Леха Васильев замолчал. Маленькая Наташка лежала с закрытыми глазами и сопела. «Уснула», — подумал Васильев, а Наташка тут же открыла глаза и спросила:

— Он женился на ней?

— Принц? Конечно женился! Он ведь понял, что она хорошая, просто капризная была и не понимала, что кому-то может делать очень больно…

— Леший, а ты почему не женился?

— Я?! — Наташка его частенько ставила в тупик своими взрослыми вопросами. — Как-то не получилось…

— Жалко!

— Жалко, — согласился Васильев.

* * *

С утра к Васильеву пожаловали гости. Наташка, едва услышав незнакомые голоса, тут же вылетела из-под одеяла и помчалась посмотреть, кто это приехал к ним. Через минуту вернулась и, захлебываясь, сказала Васильеву:

— Леший! Там дядьки к тебе приехали, и их много.

Васильев уже и так узнал гостей по голосам и одевался.

— Ну, как ты тут, затворничек? — Первым в комнату Васильева вошел, едва не задев головой о низко нависающий край дверного проема, Степаныч. Васильев и сам-то не раз там шишки набивал, а бывший его начальник, а ныне тот самый «мочалок командир» Геннадий Степанович, и того выше был ростом.

— Живу… — Васильев крепко даванул протянутую руку. — Мужики, заходите, располагайтесь.

Васильев выглянул из комнаты, встретился глазами с Ольгой, которая привела к нему гостей.

— Оленька, а если я попрошу тебя нам чай-кофе сделать? — попросил Васильев невестку.

Ольга кивнула и пошла в кухню, откуда через пять минут потянуло вкусно свежесваренным кофе.


… Ну почему мы так легко «друзьями» называем тех, кто этого совсем не заслуживает?! И почему те, кто действительно приходит на помощь, кто твою радость принимает как свою, без зубовного скрежета, кто не спешит к тебе «обмывать» твою победу и не прячется от тебя в дни твоих неудач, почему-то находится на задворках дружбы?! Они могут не звонить годами, а потом выясняется, что именно они-то всегда о тебе и помнили, просто в душу не лезли. И помогают, даже если ты отталкиваешь их…

Эти вопросы Васильев задавал себе сам, когда вечером остался один на один со своими мыслями. Степаныч привез ему очень радостные вести. Конечно, «гоп» говорить еще было очень рано, но и те наметки, что получались, очень обрадовали Леху Васильева. Схема возврата собственности, которую они тщательно проработали еще в прошлый приезд, начала потихоньку работать. Васильев не очень верил в то, что что-нибудь получится, слишком много прошло времени и слишком «законно» все выглядело. Не «захват», блин, а «слияние и поглощение»! «Поглотители! — со злостью подумал Васильев о тех, кто ловко провернул всю операцию, пока он то ли полуживой, то ли полумертвый валялся по больницам. — Волки! Нет, не волки. Волк — зверь благородный. А это — падальщики…»

Он разбирался в документах, в тех, которые привез ему дотошный Степаныч — шутка сказать, но нарыл он столько, что кое-кому мало не покажется. Одна беда — во всем этом не хватало звена, которое помогло бы ускорить процесс. Все документы, которые тщательно собирал Васильев, с которыми ехал той ночью под Новый год в Первомайский, пропали, как сквозь землю провалились. В вещах, которые вернули ему, их не было.

— Я понимаю, что трудно восстановить, а что-то и невозможно, но… сделай все, что в твоих силах, — с нажимом сказал ему Степаныч. — Знаешь, я как поговорил с кем надо там, мужики аж подпрыгнули: на этого фраера Толю Усова — дружбана твоего компаньона драного, Федотова, которому ты верил, как себе, — давно зубы все точат, а поймать… Сам понимаешь — мошенничество чистой воды. Но я хоть увидел, что есть заинтересованные в этом деле. А так, там на месте вообще никаких следственных действий не проводилось. Сейчас следователь готов вынести постановление о задержании Усова. В качестве исключительной меры, как ты понимаешь. Поскольку УПК допускает применение задержания в отношении подозреваемого только в случае, если действительно имеются достаточные основания полагать, что тот совершил преступление. И не просто преступление, а преступление особой тяжести. Усов твой, кстати, в уголовно-процессуальном кодексе хорошо ориентируется…

Усов, как рассказали Васильеву, открыто говорил, что Федотов передал ему все документы по бизнесу, фактически двери открыл: заходи и бери что нравится… Можно было даже не напрягаться сильно. Федотов хорошо знал все «дырки» ОАО. Славка Федотов, Федот… Васильев его, считай, из дерьма вытащил, в котором тот по самые уши увяз. Нашел себе работу — наркотой торговать! Срок уже корячился немалый. Если б не связи Лехи Васильева, хорошо сел бы Федот. А он пожалел его. Маму его пожалел, которая, собственно, на поклон к нему со слезами пришла. И ведь ничем ни разу не напомнил ему, как к равному относился. Деньги нужны? Вот тебе деньги — дай бог каждому такую зарплату. А он…

А он аккуратно собирал сведения, буковка к буковке, циферка к циферке. Да так все собрал, что у бизнеса Лехиного в один день все четыре «ножки», как у той табуреточки, подпиленными оказались. И оставалось только всего-ничего — устранить Васильева, и авария на дороге только ускорила события.

— Да, и авария твоя не просто так произошла. Читай…

На стол легли новые документы, после знакомства с которыми Васильев не сомневался: ему «помогли». Суки! Значит, Макс не просто погиб… Его убили. Суки!

— Эта экспертиза может в суде какую-то роль играть?

— Конечно! Но только в связке с теми документами, которые у тебя должны быть. Думай… И еще. Через неделю мы с тобой летим на север. Ты как себя чувствуешь?

— Как бык! — Васильев не мог скрыть радость. — Степаныч, я знаю, что ты все это делаешь из-за меня. Чем я могу тебя отблагодарить?

— Заткнись, а?! Пока я тебе в рог не закатал… А ты бы для меня не сделал? Ну вот и молчи… то-то же…


Потом они пили до умопомрачения и не пьянели. Так было всегда, когда они собирались вместе. Иногда Васильева это страшило, хоть он и понимал откуда это. Невозможность расслабиться, отпустить ситуацию, делала водку водой. Можно было выпить ведро и остаться с ясной головой. Пройденный этап.

Васильев чувствовал дикое возбуждение, как гончая, которая идет по следу. Он чувствовал, что все получится. «ЧуЙствовал», — вспомнил он, как Катька потешалась над ним и этими неправильными словами, и сердце у него сжалось от боли. И мгновенно наступило состояние растерянности, которое не успело в сознании закрепиться — его свалили усталость и лишняя рюмка.

* * *

Катя собиралась в командировку. Для начала распахнула шкаф и покидала на диван одежду, которая могла ей пригодиться. Потом половину из всего рассовала назад по полкам: надо полагать, что уже через две недели она не влезет ни во что, а главное — в свои любимые джинсы. Придется на замену им взять новый спортивный костюм. Еще есть сарафан, широкий, как будто специально для ее беременного «случая» прикупленный. Футболки — тоже сгодятся. Из обуви — кроссовки и тапочки, ну, еще шлепанцы. «Собственно, куда я там буду ходить, на этом острове?» — рассуждала про себя Катерина. Этой обуви предостаточно. Про каблуки временно придется забыть.

Ах, как любила она каблуки! Как уверенно и красиво ходила она на них, как королева, привыкшая к мантии и короне. Каблучки, тоненькие, изящные, высоченные — до двенадцати сантиметров! — были всегда продолжением ее ног. И если на улице в холодную погоду она позволяла себе сапожки не на «шпильке», то в офисе — только такие. Но как же давно она их не надевала!

Катерина с грустью посмотрела на красивые туфли, сиротливо стоявшие в углу гардеробной. Как привезла их с работы, так и не надела больше ни разу. По квартире бродила в тапках со стоптанными задниками и с мордами усатых тигров и плюшевыми ушами.

— Так и разучусь ходить на каблуках, — грустно сама себе сказала Катерина и полезла на антресоли, где пылилась с прошлого отпуска огромная дорожная сумка. Вытаскивая ее, Катерина зацепила какие-то книги, журналы и едва успела уклониться от «вещепада», который чуть не накрыл ее с головой. Она стояла, плотно прижавшись к стремянке, а мимо нее с шорохом скользили сверху какие-то газеты и пакеты и шлепались на пол в прихожей. Последней соскользнула голубая папка, застегнутая на белую кнопку.

Катерину это безобразие совсем не огорчило. Она стала удивительно спокойной в последнее время и реагировала на все происходящее в ее жизни как-то без отрицательных эмоций. Ну упало и упало! «И хрен с ним!» — говорила она себе.

Аккуратно спустившись по ступенькам костлявой лестницы, в которой не хватало одной досочки, отчего ей всякий раз приходилось делать очень длинный последний шаг, Катерина склонилась над кучкой. Газеты и журналы — в помойку, пакеты — для мусора, коробка пригодится для мелочей. Она быстро разобралась со всем хламом и добралась до голубой папки.

Странно, но она ее совсем не помнила. Папка была толстенькая, набитая бумагами так, что кнопка едва-едва застегнулась.

Катерина повертела папку в руках. «Хоть убейте — не помню, откуда она взялась», — подумала было Катерина. И вдруг вспомнила. Папку эту сунул ей Васильев, тогда, в аэропорту, еще в декабре. Он сказал, что там документы, но ему они сейчас не нужны, и попросил Катю отвезти все домой и убрать подальше.

— Нужна будет — я возьму ее у тебя, — сказал тогда Васильев.

Катерина открыла папку и вытащила бумаги. Она раскладывала их — одну за другой — на диване, читала. Понимала не все. Какие-то банковские платежные документы, квитанции, какие-то расписки, списки, образцы подписей и печатей. В общем, ей все это было без надобности. Васильеву, по-видимому, тоже, раз он так и не поинтересовался этими бумагами за все это время.

В самом низу увесистой пачки документов Катя обнаружила запечатанный белый конверт. Он не был подписан. Толстенький, нестандартный конверт без почтовой марки, без адреса получателя и отправителя.