— Ванда, — сообщила она.

Вильгельм знал это, так как видел её имя на конвертах и открытках.

— Красиво, — сказал он.

— Я так и думала, что вам понравится, Вильгельм, — кивнула она. — Знаете, мои предки родом из местности под Лембергом. Теперь это русская территория.

— Да, госпожа Крупинская.

Она посмотрела на него с теплотой и легким упрёком.

— Вильгельм, как вы думаете, почему я заговорила с вами о своём имени?

Он не знал, что ответить.

— Как вы думаете, почему, — продолжила она, — я уже давно называю вас Вильгельмом, а не господином Тюрнагелем?

— Почему, госпожа Крупинская?

— Потому что вы больше не будете называть меня госпожой Крупинской. Я не могу этого слышать.

— Раз вы не можете этого слышать, тогда я говорить Ванда.

Вильгельм всё больше и больше осознавал свое бессилие. Покориться ли он судьбе?

— У меня жажда, — сказала Ванда.

Вильгельм потянулся за бутылкой ликёра.

— Я не это имею в виду, — сказала Ванда, возбуждаясь.

— Нет? — спросил Вильгельм, сделав глупое выражение лица.

— Нет, идиот! — Это было сказано ласково, но в голосе Ванды звучала уверенность.

— Может мне сходить на кухню и сделать чай?

Этим вопросом Вильгельм поставил себя в трудное положение. Ванда Крупинская понимала, что одними словами цели не достигнешь. Слова должны сопровождаться действиями. Поэтому она взяла руку Вильгельма, положила себе на грудь, сильно прижала и сказала:

— Ты чувствуешь, как стучит сердце?

Вильгельм пытался убрать руку, однако Ванда сопротивлялась, а потому рука Вильгельма осталась лежать там, куда Ванда её пристроила. На хозяйке было легкое тонкое платье и тонкий бюстгальтер, так что Вильгельм не мог остаться равнодушным. Соски Ванды напряглись и затвердели. Аналогичное напряжение, но, разумеется, не сосков постигло и Вильгельма, что было трудно не заметить. Что же касается еще далеко не старой сорокалетней вдовы, её это обстоятельство не удивило. Она уставились на ширинку Вильгельма, где уже заметная выпуклость указывала, что там всё зашевелилось.

Одной рукой Ванда крепко держала руку Вильгельма у себя на груди, а другой нежно поглаживала пах Вильгельму через джинсы. Её дыхание стало порывистым, глухим от возбуждения голосом она спросила:

— Теперь ты знаешь, какая у меня жажда?

Так как очевидное было бесполезно отрицать, то Вильгельм согласился.

Подобное начало, называемое «прелюдией», в некотором отношении было особенным: в нем недоставало поцелуев. И для того имелись свои основания.

Инициатива полностью исходила от Ванды, а в браке с Хеннесом она не целовалась. Почему? Всё очень просто: им обоим не нравился запах изо рта, и по этой причине во время близости поцелуи были исключены. Ванда к этому привыкла и даже через восемь лет помнила об этом.

Вильгельму тоже было трудно целовать Ванду. Во-первых, она слишком стара для него, а со старыми женщинами молодой парень не должен спать — это неестественно и неприятно. А во-вторых, всё происходящее он воспринимал как измену Марианне, которую полюбил, хотя и не давал обещания хранить верность. Однако его тяготило, что плоть оказалась слабее души. Кроме того, уже несколько месяцев у него не было женщины, а тут такой подарок!

— Пойдём, — сказала Ванда и повела его в спальню. Она расстегнула ему ширинку, чтобы ткань не мешала ей наслаждаться ощущениями и продолжала поглаживания, но уже не столь невинно, как до этого. Когда Ванда и Вильгельм шли по коридору в спальню, она не убирала руки и тянула его за собой.

После смерти Хеннеса супружеская постель пустовала, хотя Ванда никогда не теряла надежду, что за трауром последует радость, как после дождя всегда светит солнце. В этом отношении связь с Вильгельмом воспринималась как нечто естественное, что должно было произойти.

Когда Ванда начала его поспешно раздевать, что, с её слов, доставляло ей особенное удовольствие, желание у Вильгельма стало настолько сильным, что назад пути уже не было, даже несмотря на разницу в возрасте. Они раздевались при свете, так захотела Ванда. Правда, когда подошла её очередь раздеться перед ним, она вдруг решила остаться в бюстгальтере и трусиках. Вильгельм привычно потянулся к лифчику, чтобы снять его, но она перехватила его руку и направила её к трусикам. Вильгельм удивился, но не стал возражать. «Ладно, — подумал он, — если здесь, на Западе, другая очерёдность, пожалуйста, почему нет? Мне кажется, правильнее было бы так, как я знаю».

Он заметил, что у Ванды была довольно неплохая фигура, хотя её с трудом можно было назвать «лакомым кусочком». Она любила сладости и поглощала их с большим удовольствием, но при этом относилась к счастливой группе людей, позволяющих себе это без особого ущерба.

Вильгельм снял с неё трусики, при этом его эрекция увеличивалась настолько, насколько это вообще возможно. Ванда задышала с трудом и как заворожённая уставилась на его пенис. Нельзя сказать, что он пробудил в ней воспоминания. Нет, она переживала совершенно новые впечатления. Она была поражена.

— Какой ты сильный! — воскликнула она.

Вильгельм снова потянулся к застёжке бюстгальтера, однако она остановила.

— Нет! — возразила она.

— Почему?

— Выключи сначала свет.

— Но лучше, когда светло.

— Хорошо, но тогда не снимай бюстгальтер.

Вильгельм понял, в чём проблема сорокалетней женщины, и выбрал темноту. Они так ни разу и не поцеловались, даже когда Ванда раздвинула ноги и сказала:

— Давай! Давай, наконец!

Он с силой проник в неё, она даже отпрянула назад. Ничего подобного с ней никогда не происходило. С одной стороны, она боялась боли, неизбежно с этим связанной, с другой стороны, её это увлекало. Поэтому она пока не решалась принять участие в ритме его движений.

— Тебе больно? — спросил он, не останавливаясь.

Прерываясь, по слогам она прошептала:

— Не-е-ет.

После длительного воздержания оргазм наступил очень быстро и одновременно, хотя как и многие в их положении иногда они и прибегали к самоудовлетворению.

Ванда получала неописуемое наслаждение: стонала по мере приближения пика наслаждения, а потом закричала.

«Всё, — подумала она, — прекрасно для начала».

С Вильгельмом происходило примерно тоже самое. Он не задумывался над тем, как всё прошло. После оргазма он почувствовал равнодушие к Ванде, ему стало тяжело на душе.

Ванда же, напротив, после первого оргазма страстно мечтала о втором, третьем, сотом, тысячном. Она думала о длительной связи со своим жильцом и была очень разочарована, когда оказалось, что Вильгельм совершенно не разделяет её мысли. А после разочарования приходит злость, а потом и ненависть, но для этого время ещё не пришло.

— Вильгельм, — сказала она, думая о втором оргазме, — ты был такой же сильный, как и выглядишь. — Она хихикнула. — Ещё хочешь?

— Нет.

— Почему же, — удивилась она и в надежде убедиться в обратном нащупала под одеялом член Вильгельма. Её охватило разочарование.

— Ойе! — воскликнула она с сожалением.

Однако потом оптимистично заявила, что справится с этим.

— Нет, — возразил Вильгельм и отодвинул её руку.

Какое-то мгновение Ванда не знала, что сказать. Потом попыталась снова нащупать его член, однако он снова увернулся.

— Чего ты хочешь? — спросила она.

— Для меня этого достаточно, — прозвучал ответ Вильгельма, разочаровавший её.

— Одного раза для тебя достаточно?

— Да.

Ванда не знала, что сказать. «Как можно так ошибиться, — подумала она. — Он справился с компанией рокеров, а в постели такой слабак. Как же мне не хватает моего Хеннеса».

Но Хеннес — журавль в небе, а Вильгельм — синица в руке.

— Дорогой, — сказала Ванда, — ты неправильно меня понял, я лишь подумала, что ты хочешь ещё, и хотела пойти тебе навстречу. Если не хочешь, то не надо.

Вильгельм промолчал. Он обдумывал, как ему выбраться из создавшейся ситуации.

— И знаешь, — продолжила она, — если ты переселишься в мою спальню, мы можем каждый раз договариваться и согласовывать наши желания.

Чёрт знает, откуда Ванда взяла это выражение.

Вильгельм всё ещё молчал и думал. Ему не хотелось сильно обидеть Ванду, но он твёрдо решил, что связь с ней надо заканчивать и именно сейчас. Возможно, решающее значение имело то, что он почувствовал неприятный запах изо рта Ванды, когда один раз поцеловал её в порыве страсти. Когда экстаз прошел, то вспомнились и шокировали другие ощущения.

— Это не иметь смысл, — произнес Вильгельм тихо.

— Что не имеет смысла? — спросила Ванда.

— Чтобы я перебрался в твою спальню.

— Почему? Ты что, хочешь каждый раз ходить туда-сюда между твоей комнатой и моей?

— Нет.

— Что же тогда?

— Я хотеть остаться только в моей комнате, без вариантов.

Прошло несколько секунд, прежде чем Ванда сказала:

— Значит ли это, что ты больше не хочешь меня знать?

Вильгельм поспешно возразил:

— Нет, я хотеть знать тебя, но только не в постели. Ты понимать? Я хотеть знать тебя, как прежде. Только не в кровати. Именно это есть неправильно между нами обоими. Я слишком молодой, а ты…

— Старая? — крикнула Ванда Крупинская с внезапной злостью в голосе.

— Нет, не совсем молодая, — попытался Вильгельм спасти положение, и, казалось, что он достиг некоторого успеха, когда Ванда довольно спокойно произнесла:

— Тебе это только сейчас пришло в голову? Раньше тебе это было не ясно?

— Нет, ты права, я просить прощения.

Вильгельм думал, что достиг цели и всё благополучно закончилось. Он сел, чтобы встать с кровати, собрать свои разбросанные вещи и покинуть спальню Ванды.