На всякий случай запекла в духовке телятину с овощами. Ну и овсянку, конечно же, сварила! И бутылку вина на стол поставила. Еще и свечи хотела зажечь, да спохватилась вовремя – это уж совсем лишнее!

Аркаша пришел ровно в семь. Принес шикарный букет белых роз и шампанское. Она отметила про себя: как он выглядит хорошо! Седой, сухопарый, одет с иголочки… Только глаза очень грустные, плещется в них одиночество неприютное, не скроешь его внешним благополучием, никак, видно, не скроешь… Интересно, а у нее самой – такое же одиночество в глазах плещется?

– А ты по-прежнему красивая, Лидочка… Из той породы женщин, которым, как говорят, старость к лицу. Ой, а это что за чудо такое? – Аркадию пришлось переключиться на Мотю, прибежавшего в прихожую с отчаянным лаем.

– А это мой дружок Мотя! Прошу любить и жаловать, так вот!

– Да я-то согласен и жаловать, и любить… Только он, по-моему, не очень согласен…

– Мотя, все, успокойся! Это свои, Мотя! Все, иди отсюда, не путайся под ногами, слышишь?

Мотя перестал лаять и будто замер от обиды. Нет, а чего? С такой страстью кинулся хозяйку от чужака защищать, а она… Иди, говорит, отсюда… Ну как тут не обидеться, а?

Пришлось ей наклониться, взять его на руки, приласкать наспех. Аркадий смотрел на эту сцену задумчиво, потом проговорил грустно:

– А у меня тоже собака была, да… Такса, добрая очень. Мы во дворе гуляли, и она под колеса машины попала. Я так переживал эту потерю… Но она неповоротливая стала с возрастом, а твой, я смотрю, шустрый пацан!

– Да, шустрый… Хоть и по возрасту почти старичок. Ну все, идем за стол, что я тебя в прихожей держу? – проговорила она деловито, опуская Мотю на пол.

Аркаша рассмеялся, увидев овсянку на столе. Но как-то очень хорошо рассмеялся, потому что сразу ушло напряжение некой неловкости. Тем более он сразу заговорил о том, зачем пришел, не стал ходить вокруг да около. Поднял бокал с вином и объявил:

– Значит, так! Я делаю тебе предложение, Лида. И слышать больше не хочу твоего ужасного «нет», сколько можно! Годы уходят, а ты все твердишь свое: нет да нет!

– Все, Аркаш… Больше не буду, честное слово.

– Это как понимать? Это значит… Ты согласна?

– Да, Аркаш, я согласна.

– Что, вот так просто? Согласна, и все?

– Да, да! И если ты еще что-нибудь сейчас спросишь, я передумаю!

– Да это я от радости, Лид… Как-то не верится даже… Ну давай выпьем, что ли? За нас… За то, что мы с этой минуты вместе…

Аркаша осушил свой бокал до дна, прикрыл глаза и сидел какое-то время, будто прислушивался к самому себе. Потом вздохнул легко, так, как вздыхает человек, когда у него гора с плеч сваливается. И проговорил тихо:

– Спасибо тебе, Лид… Теперь, значит, еще можно жить, да… А то я за последнее время как-то сник, знаешь. Утром встаю и думаю: зачем я живу, для кого? Пустота такая внутри – даже словами не описать, как это страшно.

– А не надо описывать, Аркаш. Мне хорошо знакомы эти ощущения, да… Со мной это тоже было. А теперь я очень легко живу, с радостью!

– Да, я уже понял все про твои радости, Лидочка. А я выбираю радостью – тебя! Ты согласна быть моей радостью, Лид?

– Ой, тоже мне нашел радость…

– Да, нашел. И не кокетничай, пожалуйста. Ты же знаешь, я всегда тебя любил. Наконец-то нашел и счастлив.

– Наверное, мы смешно сейчас выглядим со стороны, Аркаш…

– С какой стороны? С чьей стороны? Какое нам с тобой дело, как мы выглядим с какой-то там стороны? Да плевать! Мы будем жить и будем счастливыми, и пусть нам еще позавидуют те, кто захочет смотреть с той стороны! Или… Ты своего Пашу имеешь в виду, наверное?

Она ничего не ответила, просто невольно перевела взгляд на фотографию на стене, откуда смотрел на нее Паша…

Он смотрел по-прежнему, будто любил ее одним только взглядом. А еще говорил этим взглядом: «Я рад за тебя, живи!»

– Я думаю, что Паша на нас не обидится, Лид… – тихо проговорил Аркаша, проследив за ее взглядом. – Разве можно обидеть любовью? Да, он тебя очень любил, но ведь и я тоже…

Она ничего не ответила – что тут ответишь? Отпила из своего бокала, улыбнулась, проговорила насмешливо:

– А почему ты овсянку не ешь, а? Я что, зря старалась, что ли?

– Да с удовольствием! – легко произнес Аркаша, накладывая себе полную тарелку. – Овсянка с красным вином – разве есть что-то вкуснее на свете? Ой, да я ж совсем забыл тебе сказать… Наверное, сразу надо было, но я забыл, как эгоист распоследний! А тебе это важно, я думаю!

– Что, Аркаша, что? Есть новости про Вариного мужа, да?

– Есть новости, и хорошие! Дело сдвинулось с мертвой точки, скоро решение по нему вынесут… Ну, там долго рассказывать про все процессуальные тонкости… В общем, твоя протеже может в ближайшее время ожидать мужа домой!

– Ой, Аркаш… Как же я рада, спасибо тебе! Да что же я… Я Варе сейчас позвоню, обрадую!

– Да не звони, поздно уже, она спит, наверное. Завтра все скажешь…

– Да, я завтра утром к ней сразу пойду… Завтра выходной, она дома будет! Ой, какая же это хорошая новость, Аркаш!

На звук ее восклицаний прибежал в комнату Мотя, сел рядом, на всякий случай зарычал на Аркашу.

– Ты чего это, друг ситный? – весело обратился к нему Аркаша. – Не надо на меня рычать, не надо… Привыкай, теперь я тоже здесь буду жить, рядом с твоей хозяйкой… И тебе хозяином буду, да! А что теперь делать, привыкай к новым обстоятельствам жизни, друг мой Мотя! Привыкай…

Утром она поднялась рано, Аркаша еще спал. Не стала его будить, вышла на цыпочках из спальни. Наверное, надо было записку оставить, но он поймет, куда она с утра унеслась… Тем более она быстро вернется – ей ведь только Варе надо сказать, увидеть ее глаза счастливые надо!

На улице вовсю хозяйничала весна. Город просыпался вместе с солнцем и звонкой капелью, начинался обычный день, суетливый и разный – для кого-то счастливый, для кого-то – не очень… Мотя отвлекся на свои дела у любимого кустика, как обычно, и она заторопила его, заворчала – тоже как обычно. Все то же, что и каждое утро… Да не совсем то же! Потому что это утро было особенным! Потому что этим утром начиналась другая жизнь – и у нее, и у Вари. Так получилось, а что делать?

Варя выслушала ее молча, опустила лицо в ладони, заплакала. Она ее не останавливала – пусть, пусть поплачет… Счастливые слезы не так уж и часто проливаются, им не надо мешать.

На кухню пришлепал заспанный Мишенька, тут же скривил губы скобкой:

– Мама пачет? Няня Нида, почему мама пачет?

Взяла его на руки, прижала к себе, сунулась носом в теплую макушку, проговорила тихо:

– Нет, нет, что ты… Мама не плачет. Это она так радуется, Мишенька. Поверь мне, маленький, она вовсе не плачет…

Варя вдруг отняла руки от лица, совсем по-детски провела указательным пальцем под носом, заговорила быстро:

– А я ведь тогда, в церкви, не очень поверила батюшке, Лидия Васильевна… Когда он сказал, что обязательно найдется добрый человек, который мне поможет… И как поверишь, когда… когда видишь, что и родные матери не любят, а те, кто и не матери вовсе, а просто незнакомые тебе люди… Я даже не знаю, как это, почему так получается? Как объяснить?

– Да не надо ничего объяснять, Варенька, что ты… В жизни так часто бывает, когда все вопреки… Но ведь не зря все бывает, правда?

– Да… Да, все не зря… Ой, я так счастлива, что Гриша скоро вернется! Что все в моей жизни так изменилось – благодаря вам, Лидия Васильевна! Вы очень добрый человек, не отрицайте этого, пожалуйста!

– А я и не отрицаю… Я тоже недавно поняла, какое это увлекательное занятие – быть доброй!

– Увлекательное? – удивленно переспросила Варя, смахивая ладошкой слезы со щек.

– Конечно, увлекательное, я вовсе не оговорилась! Так оно меня увлекло, что теперь я и остановиться не могу… Как выяснилось, я еще одному человеку могу помочь изменить жизнь в лучшую сторону. А может, я в его помощи больше нуждаюсь, а? Вопрос интересный, конечно, но мы-то с тобой давно уже все ответы на него знаем, правда?