Уже перед вечером поезд подошел к вокзалу в Найроби. На перроне столпились встречающие. Казалось, все население города явилось на станцию — в фургонах, открытых автомобилях, верхом на лошадях, пешком или на рикше. Подкатила машина «скорой помощи» с белым деревянным кузовом. Врач и две европейские медсестры стояли наготове. Когда девочку подняли, чтобы положить на носилки, Гвенн заглянула под одеяло и ужаснулась: пониже спины виднелся небольшой сгусток запекшейся крови. Еще одна рана.

Потная, в пыли и копоти, Гвенн сошла на платформу и помогла внести Анну в машину «скорой помощи». Она вдруг осознала свой неопрятный внешний вид и нервно оглядела платформу. На нее смотрел высокий темноволосый мужчина в болтающейся, как на вешалке, одежде. Бог мой, неужели это Алан? Он очень постарел и осунулся. После секундного замешательства Гвенн бросилась к мужу. Он двинулся навстречу скованной походкой. Гвенн плача обняла его и ощутила кости. Алан обвил ее слабыми руками. Она закрыла глаза.

— Слава Богу, ты здесь! Ты здоров?

— Как доехала? — спросил Алан.

— Ты не представляешь, что случилось! На эту маленькую девочку напал лев. Она потеряла ужас сколько крови. Я пыталась помочь.

Гвенн подняла голову и всмотрелась в лицо Алана, надеясь отыскать прежние черты своего возлюбленного.

— Гвенни, у нас есть ферма! — жарко прошептал он ей на ухо. — Две тысячи акров на берегу большой реки. Она наша собственная — как ты всегда мечтала! А вот и наша повозка.

— Как же мы будем содержать такую ферму? — удивилась Гвенн и всем телом откинулась назад. Казалось, Алана не заботила пострадавшая девочка. У него изменились глаза: стали глубже, тоскливее. Из них ушла молодость. Должно быть, и она стала другой. Господи, что с ними сделала война!

Гвенн повернула голову и увидела доверху нагруженную, запряженную четырьмя мулами повозку. Сбоку стояли африканец и жирный индиец в роскошной одежде.

— Давай поедем за «скорой помощью» — убедимся, что с Анной все в порядке.

— Один мой новый друг помог с деньгами. Познакомься, Гвенни, это мистер да Суза. А это — Артур.

Алан помог жене взобраться в повозку и усесться на скамейку. Гвенн ответила кивком на поклон индийца. Запекшаяся кровь привлекла внимание Алана к ее пальцам.

— Где твое обручальное кольцо?

* * *

Энтон пробудился до рассвета. Протер глаза и издал тихий чирикающий звук. Пришлось повторить несколько раз, пока не получилось как следует. Он позвал сов — сначала спокойно, потом настойчиво. Одна птица ответила. Начался утренний разговор. Вскоре в него включилась другая сова.

Энтон встал и натянул тяжелые шорты, сшитые из старой палатки. «В Африке невозможно достать приличные кожаные шорты, — брюзжал Эрнст фон Деккен. — Из того, что есть, эти — наилучшие». Сам фон Деккен берег свои брюки из серой добротной немецкой кожи (за тридцать лет их ни разу не стирали) для особо торжественных случаев. Сидя в полумраке на крыльце, Энтон надел новые ботинки: слишком короткие и, как ему показалось, чересчур тяжелые, зато прочные. Потом он проверил маузер и побежал к водоему, взяв, по совету фон Деккена, два патрона: один для охоты, а другой — чтоб вернуться домой.

Небо просветлело. Энтон забрался в заранее облюбованное укрытие. Это нагромождение каменных глыб, стволов и веток деревьев было словно специально создано руками великана и служило незаменимым наблюдательным пунктом Энтону и всякому хищнику, ведомому тем же интересом.

Он увидел перед собой на камне вырванный с мясом пучок игл дикобраза — очевидно, стоивший жизни его владельцу. Подобрав одну иглу, Энтон залюбовался ее совершенной формой и правильным чередованием серых и белых полос. Вогнутая, заостренная, легкая, однако очень жесткая, игла подходила для убийства лучше остроконечной медной пули. Энтон засунул пучок в карман рубашки.

Он провел пальцами по камню в том месте, где лежали иглы. На пальцах не осталось ничего, кроме степной пыли. Послюнив палец, он повторил процедуру. На этот раз к пальцам прилипло что-то похожее на запекшуюся кровь. Неподалеку Энтон заметил кучку мелообразного помета. Гиена! Каждый известковый катышек — остаточный продукт переваренных костей жертвы, безжалостно растерзанной хищными челюстями. Однако дикобраз — не самая удобная добыча для любителей падали. Энтон огляделся и обнаружил еще одну кучку катышков меньших размеров. Видимо, кто-то помельче из кошачьих, подумал он, сетуя на скудость информации. Возможно, виверра.

Вот когда он услышал невдалеке от себя шорох. Длинная узкая морда раздвинула ветви акации и повернулась — сначала направо, потом налево. Это была крупная желто-коричневая антилопа-бубал. Успокоившись, зверь побрел к водопою. Странное существо с тупой мордой, широко расставленными рогами и выпуклым, похожим на горб, затылком показалось Энтону на редкость неуклюжим. За ним подошел еще один бубал, потом целое стадо, насчитывающее восемьдесят или даже сотню животных.

Изумленный таким изобилием, Энтон мысленно вернулся в Чевиот-хиллс в Нортумберленде. Там каждая встреча с животным была событием. Он снова пережил напряжение, испытанное им во время выслеживания, вдвоем с Ленаресом, красного оленя. Их окутала морозная предрассветная дымка, спустившаяся с Шотландских гор близ Колдстрима. Чтобы не привлекать внимания лесничих, Ленарес, как правило, делал только один выстрел из мелкокалиберной винтовки — обычно в узкой лощине, чтобы берега приглушили звук. И никогда — при ясном свете дня.

Окоченев после ночи, проведенной под открытым небом, Энтон с цыганом лежали на подстеленном одеяле среди папоротника и мирта. И вдруг на опушке леса возник красавец-олень с ветвистыми рогами. Он огляделся и осторожно пошел к воде. Они понимали: этот роскошный олень — не для них: королевская добыча. Все равно что дорогие блюда в меню, выставленном на витрине шикарного ресторана.

Молодой самец ступил в воду. Ленарес передал тринадцатилетнему Энтону свое ружье. Тронутый доверием, мальчик взял оружие. И, не сумев справиться с волнением, пальнул вперед и вверх, ранив молодого оленя в загривок. Тот погрузился в поток. На него обрушился Ленарес со своим ножом, стараясь перерезать горло. Человек и животное барахтались в окровавленной ледяной воде.

Наконец олень сбросил охотника и, с трудом поднявшись на ноги, побрел через реку, с цыганским ножом, застрявшим в шее. Ленарес с Энтоном начали палить вдогонку. Они преследовали раненого зверя до склона горы — бежали по камням, скользили на опавших листьях. Запыхавшись, остановились на гребне, пристально оглядывая местность. Все углубления и впадины затопил утренний туман. Наконец они заметили оленя на фоне просеки; ног не было видно, казалось — он плыл в облаке тумана. Потом остановился — на трех ногах — и стал безнадежно вскидывать голову, чтобы избавиться от ножа. А затем, прихрамывая, побрел в частный лес. Энтон с Ленаресом пошли по кровавому следу. Занималось утро; туман рассеялся. На севере виднелись отдаленные холмы, поросшие темными елями. Ленарес, сильно нервничая, бежал, низко опустив голову и не отрывая взгляда от земли, горя желанием довершить убийство и вернуть свой нож, пока не пробудились окрестные деревни. Они еще раз увидели оленя в отдалении — тот двигался медленнее; рукоятка ножа стала длиннее: очевидно, лезвие уже не так крепко сидело в ране. Лес поредел и стал похожим на парк. Со старых дубов и тисов были аккуратно срезаны засохшие сучья; под ногами не было завалов из валежника, где обычно скрывается мелкая живность. Двое охотников — взрослый и мальчик — продолжали преследование. Всякий раз, когда они выходили на поляну, Ленарес начинал нервничать.

Внезапно он предостерегающе поднял руку и в тот же миг, увлекая за собой Энтона, припал к земле. Тело цыгана напряглось. Он положил между ними свое ружье и зашептал Энтону на ухо:

— Больше нельзя стрелять. Если что-нибудь случится, не думай обо мне — беги за оленем с винтовкой. Запомни: пока меня не взяли с оружием, все не так страшно. Иначе — тюрьма.

Послышались приближающиеся голоса.

Хромающий олень развернулся и пошел прямо на них. Очевидно, услышал голоса и почуял человеческий запах. Из загривка по передней ноге струилась кровь; всякий раз, когда оленю случалось остановиться, там образовывалась алая лужица. Нож Ленареса едва держался в ране. Острое, как бритва, лезвие влажно блестело и покачивалось из стороны в сторону. Подойдя к рощице, олень остановился и резко мотнул головой. Нож взвился в воздух. Завороженный этим зрелищем и одновременно расстроенный муками животного, Энтон видел, как клинок упал в кучу желудей и листьев. Ленарес вскочил на ноги и схватил его. Олень на трех ногах метнулся прочь.

— Вот он! — раздался громоподобный голос. — За ним, ребята!

Ленарес бросил Энтону нож. Лезвие по рукоятку вонзилось в дерн, в каких-нибудь нескольких дюймах от левой руки Энтона. Мальчик лежал, неподвижный как изваяние, сжимая в другой руке винтовку. На какой-то миг в прогалине над землей мелькнула голова Ленареса — лиса, выбирающая путь к спасению. Энтон отполз поглубже в чащу. Прежде чем зарыться в ворох опавшей листвы, он успел сунуть нож за пояс.

На поляну выскочили трое мужчин. Лесничие. У одного был топор, у другого — резак дровосека с длинным кривым лезвием. Самый молодой — рослый, богатырского сложения парень без оружия — продолжил погоню за Ленаресом.

— Гони, Руп, если поймаешь, ставлю выпивку! — прокричал «дровосек» вслед стремительно удаляющейся фигуре. Старшие лесничие удобно расположились на траве и вытащили из карманов теплых твидовых курток глиняные трубки.

— Опять эти чертовы цыгане, — проворчал человек с резаком. — Так и норовят что-нибудь стибрить. Не знают, что такое честно работать. Давно пора вышвырнуть их из страны к чертовой матери.

До Энтона донесся слабый запах табака. От страха он весь покрылся липким потом; его била дрожь. Вот когда Энтон понял: всякий раз, выходя на охоту, сам становишься объектом охоты.