– Да понимаю, солнышко, ты занята. – В мамином голосе обозначилась тревога. Она знала, что наступили трудные времена. Я собралась в миллионный раз заверить ее, что все у нас хорошо, но мама просияла. – Мне не терпится увидеть тебя в платье!

Мы поболтали еще немного, после чего я простилась и вернула телефон Анне. Она не верила ушам.

– Не может быть, Кира! Ты так и не отвергла рукава-фонарики! – Она будто взбила нечто вокруг своих плеч. – Это же елизаветинские рукавчики. Они реально опасны! Повернешься как-нибудь неудачно, заденешь муженька и убьешь наповал, – хихикнула она. – Придется мне его реанимировать!

Я хмыкнула и запустила в нее пластиковым лотком для срыгивания.

Ист-Резерфорд находился всего в паре часов езды, в штате Нью-Джерси, и догнать ребят не составляло никакого труда. Если поторопиться, то можно поспеть и на встречу с общественностью. Нет, я не собиралась вторгаться в набитый фанатами зал и провоцировать очередной взрыв недовольства. С меня достаточно, спасибо.

Анна позвонила шоферу, оставленному Сиенной, и попросила забрать нас. Прибыв на место, тот поднялся в палату, чтобы помочь донести наш багаж. Или, вернее, багаж Гибсон. Мы около получаса закрепляли ее в переноске. Анна раз двадцать извлекала ее и все переделывала. Она боялась сажать Гибсон в машину. Моя сестра была человеком заботливым, однако не склонным кудахтать, а потому я умилялась, глядя, как она суетится. После двадцать первого прилаживания я схватила Анну за руки, едва она потянулась расстегнуть очередной ремешок.

– Анна, она отлично устроилась. Все хорошо.

– Ты уверена? – нахмурилась та. – Не слабо затянула? Или слишком туго? А эта штука вокруг головы – с шеей ничего не случится?

У Анны блестели глаза, ее переполнял страх. Я схватила ее за щеки и твердо заявила:

– С ней полный порядок, все будет хорошо. Поверь.

Сестра глубоко вздохнула и кивнула.

– Ужас прямо в желудке засел, черт бы его побрал, – пробормотала она.

– Теперь ты знаешь, каково приходится маме и папе, – не удержалась я от смеха. – Причем каждый день.

Анна, взявшаяся было за переноску с Гибсон, остановилась:

– Боже, ты права. Я буду вечно виновата перед мамулей и папулей. Вот черт!

Я сочувственно похлопала ее по спине.

Шофер уже давно сложил наши вещи в багажник. Он вышколенно ждал нас прямо у главного входа. Еще из вестибюля я заметила изящный черный «седан». Рассмотрела я и группу человек в десять-пятнадцать, которых водитель усердно отгонял от машины. Проклятье! Я успела забыть предупреждение Келлана о фанатах пары Келл-Секс. Я собиралась просить шофера забрать нас с заднего хода, но все это вылетело из головы. Щеки у людей раскраснелись, изо ртов валил пар, – значит, за ночь похолодало. И как же они поступили – вернулись утром или торчали здесь все это время? Так или иначе – зачем? Они не могли не знать, что Келлан давно покинул Филадельфию, чтобы дать следующий концерт. Неужто они явились из-за меня? Что во мне интересного?

К счастью, впечатляющие габариты шофера отрезвили фанатов и путь к машине был свободен. Глядя на этих людей, я подумала, что мы покидаем суд при неблагоприятном вердикте и, чтобы уйти, нам придется пробиваться сквозь толпу протестующих.

Анна заметила эту ораву, только когда дошла до первой пары раздвижных дверей.

– Что это за ненормальные? – Она повернулась ко мне. – По твою душу, что ли?

– Наверно, им нужен Келлан… а я всего лишь подвернулась под руку.

Сестра чуть крепче прижала креслице:

– Может, нам лучше попросить шофера объехать…

Я подумала о том же, но тут пара девиц увидела нас и свистнула остальных. Все развернулись в нашу сторону. Было совершенно очевидно, что эти идиотки уверовали в бред и ни одна из них не числилась в команде Киры. Черт, только бы они не спустили с меня семь шкур.

– Слишком поздно, нас засекли. – Я посмотрела Анне в глаза. – Мы можем с тем же успехом покончить с ними.

Анна пожевала губу, посмотрела на дочку:

– Ладно, идем.

Я помахала шоферу, чтобы он был готов немедленно тронуться с места. Компания, обступавшая машину, потянулась к двери, защелкали камеры. Стороны встретились взглядами, словно герои спагетти-вестерна. Девчонки были сплошной молодняк, но меня бы не удивило, если бы кто-то из них вдруг сплюнул тягучей табачной слюной. Ну, может быть, малость и удивило.

Заметив, что снаружи напряженно, пара здоровяков-санитаров проводила нас до порога. Они вежливо попросили честную компанию разойтись, но с тем же успехом могли говорить на чужом языке. Толпа бесцеремонно сомкнулась вокруг нас с Анной. Я шла вперед, испытывая неприятное чувство постороннего присутствия в личном пространстве. Две девицы из тех, что поотважнее, толкнули меня на сестру, но в целом собравшиеся обходились хамством. И некоторые слова, уж поверьте, разили не хуже ножей.

– Оставь Келлана и Сиенну в покое! Они созданы друг для друга! Ты слякоть, ты ничто! Ты недостойна дышать с ними одним воздухом, уродливая стерва! Лучше бы тебе не родиться на свет! Сделай миру одолжение – убейся!

Анна побагровела, но я стиснула ее руку и посадила сестру в машину. Не хватало еще, чтобы она пустилась драться с дочкой на руках. Поскольку Гибсон устроили в центре, мне пришлось обогнуть автомобиль, чтобы занять свое место.

Водитель и санитары расчистили путь, и я увидела то, чего прежде не замечала. В толпу затесалась пара фотографов. Должно быть, они узнали от фанатов, где меня найти. Светская хроника уже, небось, полнилась сообщениями о моих передвижениях. Пока эти деятели снимали меня во всех доступных им ракурсах, девицы продолжали наседать:

– Крутая, да? Думаешь, Келлан даст за тебя хотя бы ломаный грош? Он любит Сиенну, тварь! Ты дешевка, игрушка! Он тебя трахнет и выкинет! Мерзкая мокрощелка!

Слезы застилали мне глаза, но я проигнорировала их слова и вздернула подбородок. Они не знали, о чем говорили. Они не имели понятия об истинном положении дел. Мне оставалось лишь отнестись с уважением к их преданности, хотя я не собиралась мириться с такими злобными нападками.

Когда я села, меня трясло. Какие-то девчонки застучали в окна, а фотографы знай снимали. Я украдкой заперла дверь. Шофер сказал толпе пару ласковых, и я переключила внимание на Гибсон. Она смотрела на меня. У нее были обалденные нежнейшие щечки. Не обращая внимания на разъяренных фурий снаружи, я поводила по ее ладошке пальцем, и малышка немедленно сграбастала его.

Когда машина тронулась, фанатки врезали по ней на прощание, и Анна пробормотала:

– Господи Иисусе. Ты в норме, Кира?

Я посмотрела на нее, чувствуя, как по щеке поползла слеза. Меня все еще колотило. Отогнав мысли о столкновении, я кивнула и снова скосила глаза на Гибсон:

– Племянница держит меня за руку. Лучше и быть не может.

Анна провела пальцем по моему лицу, убирая слезинку.

– Я люблю тебя, – произнесла она, чуть помолчав.

Протяжно выдохнув, я наконец перестала дрожать.

– И я тебя люблю.

Ехать оказалось намного дольше, чем мы рассчитывали. Из-за Гибсон нам дважды пришлось останавливаться. В первый раз мы переодевали ее, во второй – кормили. Да еще угодили в пробку: из-за какой-то аварии проезжую часть сузили до одной полосы. Когда мы миновали место происшествия, я заметила, что Анна туда не смотрит. Вместо этого она без устали целовала дочкину ручонку. Мне оставалось лишь воображать, что она благодарит судьбу за целость и сохранность Гибсон.

Мы добрались до места уже после начала концерта. Мы обе устали и не пошли в комплекс. Пройдя проверку, мы сразу устремились к автобусам. Я хотела спать. Отчаянно.

Ребята выступали, и обошлось без фанатов и фотографов. Мы вышли из машины без всяких неприятностей, и это было здорово, потому что я бы не вынесла новых потоков брани. В автобусе было уютно, как дома. Знакомые предметы и запахи: пивные бутылки на столиках, заскорузлые носки в проходе, огромный приз Эвана – кубок, подвешенный над окном, а на диванчике – кастрюля с чем-то недоеденным. Вечный бардак, который я успела полюбить.

Анна недовольно огляделась:

– Эти ребятки – изрядные свиньи. Могли бы прибрать за собой, раз на борту появилась Гибсон.

Я прыснула, оценив ее неожиданную заботу о чистоте. До сих пор она сорила в автобусе не меньше парней.

Мы пошли в спальню, так и не выгрузив Гибсон из переноски. Там моему удивлению не было предела. Спальня превратилась в детскую. Между кроватью и затемненным окном разместился манеж, а на вертушке болтались тряпочные музыкальные инструменты. В импровизированной кроватке засела пара плюшевых зверушек, и там же лежало розовое одеяло, роскошное даже для принцессы.

По другую сторону кровати стоял узкий шкафчик. Ящики было не выдвинуть, зато наверху оказалось встроенное мягкое ложе с ремешком, идеальное для смены подгузников. К потолку над столом крепился и накопитель последних, тоже украшенный изображениями музыкальных инструментов. Анна восторженно заверещала, а я уставилась на кровать. Та была завалена пакетами, и все, что из них торчало, было розового цвета.

Анна опустила креслице и порылась в одном из мешков. Она взвизгнула, извлекая на свет плюшевую розовую гитару, и заявила:

– Ну разве у меня не лучший в мире муженек?!

Я была настолько потрясена, что не нашлась с ответом.

Затем я помогла убрать горы одежды, приобретенной Гриффином для дочери. Поскольку они уже накупили кучу барахла в расчете на мальчика, места для всего не хватало. В итоге мы распихали одежду с игрушками по всему автобусу. В каждом закутке что-нибудь да лежало. Тряпочки для срыгивания мы даже затолкали в карман на водительской двери. Когда Анна с Гибсон обустроились с полным удобством, я поползла в наш с Келланом отсек. Там было здорово, как никогда прежде. Я вздохнула, понюхав одеяло: оно пахло Келланом. Проваливаясь в сон, я успела задуматься, а не пропахла ли Келланом и я сама.