— Ну-ну, парни, давайте играть в одни ворота, — с истеричными нотками в голосе вмешался Хартшорн. — Вот чем нам предстоит заняться в первую очередь. Фермой Луэллинов и той, что рядом. А потом мы оттяпаем жирный кусок земли у калек.

Оливио, который изо всех сил старался не менять положения и не скрипеть чашей по шероховатой стене, подумал о круглой сумме, которую они с Раджи да Сузой ссудили Луэллинам. Каждое зернышко, каждая лопата и сама ферма частично принадлежат ему! Опять этот дьявол Фонсека посягает на его имущество! Но этой собаке невдомек, что Оливио владеет десятью акрами участка Амброза — через реку.

— Теперь, когда она осталась без мужа и денег, — возразил Фонсека, — с участком не предвидится особых хлопот. Мы даже сделаем красотке одолжение.

— Это единственная ферма, где есть своя вода, помимо реки, — объяснил Хартшорн. — Источники и водоемы. Многие даже не отражены на карте. Поэтому я специально отметил, кто выиграл этот участок.

Рейли отвратительно ухмыльнулся.

— Деньги — не единственный ключик. Девочке нужен мужчина, а я близко знаком с ней — еще по пароходу.

— Может, вы прогуляетесь туда вдвоем с братом — посмотрите, что да как? — предложил Хартшорн. — Нужно завершить перераспределение участков, пока никто не знает, где пройдет новая железная дорога.

— Я могу задержаться, — пообещал Рейли. — Познакомлю ее с лучшими образцами ирландской поэзии.

Глава 25

Адам Пенфолд с довольным видом вытянул больную ногу и подвинул Оливио свой стакан.

— С самого бала холостяков в тринадцатом здесь не было такого веселья.

Сказав это, он целиком сосредоточил свое внимание на блюде с горячими индийскими пирожками с начинкой из баранины. Он выбрал самый наперченный.

— Кто тебя так отделал?

— На меня кое-что упало, — туманно ответил бармен, на мгновение представив тугие, влажные бедра Кины. Он налил хозяину двойное виски и обвел глазами переполненный бар.

Несколько плантаторов с севера — усталых фермеров с крутых склонов Абердарского хребта — шумной ватагой устремились к доске для игры в дартс.

— Целую неделю только и делал, что травил мышьяком красных пауков и розовых клещей, — посетовал один, разбавляя виски элем. — Пора и самому отравиться.

— Буйволы топчут оросительные каналы, гусеницы жрут кофейные зерна, а варвары-кикуйю расправляются с кукурузой почище саранчи, — подхватил другой и, встав на цыпочки, метнул дротик в глаз Владимиру Ленину.

Эта газетная фотография с изображением большевистского лидера, выступающего с пламенной речью перед рабочими паровозного депо, сменила на доске для игры в дартс портрет кайзера Вильгельма. Оливио прочитал в «Англо-Лузитано», будто британские моряки (делать им больше нечего!) высадились на российский берег, чтобы помочь свергнуть бородатого возмутителя спокойствия. Выходит, британцы — не такие уж и простаки, во всяком случае некоторые. Россия ведет войну — и, стало быть, лишена возможности экспортировать лен. Неплохой шанс для льноводов здесь, в Кении!

— Чего мне не хватает, так это доброго английского воскресного пикника, — вздохнул один фермер. — Встать на зорьке, кого-нибудь подстрелить…

Чуть поодаль, за спинами метателей дротиков, группа мужчин окружила столик для игры в триктрак. На неудачника градом сыпались советы. Окутанный сигарным дымом, Васко Фонсека ухмыльнулся и заказал выпивку.

На другом конце бара, рядом с вешалкой из рогов антилопы для оружия и портупей, четверо завсегдатаев бросали кости.

В центре бара, за квадратным столом, двое развлекались реслингом. Они крепко сцепились руками, поставив локти на «экватор».

Каждый из борцов сосредоточил внимание на своей правой руке. Оба пыхтели, стискивали зубы и что есть силы упирались локтями в крышку стола. На обнаженных руках вздулись жилы. Левой рукой каждый, для сохранения равновесия, опирался на внутреннюю сторону бедра. Возле каждого на столе горела свечка. Опускаясь на стол, кисть побежденного неизбежно должна была коснуться пламени. Борцы были настоящими великанами: верзилами с могучими плечами. Волосы старшего посеребрила седина; на войне ему ампутировали правую ногу ниже колена. У более молодого на низкий лоб свисали рыжие кудри.

— Кто еще хочет поставить на Пэдди? Или на капитана Джоса? — выкрикивал другой рыжий — очевидно, тоже ирландец. — Еще не поздно! Ставка два шиллинга! Чья свечка раньше погаснет?

— Ставлю на Джоса! — Один из зрителей бросил на край стола серебряную монету.

Рядом группа бывших солдат затянула любимую песню:

«Она была нежной и милой,

Но злая подкралась напасть,

Девчонку навеки сгубила

Эсквайра преступная страсть».

Заслышав песню с «Гарт-касла», Энтон встрепенулся. После четырех месяцев тяжелого крестьянского труда на ферме «Керн» он наслаждался отдыхом в «Белом носороге». Прищурившись, он проник взглядом сквозь густое облако дыма и остолбенел при виде рыжего борца. Тот сидел с перекошенным лицом, сжав одну руку в кулак, а другой упершись себе в бедро.

Это он! Энтон сразу узнал чури — свой цыганский нож. Вложенный в ножны, он болтался за поясом у верзилы. Верный друг, с которым его разлучили на пароходе. Казалось, это случилось много лет назад — хотя на самом деле не прошло и года. Золотое кольцо — подарок Ленареса — обожгло Энтону грудь под рубашкой.

Он весь напрягся; в глазах полыхнул гнев. В одном из болельщиков он узнал другого рыжего ирландца — Мика Рейли. Гвенн! Блудливая лапа Рейли мнет белые груди. Удушливый запах секса. Ногти Энтона впились в ладони. В нем тяжело заворочалась застарелая ненависть. «Спокойно! — приказал он себе. — Сохраняй самообладание!»

Он поставил на прилавок кружку с пивом и взял свою шляпу. В зале росло возбуждение: рука седовласого ветерана клонилась к столу и наконец накрыла горящую свечу. Побежденный соскреб о край стола налипший на руку воск и кивнул Пэдди, прежде чем взять свой костыль и отойти к стойке бара.

— Не везет вам, капитан Джос, — сочувственно произнес кто-то из болельщиков. — Если бы не та чертова мина, вы бы давно пригвоздили этого ирландского клопа к столу.

— Кто еще хочет попытать счастья? — выкрикнул Мик Рейли.

Надвинув шляпу чуть ли не на глаза, Энтон занял освободившийся стул.

— На что играем? — осведомился Рейли.

— Не на деньги. — Энтон положил в борозду посреди стола свой нож — подарок Эрнста фон Деккена. — Рискнем ножами? Два тура из трех.

Пэдди взял нож и опробовал лезвие на сломанном ногте большого пальца. Потом поднес поближе к глазам и в тусклом свете бара прочел название фирмы.

— Золинген, да? Лучшее, на что способны колбасники. Ладно, поехали.

Он достал из-за пояса чури и положил поперек «экватора». Встал, расправил плечи и, потягиваясь, поднял вверх руки; при этом они достали до перекладины под потолком. Пэдди сел и растопырил пальцы.

— Бармен! Эй, бармен! Свечку! — заорал Рейли.

— Совсем не обязательно кричать, молодой человек, — осадил его Пенфолд. Игра в триктрак прервалась. Фонсека и другие столпились в центре комнаты.

— Ты кто такой? — рявкнул ирландец.

— Адам Пенфолд.

— Спокойно, Мики, возьми, выпей, — примирительно произнес его брат. — Не все сразу. Кто-нибудь делает ставки?

— Тоже мне палата лордов! Мы здесь затем, чтобы послать подальше все эти дурацкие церемонии!

В душе Пенфолд не мог не согласиться с этим доводом.

Оливио достал свечной огарок.

— Милорд, можно, я приму участие в ставках?

Пенфолд кивнул.

Он зажег огарок и, капнув на стол расплавленным воском, закрепил свечу. И обратился к Энтону с улыбкой, подчеркнувшей морщины:

— Не дай ее погасить, мой мальчик.

Однако в глазах своего молодого друга Адам Пенфолд не нашел ни проблеска спортивного азарта. Вместо этого он прочел в них столь знакомое ему по фронту выражение холодной жестокости — человека, готового убивать.

— Заключайте пари! — агитировал Мик Рейли, окруженный буйной ватагой ирландцев. Одну руку он поместил на спинку стула, на котором сидел Пэдди, а в другой держал пачку расписок. — Ну же, парни, два против одного, что Пэдди поджарит этого цыпленка!

Как бывает на петушиных боях, зрители тесным кольцом окружили борцов. Протиснувшись вперед, Фонсека поставил на верзилу-ирландца. Энтону передалось возбуждение толпы. Он положил руки на стол, давая им расслабиться, в то время как остальные части его тела, наоборот, отвердели. Мясистая, точно окорок, лапа Пэдди поросла рыжей шерстью и была усеяна веснушками. Энтон сфокусировал взгляд на цыганском ноже.

«Выдержка! — услышал он голос Ленареса. — И самообладание. Пусть сила противника обернется против него самого».

В ожидании начала поединка Энтон прислушивался к тихим речам своего наставника и не поднимал головы, чтобы его не узнали.

Пэдди сильнее, прикидывал он, но вряд ли так же ловок. Но главное преимущество Энтона заключалось в том, что он единственный знал настоящую ставку в игре. Он вспомнил еще один урок — тот, что мог бы избавить его от неприятностей на ярмарке в Нидеме. Никогда не показывай все карты!

Пэдди занес над линией «экватора» правую руку и поставил локоть на стол. Энтон сделал то же самое. Ладони соперников сблизились. По обеим сторонам стола горели свечи.

— Внимание! Старт! — объявил Рейли.

Борцы сцепили руки.

Пэдди сразу повезло. Он схватил руку Энтона чуть выше, чем тот ожидал, стиснув не ладонь, а пальцы. К счастью, Энтон успел напрячь руку как раз в тот момент, когда ирландец начал сдавливать косточки.

Энтон высвободил руку, но потерял инициативу. Он свирепо уставился в крышку стола, стараясь сконцентрироваться. Понимая, что ему не удастся прижать руку соперника к столу, он привел все тело в состояние боевой готовности. Даже пальцы ног скрючились в начищенных до блеска ботинках. Мышцы бедер окаменели. Как у гребца, твердая, словно броня, брюшина послужила точкой опоры для двух плечей рычага — верхней и нижней частей его тела.