассажира развлекались за чаем под оркестр из Палм Корт. Яков, облокотившийся на перила рядом с Марко, разглядывал нарядную даму из первого класса, стоявшую на прогулочной палубе. Она тоже смотрела на него и на других пассажиров третьего класса.

«Какая красивая музыка», — думал он.

Яков, получивший культуру и образование в Городне, никогда не слышал прекрасной музыки «Веселой вдовы», которая с невероятным успехом обошла все столицы Европы. А какие роскошные наряды! Мир богатых, казалось, был такой близкий и в то же время такой недосягаемо далекий для эмигрантов, он блистал, подобно волшебным фонарикам на рождественской елке.

«Я могу писать музыку, такую же красивую, — Думал он. — И в один прекрасный день я напишу, когда-нибудь…»

На этой мысли он оборвал себя. Он не смел даже мечтать о первом классе. Тем не менее, эта мысль все возвращалась и возвращалась к нему.

Взгляды же Марко были обращены на сестер О'Доннелл. Он не мог оторвать от них глаз.

— Давай пойдем поговорим с ними, — предложил он Якову, потянув его за локоть.

Яков с трудом освободился от своих мечтаний:

— С кем?

— Да с этими двумя ирландскими девушками. Они самые красивые…

«Ты не должен говорить в конце слов звук «а», — возникло в его сознании.

— Они самые красивые женщины на этом пароходе, особенно блондинка.

Яков посмотрел на девушек, стоявших у противоположного борта парохода и тоже слушавших «Веселую вдову». Эта необыкновенно красивая музыка захватила всех пассажиров третьего класса. Все стояли и слушали.

«Власть музыки», — размышлял Яков.

Но его не надо было уговаривать подойти к сестрам О'Доннелл. И оба эмигранта, ни один из которых не брился с тех пор, как начался шторм, и чья одежда имела уже весьма потрепанный вид, стали прокладывать себе дорогу через толпу, направляясь к Бриджит и Джорджи.

— Добрый вечер, — начал Марко.

— Т-ш-ш-ш!

Бриджит взглядом дала понять, что это из-за музыки, и Марко стал ожидать. Когда оркестр перешел на фокстрот, он сделал новую попытку.

— Меня зовут Марко Санторелли, а это мой друг Яков Рубинштейн. Как дела?

Он приподнял свою видавшую виды шляпу, схватил руку Бриджит и сжал ее с такой силой, что обе девушки вместе рассмеялись.

— Что смешного? — спросил несколько задетый Марко.

— Ничего, — ответила Бриджит, еще громче разразившись смехом.

Марко обменялся с Яковом озадаченным взглядом.

— А как вас зовут? — негромко спросил Яков, теперь идя на приступ.

— Меня зовут Джорджина. И… — ею овладел еще больший приступ смеха.

— А я — Бриджит О'Доннелл.

Обеим сестрам, наконец, удалось справиться с неудержимой веселостью.

— Мы видели, как вы поднимались на борт парохода в Квинстауне, — сказал Марко. — Такие симпатичные ирландские леди. Очень красивые.

Бриджит опять рассмеялась, а Джорджи постаралась выглядеть серьезно. Эти два потенциальных ухажера, возможно, выглядели неважнецки в своей старой потрепанной одежде, но они несомненно были очень привлекательны. А итальянец! Мать Мария! Просто потрясающий!

Последовало неловкое молчание. Марко снова посмотрел наверх, как развлекались в первом классе, где некоторые пассажиры танцевали, а затем опустил глаза на Джорджи:

— Моя хорошая знакомая, леди Чартериз, известная актриса, говорит, что этот танец называется ту-степ. Вы умеете танцевать ту-степ?

— А вы знакомы с мисс Чартериз? — с недоверием переспросила Бриджит.

Марко с важным видом кивнул.

— Мы — большие друзья. Она давала мне уроки английского, — сказал он.

Девушки обменялись взглядами, как бы говорившими: «Ну, она не слишком хорошо выполнила свою работу».

— А откуда вы знаете мисс Чартериз?

Тут важности у Марка поубавилось.

— Я был садовником у нее, — сказал он и без паузы продолжил: — Потанцуем, а?

— Но я не знаю, как… — начала Джорджи.

— И я не знаю, — прервал ее Марко и, схватив за руку, начал танцевать. — Мы научимся. Очень быстро!

Он начал кружить ее по всей палубе. Другие пассажиры расступились, удивленные, если не ошеломленные тем, что у кого-то в третьем классе могут быть такие крепкие нервы, и они могут вести себя подобно пассажирам первого класса. Яков, пораженный полным отсутствием у Марка стеснительности, наблюдал, как неловко танцевали эти двое. Джорджи несколько раз взвизгнула, когда Марко наступал ей на ногу, а Марко наигранно повторял:

— Извините! Извините!

Все было очень забавно, но при этом и здорово! Яков повернулся к Бриджит, решив, что, если он продемонстрирует ей и свое знание французского, то это возвысит его в ее глазах.

— Voulez-vous danser?[12] — спросил он, неловко ей поклонившись.

Бриджит опять засмеялась.

— Почему бы и нет? — радостно откликнулась она, и они пошли кружиться по палубе в веселом самодеятельном ту-степе.

Природное чувство ритма и музыкальность Якова помогли ему быстро освоиться с танцевальными па.

Том Беничек наблюдал за ними. Но тут он повернулся к пышнотелой девушке из Литвы и ткнул пальцем сначала в нее, потом в себя. Девушка вспыхнула, вопросительно взглянула на свою стоявшую рядом с ней огромную мамашу, и очень решительно кивнула головой, Том схватил девушку за руку и увлек ее на стихийно возникшую танцплощадку, где он тоже начал кружить ее, не обращая внимания на неодобрительные возгласы ее матери. Постепенно другие эмигранты тоже стали присоединяться к ним. Победив на какое-то время свой страх, несчастные европейцы превратили кормовую палубу в Воксхолл Гарденс и забыли свои волнения вместе с возвращением присущего им в обычных условиях хорошего настроения.

Кое-кто из пассажиров первого класса, увидев от души танцующих внизу, вышел на прогулочную палубу понаблюдать за ними.

— Уверена, что они пытаются танцевать ту-степ, — воскликнула дородная хозяйка гостиницы с Пятой авеню, которая возвращалась с распродажи антиквариата в Центральной Европе. — Какие великолепные выкрутасы!

— А я удивлена, что они вообще могут что-нибудь танцевать кроме польки, — сказала принцесса фон Гогенлоэ, ехавшая из Берлина домой к своему могущественному отцу в Питсбург.