* * *

Лежа на койке лицом к стене, Гвенн сквозь дрему услышала, как встает Алан. В голове промелькнули ужасные события этого вечера.

— В сентябре, — ответила она на вопрос Пенфолда, остро чувствуя, каким ударом стал этот вопрос для ее мужа. Он отодвинулся подальше в тень, а потом и вовсе встал и ушел в бунгало. Немного погодя она последовала за ним. И там, сидя на полу и баюкая его в объятиях, шепотом рассказала об изнасиловании на борту «Гарт-касла». Худое тело Алана напряглось и застыло. Гвенн разрыдалась. Алан положил ей на плечо одеревеневшую руку, и они поплакали вместе. Господи, если бы обнял ее, показал, что все еще испытывает влечение! Может, забраться к нему в постель? Но она не решилась.

— Гвенни, почему ты мне раньше не призналась? — после долгой паузы спросил Алан.

— Потому что я люблю тебя, мой друид, — с интимной интонацией ответила она. — Я мечтала, что мы начнем новую, чистую жизнь. Не хотела, чтобы ее что-нибудь омрачило.

Как обычно, с первыми лучами солнца Алан натянул сапоги и вышел наружу. Гвенн повернулась на спину и стала разглядывать травяной потолок. Руки покоились на животе. Несмотря ни на что, жизнь продолжается.

Она вдруг похолодела. Может, это и есть те страдания, которые нагадал Энтон? Гвенн резко села на койке и повела взглядом по комнате. Недоставало общей тетради Алана и его ружья. Гвенн зажала рот ладонью и вскочила. Накинула на себя какие-то тряпки.

Она молнией пронеслась мимо палатки, где заночевали Пенфолд с Энтоном, и метнулась к обрыву. Миновала несколько каменных пирамид. А когда, преодолев неширокую полосу терновника, вырвалась на поляну, до ее ушей донесся отдаленный выстрел. Гвенн добежала до края обрыва и посмотрела на реку. Алан лежал на отмели лицом вниз, сжимая в руке ружье. От его головы расходились алые круги. Гвенн кое-как скатилась с обрыва и опустилась рядом с ним на колени. В воде плавали черные волосы Алана и клочок кожи.

В беззвучной истерике Гвенн прижалась щекой к плечу мужа и закрыла глаза. Это она его погубила! «Алан, мой Алан», — шептала она, баюкая бездыханное тело.

Странное движение в воде заставило женщину очнуться. Она открыла глаза и похолодела.

* * *

Энтон уже не спал, когда Гвенн опрометью пронеслась мимо палатки в сторону Эвасо-Нгиро. Потом он услышал выстрел. Он вскочил, напялил шорты и с винтовкой бросился на берег.

Гвенн стояла в воде; к ней неслись два упитанных крокодила. Первый уже принял вертикальное положение, изготовившись для нападения. Брюхо наполовину высунулось из воды; он алчно, оскалив пасть, глазел на окровавленное тело. Тут подоспел второй — и ринулся в кровавый водоворот.

Гвенн выпрямилась; концы волос плавали по воде. Энтон выстрелил из правого ствола. Первый крокодил шлепнулся на брюхо. Лязгнули клыки. Хвост бешено трепыхался на поверхности воды. Энтон боялся снова стрелять: Гвенн оказалась между ним и вторым крокодилом. Хищник вонзил зубы в плечо Алана. Гвенн вскрикнула и нагнулась за камнем. Энтон пальнул из левого ствола; пуля попала крокодилу в шею. Юноша спрыгнул с обрыва и побежал вдоль берега, параллельно с раненым зверем, утаскивавшим добычу туда, где глубже.

Энтон схватил ружье Алана. Крокодил держал труп человека в зубах, как цапля держит в клюве рыбешку. В несколько прыжков догнав зверя, Энтон приставил дуло к его голове, меж глаз, и спустил курок. Мертвого крокодила унес поток. Бездыханное тело Алана качалось на воде.

Некоторое время Энтон безмолвно стоял, держа на руках труп — неправдоподобно легкий, словно тельце ребенка. Гвенн по-прежнему стояла в реке, сцепив руки. Перед и рукава ее рубашки были в крови. Энтон понял: он снова опоздал. В следующий раз он сумеет защитить ее.

Глава 23

Португальцу как всегда везло: то один, то другой фермер расставался с заветными акрами земли.

— Этак ты скоро заграбастаешь всю чертову ферму. — Амброз провел ладонями по багровому обветренному лицу и, заказав порцию джина, бросил кубик из слоновой кости. — Впрочем, от нее все равно одни неприятности. Того и гляди, сгоришь на солнце или, наоборот, утонешь — и, вдобавок ко всему, семьдесят миль до железной дороги.

— Во всяком случае, это не деньги, — буркнул Васко Фонсека и в свою очередь бросил кубик. Потом черканул расписку и, после того как Амброз ее подписал, небрежно сунул в карман. И повернулся к подпиравшему стойку американскому охотнику. — Сыграем?

— Да нет, эта чепуховина не для меня, — отозвался Рэк Слайдер, грызя деревянную спичку. — Я тут кое-кого ожидаю — со второго этажа. На носу сафари.

— Разве у вас в Техасе не играют в триктрак?

— Слайдеры родом из Оклахомы, — отрезал американец и, повернувшись к Фонсеке спиной, подтолкнул к Оливио пустой стакан.

Бармен рассеяно полировал прилавок. Как вернуть себе контроль над юной наложницей? Но он все-таки время от времени поглядывал на кузена, как стал мысленно называть ненавистного португальца. Еще немного — и Фонсека вчистую разорит беднягу Амброза.

Ему вспомнилось утро после пирушки в честь окончания мировой войны. И как он сам взял у Амброза в счет уплаты документ о переходе в его собственность десяти акров земли. Похоже, Фонсека разделяет его мнение о том, что Амброза даже не нужно обманывать: его разорят собственное слабоволие, пьянство и тугодумие.

Тем не менее, игра представляла для карлика интерес. По словам лорда Пенфолда, ферма Амброза располагалась на Эвасо-Нгиро, как раз напротив участка Луэллинов. Скоро в этих краях появятся новые поселенцы из ветеранов. Несколько холостых ирландцев решили объединиться и общими усилиями поднять большую ферму. Еще один крупный участок принадлежал сорока инвалидам; каждый вносил посильную денежную или трудовую лепту. Только англичане, подумал Оливио, способны отдать землю калекам!

Поселенцы прибывали из Найроби и, прежде чем отправиться дальше на север, как правило, останавливались в «Белом носороге». Здесь их встречали Пенфолд и Фонсека. Первый — с советами и предложением дружбы, второй — с выпивкой и картами. Португалец уже выманил приличный кусок земли у близлежащих фермеров, плохо справлявшихся с тяготами жизни на невозделанных землях в буше.

У Оливио был свой интерес, касающийся фермы Луэллинов. Карлик достал из кушака письмо от Раджи да Сузы и перечел то место, где его друг отзывался о докторе Гонсало Баррето как о самом авторитетном лиссабонском адвокате, к тому же близком к «матери церкви» и, уж конечно, не склонном довольствоваться какими-нибудь сапфирами. Но если этот адвокат все же возьмется за дело Оливио Фонсеки Алаведо, претендующего на свою долю наследства семьи Фонсека, овчинка будет стоить выделки. Вот только можно ли ему доверять? Как понадежнее заинтересовать юриста? Сойтись лицом к лицу со столичными интригами и стать их хозяином, а не жертвой.

Мысли Оливио ненадолго вернулись к двенадцатилетней девчонке, ожидающей его во флигеле, развалившейся среди сверкающих бисером подушек, точно жирная кошка. Чем она занята? Умащает ли груди ароматным пальмовым маслом, как он приказал ей делать каждый день, или бездельничает, рыщет по дому в поисках спрятанных шоколадных конфет?

На веранде послышались неверные шаги хозяина.

— Слушай, Оливио, будь другом, притащи мне пива и блюдо «самоса». И немного лимонного чатни. Это была трудная поездка.

Пенфолд устало кивнул Амброзу и Фонсеке и поправил перевязь.

— У Луэллинов несчастье. Завтра снова еду туда — кое-чем помочь.

— Что там стряслось, Адам? — осведомился Фонсека.

— Луэллин нечаянно выстрелил в себя из винтовки. Если Гвенн не засеет поле до сезона дождей, она рискует потерять участок. А если новые поселенцы не справятся со своей задачей, из этой страны никогда не выйдет ничего путного.

— Боюсь, милорд, у нас в «Белом носороге» тоже плохие новости, — сказал Оливио, глядя на босса распахнутыми, полными ужаса глазами.

— В чем дело?

— Храбрый Ланселот приказал долго жить. — Оливио вспомнил почерневший язык пса, когда тот в последний раз лизал сладкую отраву. — Никаких слов не хватит, чтобы описать его агонию. Он лизнул мою руку, и в тот же миг его душа нас покинула.

«Зато тело досталось гиене», — мысленно добавил карлик.

* * *

Энтон с остервенением вонзил лопату в красноватую грязь, выворачивая последний камень. Работая в одних шортах, он весь вспотел и покрылся красной пылью. Жилы на руках вздулись. Костяшки пальцев выступили, как когти, когда он вцепился в камень и потащил его из земли. Но камень словно врос в землю.

Пошарив руками, Энтон нашел корень растения, удерживавший камень на месте. Он перерубил корень топориком с короткой ручкой и, подняв глаза, увидел Гвенн, сидящей под тамариндом с общей тетрадью в руках. Ему было любопытно, но он старался не подсматривать. Старался не думать.

Гвенн подняла глаза и, встретившись с ним взглядом, попыталась улыбнуться. Он такой сильный и уверенный в себе! А ее бедный Алан изнемог. Но она не имеет права сравнивать! Гвенн вернулась к обнаруженным возле незаконченной пирамиды записям Алана.

Наконец она захлопнула тетрадь, зажав между страницами алый цветок тамаринда с желтыми прожилками. Встала и пошла в бунгало, ощущая тяжесть в животе. Что она скажет ребенку? Неужели она недостаточно любила Алана?

С камнем наконец-то было покончено. Энтон бросил его в кучу. Концы разрубленного корня оливы оказались чистыми и почти белыми внутри. Возможно, корень еще будет жить. Энтон придал яме нужную форму.

Он стоял на краю, выжатый как лимон; по всему телу струился пот. Со стороны реки донесся чей-то голос. Энтон привстал на цыпочки и увидел посреди реки фургон; на скамейке сидели двое — мужчина и женщина. На мгновение ему показалось, будто женщина гладит своего спутника по ноге. Громко понукая мулов и рассекая воду рукоятью копья, Кариоки переводил фургон на другую сторону реки.