— Почему?

— Потому что я его не спрашивала об этом.

— А он? Он сам ничего не говорил?

— Нет.

— Странно. О чём же вы разговариваете?

— О погоде, — ответила Марианна с иронией. После этих слов и Сабина удивилась поведению дочери.

Ирония Марианны действовала заразительно, и поэтому Теодор сказал жене:

— Может он из ФРС, Бина.

— ФРС? Что это такое?

— Федеральная разведслужба. Они не имеют права много говорить.

— Это хорошая служба?

— Для низких чинов — нет, для высоких — да. Как везде. Может, у него высокий чин, Бина.

Госпожа Бергер, не совсем уверенная, что поняла всё правильно, спросила:

— Ты меня разыгрываешь, Тео?

— Нет, Бина.

— Да, он тебя разыгрывает, мама, — сказала Марианна. — Разве ты не видишь?

Теодор рассмеялся и это прозвучало грубо. Тактичность, как правило, не является сильной стороной характера трактирщиков.

— Вильгельм Тюрнагель, — продолжила Марианна, — ничего о себе не скрывает. Просто он мало говорит обо всём, что его касается.

— Он вообще говорит поразительно мало, — подтвердил Теодор. — Из него каждое слово надо вытягивать.

Марианна кивнула.

— Да, он предпочитает давать говорить другим, а сам больше слушает. И на это у него есть основания.

— Какие?

— Он хочет научиться.

— Чему?

— Нашему языку.

Теодор посмотрел удивлённо.

— Нашему языку? Он не может на нём говорить?

— Не совсем правильно, — ответила Марианна. — Но он быстро учится.

— Он иностранец?

— Нет.

— Меня удивило, что его фамилия Тюрнагель… Вильгельм Тюрнагель. Возможно, он австриец.

Сабина спросила Марианну с тревогой на лице:

— Он австриец, дочка?

— Нет, мама, я же сказала, что он не иностранец.

— Тогда я ничего не понимаю…

Дело в том, что Вильгельм Тюрнагель являлся «шпетаусзидлером», «поздним переселенцем», то есть российским немцем, переселившемся в Германию, и всего два месяца назад приехавшим в Гельзенкирхен. Когда Марианна это рассказала, Теодор Бергер воскликнул:

— Господи Боже мой!

Сабина промолчала.

На несколько секунд воцарилась тишина, после чего Теодор добавил:

— Ещё один из тех, что валятся на наши головы.

— Почему, папа? — спросила Марианна. Кажется, она снова не соглашалась с родителями.

— Потому что все они живут за наш счет.

— Ах, вот в чём дело!

— Само собой разумеется, в этом! — возмутился Теодор. — Поинтересуйся у своего господина Тюрнагеля, кто несёт расходы по его содержанию. Спроси его также, где он живёт, и кто оплачивает аренду жилья? Что он ест? Кто это оплачивает? Что он пьёт, пусть даже и немного? Во что одевается? Сигареты? И так далее, и так далее!

Сбитая с толку, Марианна лишь возразила:

— Он не курит.

— Он не курит? — В голосе Теодора прозвучала издёвка. — Но он ест, пьёт, снимает квартиру, одевается! Разве этого недостаточно? Кто оплачивает это? Спроси-ка об этом у своего господина Тюрнагеля.

Ответ Марианны прозвучал уклончиво.

— Он не мой господин Тюрнагель.

Назревала ссора.

— Не ссорьтесь, — обратилась Сабина к обоим.

— Это всё оплачивается из наших налогов, — пояснил Теодор. — Они приезжают сюда и ничего из себя не представляют, ничего не имеют, даже немецкий язык не знают. Но все нуждаются в квартире, еде, одежде, зубных протезах, курсах по изучению языка, курсах повышения квалификации и, если через три года посмотреть, чего они достигли, то выясняется, что они всё еще не вжились в общество. Сейчас это называется «интеграция». Хотите, я скажу вам истинную причину, почему этого не происходит?

Ни для Марианны, ни для Сабины в этом, как оказалось, не было необходимости. Они промолчали.

— Видимо не хотите, — удовлетворённо констатировал Теодор. Он победил.

Очередь снова дошла до газеты, но вскоре Теодор отложил её окончательно. Поднявшись, он объявил:

— Схожу-ка ненадолго к Питу.

Пит Шмитц принадлежал к рейнскому дворянству, о чём он довольно часто говорил на потеху своих друзей. Он был коллегой Теодора и его трактир «У фонтана» тоже находился в северной части Гельзенкирхена. Теодор нашёл с ним взаимопонимание. Конкуренции между ними не было. Когда у Теодора был день отдыха, он шёл к Питу — и наоборот.

— Ты такого же мнения, что и папа? — спросила Марианна, когда дверь за отцом закрылась.

Сабина пожала плечами. Стало ясно, что её мнение не сильно расходилось с мнением супруга.

— Вы оба неправы, — сказала в ответ на это Марианна.

— Почему? Разве не проходит много времени, пока они начнут работать?

— Не у всех, мама.

— Но в большинстве случаев.

— Нет, это не так, уверяю тебя.

— Ты уверяешь? С каких это пор? С тех пор, как ты этого Тюрнагеля… Ну-ка говори, — прервалась Сабина, — что всё это значит?

— Что?

— Что ты за него заступаешься?

— Я за него не заступаюсь, — ответила Марианна недовольно. — Я хочу быть по отношению к нему объективной.

Сабина Бергер была женщиной опытной. Она понимала, как это подозрительно, когда девушка начинает объяснять, что не заступается за молодого человека, а хочет быть объективной к нему. Сабина также знала, что в такой ситуации было бы неправильно возражать.

— Можешь мне не рассказывать об объективности, — сказала она.

Марианна промолчала. Тем не менее, выражение её лица указывало на явное сомнение, так что Сабина не могла удержаться и добавила:

— Может быть, тебе хочется рассказать мне что-нибудь ещё?

— В другой раз, мама.

Так было лучше. Сабина вновь погрузилась в вязание.

— Послушай, ты действительно не должна так говорить, — снова начала она и обиженно высказала своё мнение. — Когда же ты найдёшь со мной полное взаимопонимание?

— Например, сейчас, — ответила Марианна.

— Но сейчас речь идёт не о тебе, а об этом переселенце.

— Правильно, — кивнула Марианна. — И я считаю, что вы на это смотрите неправильно.

— Ты убеждена, что смотришь правильнее?

— Да.

— И с каких пор?

— С тех пор, как столкнулась с этим вопросом. Вы не сталкивались, поэтому относитесь к нему предвзято. Здесь все так к этому относятся. Вы шокированы тем, что они не умеют правильно говорить на немецком языке. Именно поэтому они должны быть осторожными. Когда-то их предки две или три сотни лет тому назад эмигрировали из Германии на Волгу, и теперь их потомки не знают ни одного немецкого слова. В Рурской области работают десятки тысяч людей, которые забыли родной язык. Ты знаешь, что я имею в виду.

Конечно, Сабина знала это, так как родилась в Гельзенкирхене, однако сказала:

— Не преувеличивай.

Марианну было уже не остановить. Она стала говорить с ещё большим жаром.

— Я не преувеличиваю, — ответила она. — Спроси всех этих Касперских, Абрамчуков, Тибульских, Куцорасов, почему они не знают польский язык.

— Ну, нельзя же всех друг с другом сравнивать.

— Почему нельзя?

— Потому что… потому что просто нельзя. — Сабине больше ничего не пришло в голову.

У Марианны появилась возможность показать свою начитанность. Ведь она читала не только любовные романы.

— Мама, — сказала она с иронией, — ты напоминаешь мне Христиана Моргенштерна. В одном из его рассказов сказано: «…и закончил он остроумно, что не может быть того, чего быть не должно».

— Это ко мне не подходит, — перешла Сабина к обороне. — Я бы тоже охотно читала больше, но приходится целый день работать на кухне, и поэтому у меня нет времени.

Марианна пожалела, что вызвала у матери чувство неполноценности, и захотела загладить вину, однако, едва она что-либо успела сказать, как зазвонил телефон, стоявший на столике в прихожей. Сабина вышла из комнаты, чтобы ответить на звонок. Через некоторое время она вернулась с удивлением в глазах.

— Тебя, — сказала она Марианне. Её голос прозвучал хрипло.

Марианна удивилась. Обычно по вечерам ей никто не звонил.

— Кто это? — спросила она, вставая.

— Господин Тюрнагель!

Удивление Марианны стало ещё больше, когда она услышала ответ. Ничего не сказав, она вышла и прикрыла за собой дверь, которую Сабина специально оставила приоткрытой. Сабина прислушалась, но безуспешно. Марианна разговаривала тихо, хотя не было никакой необходимости что-либо скрывать.

Повод для звонка оказался совершенно безобидный. Вильгельму Тюрнагелю неожиданно пришла в голову мысль позвонить Марианне и спросить её, нет ли у неё желания встретиться с ним через полчаса и сходить в кино. Марианна не возражала.

Когда она вернулась в комнату, мать спросила:

— Чего он хотел?

— Он пригласил меня в кино.

— И что ты ответила? Отказалась?

— Нет.

Сабина потеряла дар речи.

— Что мне одеть, мама?

— Это так трудно? Он предъявляет какие-то претензии? — уколола Сабина.

— Проблема в том, что он зайдёт за мной через полчаса. У меня мало времени.

— Ага, иначе ты бы занялась своим туалетом?

Марианна посмотрела на мать, покачала головой и сказала:

— Если бы ты сама себя послушала, то получила бы правильное представление о своей объективности, которое пошло бы тебе на пользу.

— Я просто раздосадована и думаю, что ты это поймёшь.

— Чем же ты раздосадована?

— Тем, что весь вечер просижу теперь одна.

— Вот видишь, — засмеялась Марианна непроизвольно, — он наверняка не желал тебе такого.

— Надо же было так случиться, что он о тебе вспомнил. У него нет никого другого?