Николай широко открыл глаза в притворном изумлении.

– И ты тут?! Живучий! Правду говорят – дерьмо не тонет, – и он захихикал. – Была б моя воля, я б вас всех утопил, как котят. Паразиты на теле народа!

– Ты о чем? – Юля придвинулась ближе к Игорю. У того было непроницаемое лицо, он пристально смотрел на Николая. – Ты можешь по-человечески объяснить, в чем дело?

– Легко, – и он вытащил из кармана пистолет, – Юля вскрикнула и схватилась за Игоря. – Придется доделать недоделанное.

– Значит, это ты нас? – кивнул сам себе Игорь. – Кто тебе заплатил? – Николай захохотал, закинув голову. – Сколько? Я дам больше!

– Ну конечно, – Николай вмиг стал серьезен и посмотрел на бледную Юлю с закушенной губой. – Все-то у вас продается и все покупается… У тебя нет ничего, что могло бы меня заинтересовать.

– А если все же поторговаться?

– А пойдемте-ка отсюда куда подальше с глаз, – Николай махнул пистолетом в сторону.

Он наступал на них с оружием в руке, и они пятились и пятились от него, отступая все дальше от берега. В голове у Юли было темно и пусто. Она поверить не могла, что это так страшно, смотреть в круглое отверстие дула. Не может быть, чтобы оттуда сейчас выплеснулась маленькая злая смерть – не с ней, не сейчас…

– Воистину – мир несправедлив, – сказал Николай, искоса глянув на море, убедившись, что они исчезли из поля зрения катера. – Мою книгу отказались печатать, а папашину огромным тиражом тиснули. Я купил, не пожалел денег-то. Читаю – сплошь пафос и самовосхваление! И все носятся с этой бредятиной, как черт с яйцом! И главное, я-то знаю, кто такой этот Гореславский! Мой папаша та еще сволочь! Ну да бог с ним! С ним все понятно. А вот ты, сучка! Охмурила сластолюбивого козла, завещание в свою пользу заставила переписать!

– Какой папаша? – в голосе ее было столько изумления, что Николай перестал улыбаться.

– Такой! Гореславский бросил мою мать, когда узнал, что она беременна.

Юля прижала руки к щекам.

– Господи, да ведь это было так давно! И при чем тут я? И насчет завещания ты не прав! Гореславский все оставил своему фонду!

Николай захохотал громко и презрительно.

– Ври-ври, кто тебе поверит! У тебя, вообще, талант раскручивать старичков! И как тебе это удается?

– Да ты о чем? Ты совсем спятил?

– О том, – Николай перекинул пистолет из руки в руку. – Где картины? Ну?

– Какие? – Юля совсем уже ничего не понимала.

– Которые тебе Остапчук отдал.

– Михаил Евгеньевич? – Юля растерянно посмотрела на Николая, потом перевела взгляд на Игоря. – Я понятия не имею, о чем ты говоришь!

– Не ври! – голос его почти сорвался на визг.

– Я ничего не получала, – пробормотала она, не сводя глаз с пистолета, которым Николай угрожающе махал перед ее лицом. – С чего ты взял?

– Сам сказал перед смертью, – Николай отступил на шаг и опустил руки, казалось, размышляя, что делать. – Надеюсь, старого пердуна сейчас в аду на сковородке жарят!

– Михаил Евгеньевич умер? – Юля перевела дух. – Я не знаю ни про какие картины. И мне они не нужны. Можешь забрать.

– Я вижу, ты совсем не врубаешься, да? – Николай презрительно скривился. – Ты думаешь, он свои картины задарил? Как бы не так! Он тебе две картины Васильева отдал, идиот! Идиот! Куда ты их дела? В квартире мы их не нашли. Говори! Или я тебе сейчас начну отстреливать жизненно важные органы по одному.

– Я не получала никаких картин! – заорала она в панике, видя направленный на нее ствол.

– Ничего, сейчас ты все расскажешь. Начну, пожалуй, с твоего приятеля, давно у меня руки чешутся надрать ему жирную задницу, – Николай ядовито усмехнулся, глядя на бледного растерянного Игоря, в плечо которого мертвой хваткой вцепилась Юля.

– Георгий рассказывал мне про твою мать, – с презрительной гримасой сказала она, сильно дернув Игоря за руку, и шагнула в сторону. – Ты ублюдок! И мать твоя шлюха! Таким раньше ворота дегтем мазали! – выкрикнула она и еще раз шагнула.

Николай резко повернулся за ней, пистолет в его руке заходил ходуном. Юля посмотрела Игорю в глаза, и он понял. Всхрипнув, словно медведь, он кинулся к Николаю, с неизбежностью ожидая выстрела, но по инерции все летел и летел вперед, пока не сшиб противника с ног. Рыча и пинаясь, они покатились по земле. Николай вывернулся и навалился на него сверху, пистолет маячил где-то возле лица Игоря, и он с трудом удерживал его запястье, поражаясь нечеловеческой силе этого, в принципе, хилого по сравнению с ним, тела. «Я не смогу его так долго держать», – с отчаянием понял он и зарычал от собственного бессилия, чувствуя, что слабеет. Николай засмеялся зло и обидно.

– Что, толстячок, некому тебя спасать? Бодигардов не видно?

Что-то тяжелое навалилось на них сверху, и над плечом Николая показалась Юля с искаженным от напряжения лицом. Раз! И она вцепилась зубами ему в ухо. Николай дернулся, сбросил ее с себя и чуть ослабил хватку.

Эта мгновенная передышка позволила Игорю приподняться и вывернуться, и теперь уже Николай оказался под ним. Игорь все бил и бил его руку с зажатым пистолетом об землю, пока пальцы у того не разжались и пистолет не отлетел в сторону. Игорь кинулся за оружием, Николай перевернулся, пнул Игоря ногой в голову и с торжествующим возгласом дотянулся до пистолета, но в этот момент на руку ему опустилась босая грязная ступня. Юля давила ногой изо всех сил. Николай заскрипел то ли от злости, то ли от боли, Игорь, полуослепший от удара, добрался до него и с силой двинул противника коленом в бок, потом еще и еще раз, пока тот со стоном не скорчился на земле. Игорь схватил пистолет и, тяжело дыша, направил на врага. Николай приподнял голову и оскалился, по его шее текла кровь, он мазнул по ней рукой и вытаращился на мокрые пальцы.

– Сучка! Ты же мне ухо прокусила!

Игорь стоял, согнувшись, тяжело опираясь руками о колени. До него только сейчас дошло, что произошло: он боролся за свою жизнь, в прямом, а не переносном смысле, и он победил. Как это? Он посмотрел на оружие в своих руках. Холодный черный металл и маленькие кусочки свинцовой смерти внутри.

– Ну что? – спросил Николай отдышавшись. – Что делать-то будешь, толстячок? Застрелишь меня? Вот у тебя точно кишка тонка. Ты ведь сроду оружия в руках не держал!

– Я смогу! – Юля подошла и забрала у Игоря пистолет.

Она мелко и часто дышала. Внутри у нее все тряслось от недавней схватки, будто кто-то быстро-быстро бегал туда-сюда от горла до низа живота. Нажав кнопку на боку ребристой рукоятки, она вытащила магазин, проверила, вставила обратно. Из ТТ она стреляла в тире с отцом. Николай, судя по его рассказам об оружии знал, что пистолет без автоматического предохранителя не стоит носить в кармане с патроном в стволе, потому и не выстрелил – не успел взвести затвор. Глядя на ее манипуляции, его губы тронула презрительная усмешка, но, когда она оттянула кожух-затвор, досылая патрон в ствол, переменился в лице.

– Не гони! – процедил он сквозь зубы. – Ты не сможешь!

– И даже не задумаюсь, – кивнула она.

– Шлюха! – Николай отполз на пару сантиметров. – В каком борделе тебя папаша отыскал?

– Если ты так хочешь вымолить жизнь, то это неверный ход, – покачала головой Юля. – Я тебя все равно убью. Ты ведь собирался убить меня, почему я должна тебя жалеть? Так что не обижайся, – и она прицелилась.

– Скажи ей! – крикнул Николай, закрываясь рукой. – Опусти пистолет, дура!

– Что я должен ей сказать? – пожал плечами Игорь. – Если у женщины в руках оружие, лучше к ней не лезть. Она права. Ты хотел нас убить. Теперь мы убьем тебя. Око за око.

– Мы бросим труп в море, – сказала Юля Игорю. – Рыбы обглодают, и никто ничего не узнает.

– Уроды, мать вашу! – снова закричал Николай, размазывая кровь из прокушенного уха по щеке и шее. – Ты не можешь меня убить! Это все проклятое семейство ваше жизнь мне испоганило! Суки, ненавижу… – он опустился на землю, закрыв лицо руками.

– Рассказывай! – приказала она, ткнув в него пистолетом. Плечи Николая замерли, он поднял голову и посмотрел на нее почти безумным взглядом. – Рассказывай про то, как семейство Гореславских испортило тебе жизнь!

Игорь присел на камень, пытаясь унять, бешено скачущее сердце. Несколько раз он пытался закурить, руки тряслись и никак не могли высечь огонь из зажигалки. Сигарета, наконец, затлела, и он затянулся, чувствуя, как сходит напряжение, и душа наполняется ликованием: «Я жив, я не умер, я уеду домой!»

Николай, понурившись, заговорил, сначала тихо, а потом все громче и громче.

– Я давно знаю, кто мой настоящий отец. Как он в гору пошел, мелькать по телеку стал, мать мне и рассказала. Что вон, мол, папаша твой настоящий, и если бы не бросил нас, то жили бы сейчас в хоромах, а не в хрущобе своей. С Остапчуком мать развелась, мне лет пять было, я его и не помню почти. Мать говорила, он алкаш, неудачник. Родственники матери позвонили, что Остапчук в больнице… – Николай дернул щекой. – Я и поехал, чтоб квартиру не проворонить, а то найдутся желающие… А мать вспомнила, что картины там у него какого-то Васильева есть, Остапчук часто хвалился, да ей все равно было – не рубит она в искусстве ничего. Пришел в больницу, тот уже еле-еле дышал, но успел сказать, что два полотна Васильевских подарил вдове Гореславского. Идиот! – Николай потер глаза и с вызовом посмотрел на них. – Я и позвонил сыну Гореславского, братцу сводному, так сказать, типа сообщить о смерти друга папашиного, в надежде узнать что-то о вдове, и нарвался на Марину. Встретился, поговорили мы с ней. Она и рассказала, что ты за штучка! – Николай усмехнулся через силу. – Уж она-то сразу сообразила, сколько это может стоить. У нее ключи от квартиры на Кутузовском были, мы с ней все обыскали, не нашли ничего, а адвокат твой проболтался, что ты в круиз собралась. Все просто.