— На, возьми, а то можешь подумать, что я рассказываю сказку, чтобы спасти своего друга. Поэтому я предлагаю тебе взять эти деньги, найти ближайший телефон, позвонить в ФК «Шальке» и рассказать, что здесь в суде происходит. Тогда они потеряют самообладание и спросят тебя, не сошёл ли ты с ума? Имеешь ли ты вообще отношение к клубу? Не думаешь ли ты о том, чтобы вслед за этим вся команда перейдёт в Кёльн? Они так тебя и спросят! Но если это не так, если ты узнаешь, что я здесь наврал, тогда сообщи мне об этом и оставь себе эту сотню. Понятно? Но только в этом случае! А если ты узнаешь, что я сказал правду, тогда я получу её назад. Ясно?

Штуммель победил.

Коцурка переглянулся с друзьями, принял решение и сказал Штуммелю:

— Друг, ты меня убедил, спрячь деньги. Нет необходимости бежать на почту.

Как раз после этого дверь зала заседаний открылась, и в вестибюль вышла Марианна. Она выполнила поставленную перед собой задачу и теперь направилась к лестнице, чтобы как можно быстрее покинуть здание. Ванда Крупинская побежала за ней, остановила на лестнице и начала разговор, в который вложила всю свою ненависть к Вильгельму.

— Простите, — начала она, — я хотела бы вас кое о чём спросить…

— Да? — сказала Марианна.

— Правда, со всей откровенностью. Вы позволите?

— Пожалуйста.

— Какие у вас отношения с господином Тюрнагелем?

Ясно, что Марианна внутренне сразу заняла оборонительную позицию. «К чему это?» — подумала она.

— Никаких, — коротко ответила она.

— Вы не его подруга?

Эта бестактность была бы излишней, если бы Ванда до этого находилась в зале суда, где практически такой же вопрос прокурор задал свидетельнице Бергер. Но она была вынуждена скучать в вестибюле и ожидать, когда её саму вызовут, чтобы допросить как свидетельницу.

— Нет, — резко ответила Марианна.

После такого ответа у Ванды больше не осталось оснований разговаривать с Марианной, но её злость на Вильгельма была такой огромной, что она не могла не выплеснуться наружу.

— Тогда вам повезло, — сказала она, — иначе я должна была бы вас предостеречь.

— Предостеречь?

— Он меня изнасиловал.

Марианна отпрянула назад.

— Изнасиловал?

— Практически изнасиловал, да. Вы знаете, он жил у меня…

— Да, знаю, — сказала Марианна и кивнула, хотя ей это трудно было сделать. — Я была один раз у вас с пакетом для него.

— Ах да, правильно, это были вы. Я уже подумала, что где-то вас видела. Теперь вспомнила. Как раз в тот вечер всё и произошло. Когда потом ко мне пришли полицейские и стали о нём расспрашивать, я им про изнасилование ничего не сказала. Как женщине, мне было стыдно, но им я сказала, что, по моим наблюдениям, он способен на насилие. Поэтому меня сегодня и вызвали в суд. Перед судом, конечно, я не могу молчать, когда меня будут спрашивать. Самое ужасное для меня было то, что он за это швырнул мне в ноги деньги. Вы только представьте себе это. Это же верх цинизма, не так ли? Мы, женщины такие беззащитные.

Марианна была настолько ошеломлена услышанным, что не сразу заметила невероятное противоречие между словами «изнасилование» и «деньги за это». Об этом она задумалась позже.

В данный момент это для неё не имело значения. Она едва могла говорить. Её губы дрожали. В это мгновение снова открылась дверь зала заседаний и находившиеся там люди вышли в вестибюль, так как председатель сделал для себя перерыв на перекур. Вильгельм увидел Марианну, стоявшую на лестнице рядом с Вандой Крупинской, и быстро направился к ним. Ванда, у которой совесть была нечиста, испугалась и со словами: «Я его боюсь», — скрылась в туалете, который находился в нескольких шагах.

— Марианна, — сказал Вильгельм взволнованно, когда подошел к ней, — объясни, что за глупости ты рассказывала здесь и…

Внезапно он замолчал, когда увидел, как она выглядела. Ужасно! Как будто вот-вот потеряет сознание, губы совсем побелели.

— Что с тобой? — воскликнул он.

— Оставь меня, — произнесла она.

— Нет, я тебя не оставлю. Скажи мне, что произошло? Я могу тебе помочь.

— Ты можешь мне помочь? — Марианна покачала головой. — Ты больше не сможешь помочь даже самому себе.

— Что?

— Увидишь, что они сегодня с тобой сделают.

— Здесь?

— Да.

— Мне безразлично!

Марианна посмотрела на него и печально кивнула:

— Да, Вильгельм, это выражение я уже слышала от тебя, потому что тебе вообще всё безразлично. Чтобы ты ни делал, тебе всё абсолютно безразлично.

— О чём ты говоришь?

После короткого молчания Марианна произнесла:

— Я тебе предлагаю задать этот вопрос самому себе после окончания заседания. Но он будет излишним, так как ты будешь знать ответ.

— Но…

— Адью, Вильгельм, — прервала его Марианна, повернулась и стала спускаться по лестнице, а он стоял и смотрел ей вслед, и потом, когда она уже скрылась, всё ещё смотрел в том направлении.

В вестибюле Штуммель шутил с Коцуркой и его друзьями. Наконец он оставил их и подошёл к Петеру Шторму, шефу фирмы. Выражение лица у Шторма было сердитое.

— Как там идут дела? — спросил Штуммель.

— Скверно, — вырвалось у Шторма. — Кажется, этот дурачок хочет приговора. Я не понимаю, зачем я должен присутствовать на заседании. На фирме я бы уже давно всё уладил. И адвокат там просто сидит и позволяет судье делать всё, что вздумается. За что я ему только плачу?

Штуммель рассмеялся.

— Забудьте о нём, господин Шторм.

— О ком?

— Об адвокате.

— Почему? Я вас не понимаю.

— Пусть он спокойно отсиживается, — сказал Штуммель. — Я думаю, это уже не играет роли.

— Что? Почему вы так думаете?

— Я поговорил с Коцуркой.

— Кто такой Коцурка?

— Пострадавший.

— Ну и что? Черт возьми, не тяните кота за хвост!

— Его показания будут такими, что защитник не понадобится.

— И это, — не поверил Шторм, — сделали вы?

— Да.

Шторм глубоко вздохнул.

— Тогда, — сказал он, немного подумав, — если это произойдёт, мой дорогой, я найду для вас на фирме другое применение, так как вы показываете другие способности. Однако я не могу себе представить того, о чем вы сообщили.

— Увидите, — самоуверенно ответил Штуммель.

И не только Шторм, но и остальные увидели это.

— Господин Коцурка, — обратился судья, когда заседание продолжилось, — мы знаем, что вы от полученных повреждений, причинённых вам обвиняемым, находились на постельном режиме. Как долго?

— На постельном режиме?

— Да, как долго?

— У меня не было постельного режима.

— Не было? — судья удивлённо уткнулся в бумаги и перелистал их. — Вам же был выдан больничный лист?

— Это нельзя назвать постельным режимом. С постельным режимом там ошиблись.

Судья оторвался от бумаг, хотя врачебное заключение, которое искал, ещё не нашёл, посмотрел на Коцурку и спросил:

— Звучит, будто вы хотите нам представить дело так, что вашему здоровью тогда не было причинено совершенно никакого вреда?

— Что? — переспросил Коцурка, так как ничего не понял. Чтобы он что-то понимал, нужно выражаться проще. Это понял и председатель.

— Звучит так, — повторил он, — будто ваши повреждения были незначительными.

— Правильно, — кивнул Коцурка.

— Правильно? — воскликнул судья, не ожидавший такого ответа. — Вы же были, как написано где-то в акте, еле живой?

— Забавно.

В этот момент прокурор, увидев, что дело разваливается, вмешался и спросил:

— Господин Коцурка, вы сейчас представляете действия этого жестокого человека так, что он может легко отделаться. Но речь вообще не об этом, а о том, что суд хочет выяснить преступное деяние обвиняемого, и поэтому необходимо, чтобы вы рассказали нам без преувеличения, но и без приукрашивания, о вреде, который он вам причинил. Вы меня понимаете?

— Да, — ответил Коцурка. — Моя ошибка заключается в том, что я его недооценил.

Прокурор на это заметил:

— По-видимому, вы меня не поняли. У вас не было такого же намерения, как у обвиняемого — тоже ударить?

— Было.

После этого «было» заседание приняло другой оборот. Прокурор, конечно, надеялся, что это ошибка его важнейшего свидетеля, но свою надежду он похоронил, так как Коцурка не менял своих показаний, и усилил их тем, что объяснил:

— Мои два друга вам это подтвердят, в крайнем случае, под присягой. Но это не имеет смысла, так как я ничего не оспариваю.

В это время оживился защитник. Он спросил у Коцурки, должен ли он интерпретировать его слова так, что обвиняемый действительно только опередил его.

— Конечно, — кивнул с готовностью Коцурка.

Не мешкая, доктор Бернин «ковал железо, пока оно горячо».

— Позвольте мне, — продолжил он, — описать ситуацию так, как я её представляю. Господин Тюрнагель подошёл к вам, дама, которую он сопровождал, была оскорблена, и она показала это ему своим видом. Что вы подумали в этот момент?

— Я должен отвечать?

— Можете не отвечать, но… — продолжение доктора Бернина повисло в воздухе.

— Только подойди, чёртов иностранец.

В зале засмеялись.

Доктор Бернин не изменился в лице.

— Вы именно так и подумали?

— Да.

— Из этого выходит, что вы уже решили ударить?

— А как иначе!

— Несмотря на то, что вы не знали, что ваш противник намерен предпринять?

— Что он намеревался делать, не имело значения.

— Что бы вы сделали, если бы ваши ожидания не оправдались? Например, господин Тюрнагель вполне миролюбиво спросил бы у вас ваше имя?