Не давая Энтону с Эрнстом немедленно броситься на реку, Шотовер воскликнул:

— Ни в коем случае!

В одной руке он держал кружку; между чаинками блестели золотые точки.

— Если поднять шум, не успеем мы зачерпнуть лотками воду, здесь уже вырастет лес заявочных столбов. Отсюда вам видна только одна партия из дюжины человек, но на Мигори работают еще четыре сотни белых золотоискателей. Прежде всего, Джеззи, скажи, когда и где именно ты брала воду, девочка моя.

Иезавель указала на громадную бочку.

— Две недели назад. Я хорошенько вымыла бочку и наполнила ее на Крокодильей стрелке, вверх по реке, где вода свежее. Каждое утро я хожу туда стирать, а на обратном пути зачерпываю ведерко — долить бочку.

Шотовер приготовил четыре лотка. Наполнил каждый до половины водой из бочки — та почти опустела — и, встав, потеребил пальцами рубашку Эрнста.

— Как раз то, что нужно. Эрнст, дай мне твою рубашку.

— Это еще зачем? Она у меня парадная.

— Знаю, но, может быть, благодаря ей мы разбогатеем. Кроме того, все, что на тебе висит, заслуживает компенсации.

Энтон хлопнул приятеля по спине.

Шотовер постелил серую рубашку из плотного хлопка на дно пятого лотка. Энтону бросился в глаза аккуратный шов — Гвенн зашила после того, как доктор Фицгиббонс разорвал на Эрнсте рубашку, чтобы вправить ключицу.

Шотовер вылил туда остатки воды из бочки. Процедил и размазал осадок по поверхности мокрой материи. Все безмолвно опустились перед лотком на колени, благоговейно взирая на темную массу из песка, комочков глины, зернышек кварца и крошечных извивающихся живых организмов. Эрнст брезгливо поморщился.

— Такое способны пить только англичане.

Шотовер перенес рубашку на большой деревянный ящик, служивший им с Иезавелью комодом.

— Выпьем по чашечке, пока будет сохнуть.

Все тело Энтона от волнения покрылось потом и натянулось как струна — словно после схватки с буйволом. Он закусил губу и отошел к костру.

— Запоминайте порядок, — сказал Шотовер. — После того как мы выберем место, нужно сразу же получить охранную грамоту комиссара территории. Это десять шиллингов. Как можно скорее оградить участок шестидюймовыми колышками. Потом у нас будет две недели, чтобы решить, где поставить заявочный столб. Каждая заявка охватывает площадь сто квадратных футов и обходится в десять шиллингов. Заявить можно столько, на сколько хватит денег.

— А тем временем придется платить за еду, оборудование, труд рабочих, — задумчиво произнес Энтон, отдавая себе отчет в том, что у него единственного в этой компании есть деньги — поболее нескольких шиллингов. — Нам потребуются еще деньги.

— Вот то-то и оно, мальчуган. Деньги. А тут еще кафры продают яйца по пятьдесят штук шиллинг, не говоря уже о бананах и микроскопических ананасах. Один раз позавтракать стоит примерно столько же, сколько оформить заявку, особенно если принять во внимание выдающееся во всех смыслах пузо нашего немецкого друга. Придется бедному гансу затянуть пояс.

— Прежде чем начать, внесем окончательную ясность, — сказал Эрнст, с явным удовольствием принюхиваясь к своему грузному, потному телу. Потом он потянулся, почесал белое брюхо. Бронзовая от загара шея казалась от другого туловища. — Делим все на три равные части.

— Четыре, — поправил Шотовер. — Золото нашла Джеззи.

— Четыре, — согласился Энтон.

Немец отвернулся.

Часом позже на расстеленной на комоде рубашке осталась лишь малая горстка блестящих зернышек кварца да черных частиц — вроде бы угля. Шотовер протер очки и снова водрузил себе на нос. Затем он склонился над материей и подул. Чешуйки кварца разлетелись по сторонам. Более тяжелые угольные частицы остались.

— Угольная пыль, серый колчедан, — пояснил Шотовер и вгляделся в застывшие лица товарищей. Потом набрал в легкие побольше воздуха и дунул сильнее. Темные частицы поднялись в воздух и отлетели к краю рубашки. Остались одни лишь запутавшиеся в волокнах хлопковой ткани частицы золота.

Энтон поборол волнение. Все бросились обниматься. Джеззи принесла из палатки жестяную коробку от сигарет «Сеньор сервис». Там оказался пинцет. Мужчины напряженно следили за тем, как она собирает в жестянку крупицы золота, а затем прячет коробку в карман.

Вечером, у костра, трое мужчин с нетерпением ждали, когда Иезавель откроет заветную жестянку. Наконец она осторожно сняла крышку. Все молча любовались собравшейся в углу золотой пылью. Шотовер еле заметно тряхнул коробку, и разнокалиберные частицы заплясали в центре.

— Это только начало, — утомленным голосом молвил Шотовер. — Конечно, нам нужны не эти жалкие пылинки, а их источник — золотая жила, возможно, скрытая в глубине кварцевой породы.

— Как же мы ее узнаем? — заволновался Энтон.

— Узнаем. Это все равно что впервые увидеть прекрасную женщину. Вдруг перестаешь замечать остальных. Кварц, как одежда, показывает ровно столько, сколько нужно, чтобы захотелось ее сорвать. Сколько ухажеров вынуждены были уйти с разбитым сердцем! Зато когда красавица наконец-то капитулирует, это — как дыхание вечной жизни.

* * *

— Работай спиной, парень, — наставлял его Эрнст, наблюдая, как Энтон мучается с киркой среди переплетенных подгнивших стеблей. — Ты никогда не сравняешься силой с черномазыми, если не будешь потеть. — Немец указал ножкой жареного цыпленка в сторону землекопов-кавирондо с лоснящимися черными спинами. — В твои годы я мог работать целый день не разгибаясь.

— Эти корни уходят на три фута в глубину, а потом еще фут чистой земли, прежде чем доберешься до золотоносного слоя. Было бы гораздо лучше, Эрнст, если бы ты взял кирку и помог. У нас осталось всего пять дней, чтобы подать заявку.

— Нет-нет, только не сейчас. Нужно нанять побольше кафров, а мне хватит с лихвой — руководить этими бездельниками. Ты только посмотри на них. Два шиллинга в неделю, плюс жратвы под завязку, и будь я проклят, если они тотчас не начнут бить баклуши — стоит только отвернуться.

Эрнст обсосал жирные пальцы.

— Чем больше мы будем делать сами, тем меньше понадобится наемных рабочих, — проворчал Энтон. Прошло уже две недели, а они так и не нашли золото.

Он посмотрел на другой берег ручья, где Шотовер, с трудом согнув жесткое туловище, проверял кончик щупа. Землекоп-кавирондо — как Энтон, богатырского сложения — держал перед ним шестифутовый шест. Рядом работало еще несколько африканцев. Каждый погружал свой шест в воду до тех пор, пока он не упирался сначала в илистое дно, а затем в твердый слой гальки и сопутствующего золоту кварца. Шотовер обследовал кончики шестов, решая, стоит ли выдергивать в этом месте водоросли и раскапывать дно.

В тридцати ярдах вниз по ручью, где он впадал в Мигори, стояла на коленях Джеззи, напевая про себя балладу маори и покачивая из стороны в сторону лоток. Потом она выливала воду. Джеззи работала самостоятельно, но под вечер бросала это занятие и шла готовить ужин и наводить порядок в лагере.

— Добро пожаловать, джентльмены, — сказал вечером Шотовер и снял очки. — Карты уже ждут.

Энтон поднял глаза от «Дэвида Копперфилда» и увидел троих африканеров[17]. Жена Дэвида, Дора, скоро умрет, и он опять останется один.

— Может, молодой человек или немец тоже захотят сыграть несколько партий, — сказал Шотовер гостям. — Познакомьтесь с миссис Грэхем.

Первый африканер скользнул равнодушным взглядом по лицу улыбающейся темнокожей женщины. Он, как и его компаньоны, был одет во все черное — от сапог с толстыми подошвами до круглого котелка. Энтон впервые видел, чтобы кто-нибудь в Африке носил такую тяжелую, неудобную одежду. У африканера было обветренное лицо, изборожденное морщинами. Даже для этой глухомани, где большинство европейцев отпускали бороду, африканер казался на редкость лохматым. Длинная всклокоченная белая борода стояла торчком, словно наэлектризованная.

Энтону вспомнился рассказ Гуго фон Деккена о старых африканских охотниках за слонами.

— Наша фамилия Вегкоп, — по-английски представился бур и, бросив оценивающий взгляд на две колоды карт, кивнул компаньонам. — Это мой брат с сыном. Пусть, пока мы будем играть, племянник почитает у костра Библию и вымолит для нас прощение. Он еще молод для этого греха. Карты, как золото и женщины, — воплощение дьявольских козней на этом свете.

— Вот именно, майн герр, — с угрюмым видом поддержал его Эрнст. — Для того мы и созданы: грешить и каяться.

Вокруг комода расставили стулья и поместили в центр импровизированного стола масляную лампу. Братья Вегкопы покивали головами и уселись. Энтон, Эрнст и Шотовер присоединились к ним, Иезавель возилась в лагере.

— Чашку бульона? — предложила миссис Грэхем после того, как мужчины сыграли немало партий. Она разлила бульон в кружки и протянула одну чернобородому молодому человеку, сидевшему на бревнышке у костра с раскрытым «Ветхим заветом» на коленях.

Братья взяли бульон и уставились в свои карты, а затем обменялись взглядами и покачали головами. Энтон старался не смотреть на кучку монет возле себя на столе. Все карманы опустели. Рупии и шиллинги, флорины и гульдены, даже два серебряных доллара и золотая канадская монета перешли к нему. Он перевел взгляд на руки братьев Вегкопов. Никогда еще ни у матросов, ни у фермеров или шахтеров он не видел таких натруженных рук. Короткие толстые пальцы и квадратные ладони казались одной сплошной мозолью.

Младший из братьев хотел прекратить игру, но старший не мог остановиться.

— Главное — вера в победу, — убеждал он брата. Из-под прямых широких полей шляпы и седых косм сверкали борозды морщин.

— У нас больше нет денег. На что мы будем играть? Должно быть, это кара, ниспосланная нам свыше.