Мария Высоцкая - От него не сбежать

Клим бьет по тормозам. Машину слегка заносит, и она делает пару кругов вокруг своей оси. На асфальте остаются полоски тормозного пути в виде колец. Запах резины забивает нос.

– Я тебе не друг! – говорит еле слышно».

Наутро я ничего не помнила, потому что была пьяна. Я не спала, это была полудрема, которая поглотила эти воспоминания. Тогда она спрятала их от меня слишком далеко, а сейчас вот выплеснула с такой непоколебимой агрессией.

Он говорил мне эти слова. Говорил так четко и ясно. А я… я, как и всегда, ничего не смогла понять…

Распахиваю веки и по инерции тянусь вперед. Хочу сесть. Бок прихватывает едкая боль. Прилипаю затылком к подушке, медленно выдыхая через рот. Вытягиваю губы трубочкой.

В палате полумрак. За окном раннее утро или приближающийся вечер. Сколько я здесь нахожусь? Последнее, что отчетливо помню, – лицо Клима. Это он меня сюда привез. После были белые халаты и ужасно яркие лампы.

Приподнимаю край одеяла и подтягиваю вверх ночную рубашку. Рана закрыта бинтами. Я похожа на мумию. В горле сухо. Голова все еще тяжелая. Не своя. До сих пор не могу поверить, что в меня стреляли.

За дверью слышатся шаги. Замираю. Сердцебиение замедляется. Когда дверь открывается, закрываю глаза. Не сразу понимаю, кто пришел, но почему-то сейчас очень не хочу ни с кем общаться. Мне слишком паршиво. Все, что произошло, выбило из колеи. Подкосило. Не скажу, что перед глазами пролетела вся жизнь, но, когда ты истекаешь кровью, мысли о смерти затмевают разум.

Ты начинаешь копаться в себе и в том, что творила в этой жизни. В моей, как оказалось, не было ничего. Только боль, выбор, ненависть. Единственными светлыми пятнами были брат и те редкие моменты наедине с Климом в мои восемнадцать.

Конечно, Лина выстрелила случайно, но она вынудила меня вновь погрузиться во всю ту грязь. Выпотрошила. Страх поглотил все существо. На миг мне показалось, что я вновь стою там, в номере отеля. Смотрю на кровь, на свое разорванное платье и не знаю, что мне делать…

Звуки становятся ближе. Вдыхаю и мгновенно понимаю, что это Клим. Аромат его туалетной воды проникает глубоко в легкие. Он молчит. Звуки стихают. Наверное, он останавливается где-то рядом.

– Ты меня напугала, – тихий голос с легкой хрипотцой врывается в мое сознание ураганом. Он с ноги выносит дверь, закрытую на тысячи засовов.

Хорошо, что здесь темно. Хорошо, что он не видит моего лица. Кажется, по щеке уже успела скатиться пара слезинок.

– Моя девочка.

Он касается моих волос. Обводит костяшками пальцев шею и убирает руку. Все это время я лежу не дыша.

– Мне жаль, что так вышло. Очень и очень жаль.

В его голосе больше нет холода и безразличия. Он искрится волнением и отчаянием. Возможно, правильно сейчас дать ему понять, что я уже в сознании. Правильнее. Но я так боюсь заглянуть ему в глаза и снова увидеть в них ненависть. Когда он узнает, что со мной все хорошо, то снова вернется к привычному для себя сценарию.

Произойдет очередная фаза отторжения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Поэтому я молчу. Стискиваю зубы и размеренно выдыхаю.

После его ухода – плачу. Долго. И никак не могу успокоиться. И вновь проваливаюсь в темноту, а когда прихожу в себя, Рома уже сидит на стуле рядом с кроватью. Залипает в телефоне.

– Привет, – произношу тише, чем сама того желаю.

– Лу, – Ромка засовывает мобильный в карман, – как ты? Болит?

– Все нормально, – выдыхаю, – я надеюсь, ты ночевал дома, а не здесь?

– Дома. Но не у нас. Вяземский позвал к себе.

– Да? А где он сейчас?

– Стефка сказала, что улетел.

После ответа Ромы о том, что Клим улетел, я стараюсь не показывать своего разочарования. Внутри все сжимается от обиды и нахлынувшей волны отчаяния.

Я снова начинаю сожалеть. Злюсь на саму себя. Нужно было дать ему понять, что я в сознании. Сказать, что я чувствую на самом деле. Поделиться теми эмоциями, которые прожигают в груди огромную дыру. Она ноет не переставая.

 Хотя разве мои откровения что-то бы изменили? Наверное, нет.

Чуть позже приходит врач. Просит Рому выйти. Высокий мужчина отдает распоряжение медсестре воткнуть в мою руку катетер с огромной капельницей. Его цепкий взгляд вызывает прилив мурашек. Я подсознательно нервничаю. Мне кажется, он вот-вот скажет что-то ужасное. Но этого не происходит. Мужчина убирает руки в карманы белоснежного халата, но прежде поправляет стетофонендоскоп, свисающий по обе стороны его плеч.

– Как себя чувствуете? – протягивает руку, нащупывая мой пульс.

– Нормально, – пожимаю плечами. Его пальцы на моем запястье сжимаются сильнее.

Все его дальнейшие вопросы звучат громко и коротко. Он довольно быстро проводит осмотр, делает пару записей своим размашистым почерком и молча удаляется.

Как только доктор уходит, в палату врывается Витя. Он не церемонится. Хлопает дверью, переступает порог и надвигается на меня мягкой поступью. Он словно хищник на охоте. Секунда – и придушит в один бросок без всяческих сожалений.

– Зачем ты пришел? – подбираюсь и мгновенно морщусь. Острая боль пронзает и без того измученное тело. Как бы я ни бодрилась – состояние паршивое.

– Конечно же, поинтересоваться о твоем здоровье, – вытягивает ладонь, упираясь ей в мое плечо. – Как ты, милая? – улыбается своей наигранной улыбкой.

– До твоего появления мне было лучше.

– Ты сорвала мой план.

– Скажи за это «спасибо» своей жене, – огрызаюсь в ответ, не желая с ним любезничать даже из чувства самосохранения.

Витя облизывает свои полные и сухие губы. Секунда – и перед глазами появляются искры. Он с огромной силой тянет меня за волосы, размеренно, с видом настоящего маньяка, наматывая те на кулак.

– С ней я уже провел воспитательную беседу. Она умоляла меня простить ее, а еще…

Витин голос становится ледяным. Пронизывает холодом. Он тянет меня назад, заставляет запрокинуть голову, чтобы заглянуть в глаза.

Смотрит так пристально. Стискиваю зубы.

– …рассказывала много занимательных историй. Кто позволил тебе открывать рот? – встряхивает меня и прижимает затылком к стене, немного вытаскивая из-под одеяла. – Сука. Я тебя спрашиваю, кто?

Кашляю. Захлебываюсь этим гадким отсутствием воздуха и едкой болью, распарывающей мое горло.

– Дрянь! Что ты успела напеть Климу? Ты с ним заодно? Отвечай, когда я спрашиваю!

От его крика содрогаются стены. Сейчас Витя неуправляем. Всего пару раз я видела его в таком состоянии. И никогда, никогда это не заканчивалось хорошо.

– Что он знает? Что ты успела ему рассказать?

Витя выдирает катетер и рывком стаскивает меня с кровати. Ноги подгибаются, я не могу удержаться и падаю на колени. Боль в коленных чашечках становится триггером. Глаза наполняются слезами. Я не хочу плакать, но, кажется, это что-то вроде защитной реакции.

– Ты пойдешь со мной, – рявкает и подцепляет меня за шиворот ночной больничной рубашки.

– Пусти! – ору что есть сил. – Я никуда с тобой не пойду!

– Ты думаешь, я отдам ему такой козырь? Ни за что.

Витя вдруг отпускает меня. Отшвыривает. Смотрит с пренебрежением, как на какую-то грязь.

Пинает ножку кровати носком ботинка. Приближается.

Забиваюсь в угол у окна. Встать не получается. Сил нет. Я действительно переоценила свое состояние.

– Ты сделаешь все, что я скажу, иначе... – оскаливается. – Иначе я познакомлю Ромку со своими мальчиками. Он смазливый, думаю, им понравится.

– Ты не посмеешь, – шепчу.

– Луиза, – Витя качает головой, растягивая губы в глумливой улыбке, – мы знакомы с тобой не первый день...

– Ты боишься Клима, если я расскажу ему…

– Не успеешь, маленькая, его сейчас нет в городе. А твой братец здесь, за стенкой. И я в любой момент могу дать комнату «фас». Это сделают на твоих глазах. Ты будешь видеть каждую деталь, каждую. Когда все закончится, я не убью тебя. Нет. Ты сделаешь это сама. В этот раз у тебя хватит смелости.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Отрицательно качаю головой, сильнее вжимаясь в стену. Я боюсь его. Сейчас по-настоящему. То, что происходит, результат вседозволенности. Витя давно перешел черту. Долбаный король мира.

 – Лу!

 Ворвавшийся в палату Рома вселяет надежду. Реагирую на него и неосознанно вытягиваю руки. Не сразу замечаю, что он вошел не один. В дверях высокий, широкоплечий мужчина с темной щетиной. На нем черный костюм и режущая глаза белоснежная рубашка. Он пренебрежительно скользит глазами по Витьке и останавливает свой взгляд на мне. В нем нет суровости. Там непоколебимая уверенность, он словно передает ее мне. Дышать становится немного легче. Грудь больше не сжимает в тиски, а сгорбленная спина выпрямляется.

 Рома опускается рядом, и я цепляюсь за него, как за спасательный круг.

 – Нехорошо, господин Мельников, – произносит незнакомец. Витя сжимает зубы. Он явно недоволен происходящим. Все пошло не по его плану.

 – Матвей. Цепной пес. Всегда рядом.

 Матвей игнорирует Витькин выпад.

 – Тебе лучше уйти. Мы же не будем доводить до резни?

 – Не сегодня.

 Мельников убирает руки в карманы пальто и двигается к двери. Напоследок обжигает меня взглядом, мысленно обещая настоящий ад.

 – Я Матвей. Клим просил забрать тебя отсюда. Прости, мы немного опоздали, – говорит спокойно и очень ровно.

 Все, что я могу, это кивнуть.

 Ромка помогает мне подняться и присесть на кровать. Чувствую липкую субстанцию под ладонью, которую все это время прижимала к боку.