Пит молчал.

— И ты прежде всего, — добавил Теодор.

— Ты полагаешь, что я ни о чём другом не должен думать, кроме как об этом чёртовом раке? — спросил Пит.

— Нет, конечно, — охотно переменил тему Теодор. — В следующую субботу франкфуртцы останутся ни с чем.

— Ты так думаешь?

— Да.

— Ты знаешь, о них нельзя говорить так однозначно. Это самая своенравная команда Бундеслиги. Один раз они могут сыграть отвратительно, а потом сметают всех противников, как чемпионы мира.

— Но только не в следующую субботу, Пит.

Оба опять погрузились в футбол, общую для них тему, и отвлечь Пита можно было только этим. Теодор знал, с кем имеет дело. (Пит, конечно, тоже.)

— Почему ты в этом так уверен, Тео?

— Потому что я знаю, против кого они должны будут играть.

Пит вопросительно посмотрел на Теодора. Он был не в курсе, так как больница и связанные с этим переживания отвлекли его от программы Бундеслиги на некоторое время; это его сейчас не волновало.

— Ты ведь тоже знаешь это, Пит, — сказал Тео. — Не смотри на меня так.

— Если честно, то не знаю, Тео. Последние два-три дня я вообще об этом ничего не знаю. Они играют на чужом поле?

— Да.

— Где? Может в Мюнхене против баварцев?

— Нет, — ответил Тео и улыбнулся.

— Где же?

— В Кёльне.

Тео рассмеялся. Пит — тоже, и произнёс:

— Ты мошенник, Тео.

— Пит, — заверил его Тео, — ты можешь мне поверить. Я убеждён в том, что «Кёльн» выиграет.

— Тогда и «Шальке» выиграет, — отплатил ему Пит.

— Однозначно.

— Правда я не знаю, против кого они играют.

— Против «Баварии».

— Где? Дома или в Мюнхене?

— В Мюнхене.

Установилась напряжённая тишина и через некоторое время Пит произнёс:

— Теодор!

Редко, когда Пит называл своего друга «Теодором», и это указывало на серьёзность момента. То же самое означало, когда Бергер произносил не «Пит», а «Петер».

— Да? — ответил Тео.

— Я должен поправиться, Теодор.

— В каком смысле, Петер?

— Они не смогут выигрывать эту игру. Какую-либо другую — да, но не эту.

— Ты говоришь о кёльнцах?

— Нет, к сожалению о «Шальке», Теодор.

— Мне тоже жаль, Петер. Ты действительно думаешь, что я считаю гамбургцев слабее, чем твои кёльнцы?

— Вот теперь ты опять показываешь своё истинное лицо.

— Так же, как и ты своё.

Так они обменивались шпильками, пока Тео Бергер не почувствовал, что наступило время идти домой. Когда это произошло, он вызвал такси, так как «загрузился под завязку». Это не означало, что он совсем не мог уже передвигаться. Нет, такого с ним никогда не случалось. Даже с большим количеством алкоголя в крови он держался хорошо, во всяком случае, в физическом отношении. В моральном плане, правда, не очень.

За своей стойкой Теодор не пил никогда или в очень редких случаях. Он возмещал это у стойки Пита. Пит Шмитц поступал также. Таким образом, это гарантировало, что трактиры, которые им обоим принадлежали, имели безупречную славу.

В такси Теодор испытал то, чего с ним никогда не случалось. Он сел на сиденье рядом с водителем и, страдая от частой икоты, мешавшей говорить, пристал к водителю с рассуждениями о современной торговле людьми.

— Они покупают … и продают их, как … неживой товар.

— Да, — ответил водитель, руководствующийся правилом соглашаться с каждым пьяным пассажиром, даже если не ясно, о чём идёт речь.

— И это я называю со… современной работорговлей.

— Да.

— Может вы знаете другое название?

— Нет.

— Тогда вы со мной согласитесь, что они тоже лю… люди?

— Кто? — спросил шофёр лишь для того, чтобы определить четкие границы, о чём дальше пойдёт разговор.

— Футболисты, — ответил Тео.

— Конечно.

— При этом у нас ещё есть виды на золото в игре против футболистов Италии и Испании.

И тут водитель вынужден был сделать признание, услышав которое Теодор Бергер испытал то, чего никогда до этого не испытывал. Шофёр сообщил, что ничего в футболе не понимает. Он так и сказал:

— Вы знаете, я не интересуюсь этим видом спорта.

Сначала Тео не мог в это поверить. Молчание длилось некоторое время, затем он недоверчиво спросил:

— Чем вы не интересуетесь?

— Футболом.

Как глубоко это задело Теодора, показал его ответ:

— Тогда я хотел бы узнать, что вы… за человек.

— Вполне нормальный, надеюсь, — рассмеялся шофёр.

— Вы не гель… гельзенкирхенец?

— Нет, я здесь родился.

Тео этому не поверил.

— Здесь родились?

— Конечно.

— А «Шальке»?

— А что с ним?

— Это вам ни о чём не говорит?

— Нет.

Тео расстроился. Некоторое время он не знал, что сказать. Если бы он имел дело с шофёром-женщиной, тогда понятно, так как женщины не в счёт. Но когда гельзенкирхенец не интересовался ни футболом вообще, ни «Шальке» в особенности — это выбивало почву из-под ног. Такое ему никогда ещё не встречалось. Даже икота прекратилась. Он не мог в это поверить.

— Вы меня дурачите? — спросил наконец Тео.

— Ни в коем случае, — заверил шофёр. — Как я могу?

Через некоторое время он остановил машину. Они приехали по адресу, который Теодор назвал, когда садился, но Теодор не выходил. Он хотел задать несколько вопросов, чтобы внести какую-то ясность.

— Вы женаты? — прозвучал первый.

— Да.

— Жена строгая?

— Почему?

— Я предполагаю, что это из-за вашей жены. Это она решает, что смотреть по телевизору?

Шофёра этот допрос развеселил, и он рассмеялся.

— Почему?

— Я знаю случаи, когда жёны не позволяют смотреть спортивные передачи.

— Моя ничего не имеет против.

— И, несмотря на это, футбол вас не интересует? Несмотря на это, вам безразлично, выиграет «Шальке» или проиграет?

— Да.

— Я этому не верю, — сказал Тео, покачав головой. — Я не могу ни есть, ни пить, когда «Шальке» проигрывает.

— Мне безразлично. Вообще.

Тео начал сердиться.

— Знаете, о чём вы мне напомнили?

— О чём?

— Об одной шутке, которую я слышал в Мюнхене. Сидят двое в трактире: местный житель и китаец, прекрасно понимающий по-немецки, чёрт знает откуда. Мюнхенец съел три блюда и выпил друг за другом десять кружек пива. Китаец съел одно блюдо, выпил одну кружку пива и посмотрел смущенно на мюнхенца. Потом не выдержал и спросил: «Как вы можете столько есть и пить? Это отвратительно. У нас, у китайцев, другой менталитет. Мы должны на еду настроиться. И заканчиваем кушать тогда, когда утолим чувство голода, а пить, когда утолим жажду». На это мюнхенец ответил: «Прямо как животные».

Шофёр громко рассмеялся и хлопнул себя по бедру.

— Над кем вы смеётесь? — спросил Тео с неподвижным выражением лица. — Над мюнхенцем или над китайцем?

— Конечно над китайцем.

— Неправильно! Насмешку заслужил не он. Подумайте над этим хорошенько.

Тео вынул кошелёк из кармана.

— Сколько я вам должен?

— Девять марок.

Хотя всего набежало три марки и восемьдесят пфеннингов, остальное составлял процент нечестности, которую шофёр мог запросить в зависимости от степени опьянения своих клиентов. Он часто выкачивал значительные суммы у пьяных фанатов «Шальке».

«Подсолнух» лежал в полной темноте; ни в одном окне не горел свет. Все уже спали, и поэтому поздно вернувшийся домой Теодор старался избегать ненужного шума, когда направился в спальню. У мужчин, старающихся не шуметь в такой ситуации, получается всё наоборот. Они не зажигают свет и натыкаются на стулья, спотыкаются на лестнице и цепляются за ковёр.

Сабина привыкла к тому, что её сон прерывали.

— Включи свет, — сказала она ясным голосом, когда услышала в темноте шум.

— Нет.

— Почему нет?

— Я не хочу тебя будить.

— Я уже не сплю.

— Почему, хотел бы я знать.

Не зная, что на это ответить, Сабина сказала:

— Вы сегодня оставили меня на весь вечер одну.

Теодор нащупал выключатель, и в спальне стало светло. Ослеплённая ярким светом, Сабина закрыла глаза. Теодор сел на кровать и начал снимать туфли. Он делал это осторожно, чтобы не опрокинуться вперёд головой. Во время своих стараний он разговаривал с женой. При этом его голос звучал глухо, так как голова находилась ниже края кровати.

— Ты когда-нибудь такое видела?

— Что именно? — ответила Сабина без особого интереса.

— Один водитель такси не должен ходить на футбол?

— Почему не должен?

— Потому, что его старуха запрещает ему.

Тео кряхтел, частично от возмущения на эту неизвестную ему женщину, частично от того, что стягивание туфель составляло определённую трудность. Он продолжил:

— Правда, он спорил, но так делают все подкаблучники, когда им стыдно, что жена не позволяет ему даже телевизор смотреть.

Он оставил возню с туфлями, выпрямился и, повернувшись, сказал Сабине:

— Ты не позволяешь себе такого.

Сабина открыла глаза, но как выяснилось, слишком рано. Она почувствовала, что глаза ещё не привыкли к свету и поэтому снова быстро их закрыла.

— Посмотри, в каком виде ты ложишься в кровать, — сказала она.

Теодор снова занялся своими туфлями. Кряхтя, ему наконец удалось стянуть их с ног. Затем он занялся остальной одеждой: часть бросил на стул, а часть на пол, потом накинул пижаму.

Между тем Сабина попыталась снова открыть глаза, и ей это удалось.

— Сколько ты опять выпил? — спросила она.

Такой вопрос из уст жены трактирщика был неуместен. Теодор вполне обоснованно пропустил его мимо ушей.