Мария Высоцкая - От него не сбежать

А я, снова не рассчитала сил, понадеялась на чертово прошлое…

Шиплю, и его захват тает. Клим отстраняется, обтирает руки об пальто, и почему-то именно этот жест задевает до глубины души. Он вытер после меня руки.

–  Не стоит больше так делать, Луиза, – качает головой, осматривая меня как какую-то букашку, – я позвоню, когда ты мне понадобишься.

Клим уходит, а мой сотовый начинает пиликать на весь дом. Определенная мелодия, под определенного абонента. Я уже знаю, кто мне звонит. Смотрю на буквы из которых сложено имя «Виктор», и сползаю по стенке вниз.

Сажусь на пол и несколько раз легонько бьюсь затылком о стенку, крепко сжимая в руках телефон.  Улыбаюсь, стирая свое разочарование с лица, и отвечаю на звонок. Говорю бодро, как и всегда.

– Я отправил тебе подарок, – Витя шелестит бумагами и, кажется, делает затяжку. Курит. – Но тебя не оказалось дома.

– Я только пришла. С каких пор твои люди вламываются в мою квартиру? – с укором. – Тебе не кажется…

– Луиза, не начинай. У меня нет времени на твои претензии. В субботу, в семь жду в отцовском доме.  Кстати, есть разговор.

– Какой?

– Узнаешь, когда придешь.

Витя еще что-то говорит, но я особо не слушаю. Отвечаю по инерции. Когда эта пустая болтовня заканчивается, сбрасываю звонок и кладу телефон на пол рядом с собой.

Так и сижу в прихожей у самой двери. Смотрю в простирающееся перед глазами пространство гостиной и думаю о том, какая же я дура. Это ужасно признавать, но, кажется, пренебрежение Клима прожгло во мне дыру. Огромную, бездонную пропасть. А еще его появление заставило почувствовать себя живой. Меня чертовски давно ничего не задевало. А вот его презрение – еще как.

Я и так прекрасно знаю, кто я. Знаю, на что способна. Я все о себе знаю. Я не хорошая и никогда ею не была. Просто жила, как умела, и ничего вокруг себя не видела. Ни-че-го. Шла за своим сердцем, но оно, к сожалению, привело меня совершенно не туда.

Касаюсь пальцами шеи и понимаю, что на ней больше нет цепочки и кулона. Клим с корнем вырвал его из моей жизни.

Он подарил его мне на то самое восемнадцатилетие, за пару часов до предложения Вити.  Надел, застегнул, коснулся волос и молча ушел. Не знаю, почему я так его и не сняла. Проносила последние восемь лет и ни разу не подумала о том, чтобы закинуть в какой-нибудь дальний ящик. Возможно, он напоминал мне о том хорошем, что было в моей жизни до аварии, смерти родителей и всех этих ужасов. Он напоминал мне о дружбе, а в особенно страшные дни о человеке, который был со мной искренним, который любил. Ведь, как оказалось, он был единственным, тем, кто любит.

В дверь снова звонят, выпрямляюсь, дергаю шпингалет и толкаюсь вперед.

– Я к тебе… –  Ирка застывает с поднятой рукой, в которой сжимает бутылку то ли вина, то ли шампанского. Неважно. – Луиза, что с тобой? У тебя глаза красные. Ты плачешь? Ты – и плачешь?

Подбираюсь и стираю со щек влагу. Действительно, слезы, а я и не заметила.

– Тебе показалось, – передергиваю плечами и расплываюсь в улыбке, прежде чем убрать руки в задние карманы джинсов.

Ира отодвигает меня в сторону и проходит в квартиру. Закрывает дверь и опускает бутылку на пол. Пальто бросает на длинный диванчик без спинок. Расстегивает молнии сапог, поочередно высвобождая ноги.

– Так, рассказывай. Что случилось? – Стрельцова деловито задирает подбородок и прищуривается.

С Ирой мы знакомы последние семь лет. Я тогда еще была студенткой факультета журналистики, тихой, не отсвечивающей. Боялась каждого шороха, мне все время казалось, что окружающие знают мою грязную тайну. Знают о том, что я любовница…

 А вот Стрельцова, наоборот, любила быть в центре внимания. Ее жизнь била ключом. Активистка, отличница, красавица. Ириша меняла мужчин как перчатки и никогда ни о чем не сожалела. Она подошла ко мне первая. Я рыдала в туалете, потому что сделала аборт. Витя сказал, что сейчас не время, как и всегда накормив обещаниями счастливого будущего, за ручку отвел к врачу, а потом отправил домой. Домой я не пошла, поперлась на пары, только в аудиторию так и не попала, спряталась в туалете. Сидела там на подоконнике и выла в свои ладони.

Я ненавидела себя за то, что сделала. Содеянное уничтожало морально, а мне не с кем было поделиться этой болью.  Совсем.

Ирке даже допытываться у меня не пришлось. Два вопроса, и я обрушила на нее весь шквал своих эмоций.

– Все нормально, Ириш.

– Ну конечно, рассказывай, – Ира цокает языком и быстро осматривается. –  Пахнет мужскими духами. У тебя появился любовник, – заключает безапелляционно.

А мне хочется громко рассмеяться. Ира в курсе многих подробностей, многих, но не всех. И потому частенько равняет мои отношения со своими, а как итог делает неверные выводы.

– Нет, – бормочу и иду в кухню. – Чай будешь?

– Конечно нет. Я же со своим, – ставит на стол бутылку и достает из шкафа штопор. – У меня такой бедлам, – опускается на стул, грациозно закинув ногу на ногу, – муж приставил охранника, – закатывает глаза, – чувствую себя на цепи.

– Он все еще беспокоится, – протягиваю свой бокал, – на него покушались.

– Да знаю я. Просто раздражает.  Зачем я вообще за него замуж выходила? Все же в универе я была набитой дурой. Может, развод, а?

– Все совсем плохо?

– У меня любовник, у него любовница. Нет, у нас прекрасная семья, – говорит с сарказмом. – Ни общих интересов, ни совместного отдыха, ни детей, – на последнем слове Ира осекается, выпрямляет спину и залпом допивает содержимое своего бокала. – Устала я, Луиз. Хочу обычного женского счастья. А не это вот все. Буквально на днях поймала себя на мысли, что завидую нашей Дане. Любовь у нее, муж – орел. Дети. Сраная идиллия.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Поджимаю губы, потому что ответить мне нечего. Из нас троих Данка, наверное, действительно самая счастливая. С ней мы тоже в универе познакомились, на последнем курсе, с тех пор вот и дружим втроем.

– Ты, кстати, в курсе, что папаша твоего Витьки устраивает банкет? Мы приглашены.

– Да. Я тоже.

– Мой сказал, что Мельниковский пасынок вернулся. Только все равно не пойму, ты говорила, они никогда не ладили. Стоп, так ты же, он же… а-а-а, Луиза-а-а-а, – Ирка широко открывает рот и округляет глаза. – И ты пойдешь?

– Да.

– И тебе совсем не страшно? Ну, увидеться с ним через столько лет. Ты же сама говорила, что он…

Знала бы ты, что я натворила за последние сутки, вряд ли бы так удивлялась.

– Ир, это было очень давно. Сейчас все по-другому. Да и не могу я не пойти.

– Ну да, Витька взбесится, – поддакивает. – Вот интересно, зачем Клим вернулся?

– Я и сама очень хочу это узнать, – прикладываю пальцы к губам и тяжело выдыхаю.

– Мой сказал, что Мельникову недолго осталось. Рак. Последняя стадия. Может, решил загладить грешки прошлого перед пасынком?

– Может быть. Мне их отец никогда не нравился. От одного его взгляда мороз по коже.

– Ой, и не говори. Только вот муж не в восторге от того, что Витек у руля после папочкиной смерти встанет.

– Я думаю, что найдется очень мало тех, кого это обрадует.

Пока Ирка рассуждает о том, какой Витька говнюк, я пристально смотрю на накопитель. Он по-прежнему лежит на столе и дожидается минуты, когда я отвезу его директору канала, на котором работаю вот уже как два года.

– Ирусь, мне еще на работку нужно заскочить и к Ромке в больницу.

– Ромка в больнице?

Черт! Никому не стоит знать о Ромкиных делишках, даже моей подруге. Улыбаюсь и продолжаю:

– Да, грипп подхватил. Ночью температура шарахнула, пришлось скорую вызывать.

– Ужас. Ладно, беги. Слушай, можно я у тебя посижу? Домой совсем ехать не хочется.

– Ладно, я на пару часов.

В телецентре первым делом забегаю к себе, за несколько часов моего отсутствия на столе скопилась приличная стопка бумаг. Когда я получила должность редактора-координатора и поняла, что отныне вся деятельность творческой группы, занимающейся сбором информации и созданием новостного сюжета, завязана на мне, – опешила. Канал у нас маленький, поэтому основа, конечно, местные новости. Но, несмотря на это, геморроя все же хватает. Иногда приходится быть мамочкой или же злобным цербером для сотрудников.

С этим я разберусь позже. Мажу взглядом по принесенным бумагам – пора. Прижимаю сумку к груди и топаю к директору канала. Пока взбираюсь по лестнице, никак не могу перестать думать, что там, на этом накопителе, и какие дела могут быть у Клима с нашей Горгоной. Амалия Константиновна Берг – царь и Бог этой обители, по совместительству дотошная незамужняя дамочка сорока лет. Откуда ее вообще знает Клим, и если знает лично, то зачем эти сложности? Почему не отдаст накопитель сам? Вопросов море, а вот с ответами куда скуднее.

Заношу руку и касаюсь дверной поверхности костяшками пальцев.

– Войдите, –  скрипучий голос по ту сторону сегодня звучит раздраженно. Кажется, Амалия не в духе.

– Добрый день, –  прикрываю за собой дверь и лезу в сумку, – меня просили тут вам передать.

– Здравствуй, Хабибуллина. Спасибо, можешь идти.

Амалия кидает накопитель в ящик стола и переводит взгляд к ноутбуку. Меня своим вниманием больше не балует, и слава богу.

Выхожу в коридор и громко выдыхаю. Прижимаюсь головой к стенке и прикрываю глаза. До ночи разгребаю бумаги, составляю отчеты для руководства, созваниваюсь с завтрашними «жертвами» нашего ведущего журналиста и даже выползаю на площадку, наблюдаю за прямым новостным эфиром. Ирония в том, что главная экранная звезда здесь – Мельникова Ангелина Станиславовна. Жена Виктора.