– Спасибо? За что спасибо? За то, что вы его посадили? За то, что любимая жена сейчас мыкается одна с детьми?

– Да какая жена, о чем вы вообще говорите! Все равно когда-нибудь надо было его от этой маргиналки оторвать! Я хоть и обижена сыном, но я все равно о нем забочусь – хоть как-то!

– Вы? Заботитесь?

– Конечно, забочусь! Ничего, ничего! Посидит, подумает, гордость свою пообтешет… Вернется, женится на нормальной женщине, новых детей родит… Всей семьей станем жить в этом доме, в хороших условиях… Да он еще спасибо мне скажет, что я все так отлично придумала, что вытащила из этих толстосумов денежки! Ну что вы на меня так смотрите, будто лягушку только что проглотили? Опять меня чудовищем сейчас назовете?

– Да нет… Я думаю, тут все гораздо хуже, Виктория Николаевна. Я думаю, по вам психиатрическая клиника плачет, вот что.

– Ну да, ну да… Что вам еще говорить остается? Вы же все живете стереотипами… Если мать трясется над ребенком, сюсюкает с ним, то это значит хорошая мать. А если берет его за ухо и выводит на правильную дорогу, то это плохая мать, да! Она же делает ребенку больно!

– А вы, стало быть, точно знаете, какая дорога правильная, а какая неправильная?

– А вы меня сейчас будете убеждать, что жить всю жизнь в убогой квартире на окраине города гораздо лучше, чем в большом и уютном доме на берегу реки?

– Нет. В доме, понятно, лучше. Но какой ценой…

– Так я на то и мать, чтобы за ценой не стоять! В борьбе за приличную жизнь все средства хороши… Мой сын поймет это со временем, я надеюсь.

– А как же ваши внуки, Виктория Николаевна? Вы их из этой приличной жизни совсем выбросили?

– А у меня еще будут внуки. Другие. Не этой маргиналки. А в этих… В них же никакой породы нет… Ничего ни от меня, ни от Гриши…

– Понятно, что ж… Еще раз убеждаюсь в том, что вам срочная психиатрическая помощь нужна…

– А вы лучше себе ее окажите, эту помощь. Может, излечитесь от необходимости самоутверждаться на жалости. А меня лечить не надо, я совершенно здорова.

– Послушайте, Виктория Николаевна… А вы не боитесь, что я…

– Что вы сообщите о нашем разговоре прокурору? Да кто ж вам поверит, милая? Вы кто есть вообще? Соседка моей бывшей невестки? Какой у вас статус? Пенсионерский? Да вас и на порог прокуратуры не пустят… Разве только в собесе могут выслушать из жалости, вот и все. А потом накапать корвалолу и домой отпустить…

– Ну что ж… Спасибо и на том, что мой статус обозначили.

– Да пожалуйста, на здоровье. Будем считать, что наш разговор закончен? Так можете Варваре и передать: пусть забудет и думать о моем сыне! И никого ко мне больше не присылает! А кстати… Как вы узнали, что я теперь в этом доме живу? Кто вам адрес мой дал?

– Никто не давал, я сама узнала. Вы меня недооцениваете, Виктория Николаевна.

– Хм, как вы это сейчас сказали смешно – «недооцениваете»… Прямо как мисс Марпл! И давайте уже прощаться, что-то устала я от вас… Хотя вы забавная, этого отрицать не буду…

– Что ж, давайте будем прощаться. Надеюсь, больше никогда не увидимся.

– И я тоже на это надеюсь… Идемте, я вас до крыльца провожу. Ворота сами открыть сумеете?

– Постараюсь.

Мотя в прихожей бросился ей под ноги, заскулил радостно. Переживал, наверное, бедолага, слушая их с Викторией Николаевной голоса из гостиной. Он вообще очень восприимчив к тональности, а у них в разговоре та еще тональность была, не слабая.

– Все, Мотя, идем, идем… На свежий воздух идем…

– Последний вопрос, не в тему! – вдруг резко спросила за ее спиной Виктория Николаевна. – Вы где собачку брали, из какого помета? Я тоже такую хочу… Телефон заводчика не дадите?

– Нет, не дам, и не просите, что вы…

– Это еще почему?

– Да собачку жалко. Вдруг у вас в голове какая-нибудь цепочка образуется и вы сдадите ее на живодерню…

Виктория Николаевна даже не нашлась что ответить. Пока она пребывала в недоумении, Лидия Васильевна быстро вышла на крыльцо, на ходу застегивая шубу, быстро спустилась по высоким ступеням. И до ворот почти бежала, то есть трусила мелкой рысью, подтягивая за поводок Мотю:

– Пошли… Пошли отсюда быстрее…

Веснушчатый веселый водитель послушно поджидал их у ворот. Лидия Васильевна открыла заднюю дверь, подтолкнула Мотю, сама же уселась рядом с водителем, попросила его жалобно:

– У вас водички нет, хотя бы один глоток сделать?

Он молча достал непочатую бутылку минералки, отвернул пробку, протянул ей:

– Только стаканчика нет, простите… Придется из горла…

– Не страшно. Я и так могу. Спасибо большое…

После нескольких глотков воды стало полегче. Водитель тронулся с места, замелькали за окном чьи-то заборы и дачи. Лидия Васильевна смотрела в окно, жадно ловила картинку, вдыхала полной грудью свежий воздух из приоткрытого окна. Почему-то казалось, что она только что вырвалась на свободу… Что можно дышать, смотреть, разговаривать… Жить можно, в общем. Какое же это счастье – жить. Никогда этого до конца не понимала…

А еще ей ужасно было жалко этого парня, Вариного мужа. Как он-то во всем этом существовал? Хотя Варя рассказывала, что он давно с матерью не живет. Что ушел от нее жить в студенческое общежитие еще на первом курсе. Как жаль, что совсем уйти она ему не дала…

– Я смотрю, не шибко хорошо вы погостевали, ага? – спросил водитель, выруливая с горки на прямую дорогу.

– Да. Не шибко. Если не сказать хуже.

– А кто она, эта баба, которая дом купила? Что за характер-то? Неприветливый, что ль?

– Ой, вам лучше не знать… И меня лучше не спрашивайте. Пожалуйста.

– Ладно, не буду… Только Танька расстроится, наверное. Ей так охота обо всех и все знать!

– Иногда незнание бывает лучше, чем знание… Давайте лучше помолчим, ладно? Не обижайтесь, просто у меня что-то голова жутко разболелась…

– Ладно, как скажете. Куда вас везти-то, опять на автовокзал?

– Нет, лучше по адресу… Я покажу, как проехать…

Доехали быстро, и через час Лидия Васильевна вышла из машины у Вариного подъезда.

– Ой… Что это с вами? Заболели? – испуганно спросила Варя, открыв ей дверь.

– Нет, все в порядке… Чаю мне нальешь?

– Да, конечно…

– Сейчас посижу чуть-чуть и все новости тебе расскажу… Новостей очень много, Варюша. Во-первых, Артем все про эту сделку узнал. Деньги на счет твоей свекрови действительно поступили от некоего Седых Юрия Яковлевича…

– Так это же отец Богдана! С которым Гриша в машине ехал! И который…

– Знаю, Варя, знаю. Так оно и есть. Отец Богдана купил показания Виктории Николаевны против сына. Вернее, она сама ему предложила такую сделку.

– Сама?!

– Да, именно так, Варенька.

– А… откуда вы знаете, что сама?

– Да я съездила к ней… В то самое Знаменское, где она дом купила. Сначала Виктория Николаевна вообще говорить со мной не хотела, едва на порог пустила, а потом… Потом так разговорилась, что я не рада была! Лучше бы я вообще не знала того, что услышала… До сих пор в себя прийти не могу.

– А что она вам сказала, Лидия Васильевна? Что-то про меня, да? Очень плохое?

– Да не то чтобы про тебя… Хотя и про тебя тоже. А в общем, свое толкование всей этой истории выложила, собственное. Вот тут-то я в ужас и пришла. Оказывается, она действовала вполне целенаправленно и даже философскую подоплеку подвела под свой поступок. Мне показалось, какой-то жуткой достоевщиной от ее высказываний веяло, вроде того – тварь я дрожащая или право имею… Если я мать, то, значит, мне все позволено в отношении своего сына… Что-то в этом духе, да. Только герой у Достоевского потом ужасно раскаялся, а Викторию Николаевну никакое раскаяние не пробьет, на это и надеяться не приходится. Бедный, бедный Гриша! Какое же он детство ужасное провел с такой матерью! Он тебе никогда не рассказывал, кстати?

– Нет, не рассказывал… У нас вообще эта тема была – табу. Я у бабушки пыталась выспрашивать хоть что-то, а она сразу плакать начинала. Да если бы он мне сразу сказал, какие у них отношения, я бы и знакомиться с ней не пошла! Так настаивала, помню, так его просила: познакомь с мамой да познакомь… Очень ей понравиться хотела… Мечтала, что когда-нибудь мамой назову. А оно вон как вышло! Хочешь маму, а получаешь… Получаешь…

Варя заплакала тихо – не смогла удержаться. Лидия Васильевна протянула руки, ласково огладила ее по плечам, чувствуя, что и сама вот-вот расплачется. И потому заговорила отрывисто:

– Если… Если так хочешь… Если тебе так важно… Так нужно…

Хотела сказать, мол, меня можешь мамой назвать, да язык отчего-то не повернулся. И в самом деле – кто она этой девочке-сироте? Даже отдаленного родства нет. Просто знакомая женщина, которая помогла в трудную минуту. Что теперь, всех мамами называть, кто руку протягивает?

Варя, видимо, почувствовала ее смятение, быстро отерла со щек слезы, улыбнулась и проговорила тихо:

– Вы для меня больше сделали, чем сделала бы родная мать, наверное… Вы просто помогли, даже не зная меня. Помните тот вечер, когда варежку с письмом принесли? И хозяйка квартирная тоже здесь была и требовала, чтобы я ушла с детьми… А вы ее осадили как, помните? Сказали, что долг мой заплатите… А ведь вы даже не знали, как меня зовут! Можно сказать, первый раз видели! Я этого никогда не забуду, Лидия Васильевна, никогда… Это же все… Это же все гораздо дороже, чем… Кого-то как-то назвать…

Лидия Васильевна не успела ей ничего ответить – у Вари зазвонил телефон. И хорошо, что он зазвонил. По крайней мере, есть время отдышаться, справиться с комком в горле, который засел там – ни туда ни сюда…

Звонила, по всей видимости, Юля, сообщала что-то сногсшибательное. Потому что лицо у Вари стало растерянным, глаза округлились и моментально высохли ресницы от слез.

– Погоди, Юль… Как это – сюда едешь? К нам? Вместе с Марио? Да ты что, Юль… Чем я его угощать буду, с ума сошла? Борщом да макаронами с мясом? Да при чем тут, что они макароны любят, Юль? Ну да, я знаю про итальянцев и макароны… Но… Как это все, Юль? Погоди…