Только один раз реальность прокралась в их райский уголок, словно маленькая змейка. И виновата была Элисон. Приподнявшись на локте, Коул покрывал поцелуями ее шею. Затем он приподнял топик, который она надела сегодня, и, обнажив одну грудь, стал нежно дразнить ее губами, улыбаясь оттого, как напрягался сосок от каждого его прикосновения.

— У тебя такое шикарное тело, — лениво произнес Коул.

— Шикарное тело? Кажется, был такой фильм.

— Я имел в виду не только прекрасные длинные ноги, которые переливаются на солнце как слоновая кость. Но и глаза цвета лесной травы. Волосы, которые словно льнут к моему пальцу, когда я их касаюсь. — Коул поцеловал впадинку между грудей Элисон. — И соски, — продолжал он. — Такие нежные и розовые. Интересно, это потому, что ты рыжая?

— Я не знаю, — Элисон было тяжело дышать, и она поспешила добавить: — Это ведь ты у нас эксперт по женским соскам, не так ли?

Коул вдруг оставил ее и перевернулся на спину. Элисон тут же захотелось взять свои слова обратно. Но было слишком поздно. К тому же она не привыкла извиняться. Она закрыла глаза и, видимо, заснула, потому что, когда открыла их снова, обнаружила, что солнце на небе переместилось, а Коул дразнит ее, щекоча ей щеки засохшей водорослью. Он поцеловал Элисон, и все ее тело будто запело в ответ. Они вернулись в коттедж и занимались любовью почти до вечера.

А когда Коул и Элисон не занимались любовью, они разговаривали. Не то чтобы о чем-то важном. Благодаря их соглашению это было исключено. Разговор был легким, шутливым, легкомысленным. Только однажды они заговорили на личную тему. Коул спросил Элисон — на этот раз серьезно, — почему же она все-таки решила стать ветеринаром.

И, к собственному удивлению, Элисон вместо того чтобы отделаться дежурной фразой вроде «я люблю животных», начала рассказывать Коулу правду.

Это было сразу после второго неудачного замужества Марго, которое закончилось чудовищными ссорами и взаимными обвинениями. В то лето она сняла коттедж в Кармеле, и, казалось, впервые в жизни ей было достаточно просто провести время с дочерью.

В припадке материнского великодушия Марго разрешила Элисон оставить себе больного щенка, увязавшегося за ней на пляже. Конечно, после первого же раза, когда щенок наделал лужу на ковре, Марго пожалела о своем решении и пригрозила утопить мерзавца. Но Элисон рыдала и отказывалась от пищи, и Марго смягчилась. Только предупредила, что в конце лета собаку придется отпустить.

Собака — инстинкт словно подсказал Элисон не давать псу настоящую кличку, потому что так легче будет с нею расстаться — скрасила одинокое лето Элисон. Дело в том, что очень скоро Марго встретила Арта Джакаранда, то ли антрепренера, то ли кинопродюсера. Элисон, прекрасно понимая, что довольно большая дочь не способствует образу женщины, которая выглядит на двадцать семь, старалась держаться подальше от матери и ее поклонника. Она проводила целые дни на берегу, загорела как негритянка, и только благодаря собаке это лето вполне удалось. Пес был любознательным и дружелюбным. К тому же с его помощью Элисон легко было подружиться с другими ребятами, что не всегда получалось у нее без собаки.

Однажды, когда они с собакой гуляли по берегу, бедное животное укусил какой-то жук, прятавшийся в дюнах.

С обмякшим телом собаки на руках Элисон металась по пляжу в поисках помощи. Какая-то женщина сжалилась над ней и указала на коттедж, где отдыхал в это время ветеринар с женой. Даже не вспомнив о хороших манерах, Элисон ворвалась в дом и молча опустила собаку на руки мужчине, который оказался внутри.

Мужчина и не думал ругаться. Он не стал спрашивать, кто оплатит его услуги. Просто осмотрел собаку и сказал, что хромает она в результате шока, а не из-за самой травмы. Зашив несколько порезов, врач вколол собаке антибиотик и велел Элисон принести ее на осмотр на следующий день. Он разговаривал с ней так, словно она была его самой важной клиенткой.

Неделю спустя Марго объявила, что они с Артом Джакарандой собираются пожениться и, поскольку будут много путешествовать, она нашла для Элисон место в отличном пансионе в Мэне. Девочка снова обратилась к ветеринару, с которым успела подружиться, и он нашел для собаки хороших хозяев.

— Тогда-то ты и решила, что тоже станешь ветеринаром? — предположил Коул. Глаза его были печальны, и Элисон стало вдруг немного стыдно за то, что она не доверяет ему.

— Я не просто решила — я поняла, что стану ветеринаром, что бы ни случилось.

— Сколько тебе было?

— Двенадцать.

— Ты была маленькой упрямицей, да?

— Упорства мне было не занимать. И эгоизма, если верить Марго.

— И все последующие годы ты была так занята, что в жизни твоей не было места пустякам — вроде мужчин, например.

— Вообще-то в моей жизни мелькали мужчины, но все это было так, ничего серьезного. — И секс с ними не возбуждал меня, не будил моих чувств. Они спали, пока я не встретила тебя. — Я всегда была слишком занята, чтобы вести светский образ жизни.

— Ты и сейчас очень занята. Может быть, даже больше, чем когда-либо. Тогда почему же сейчас? И почему именно со мной, Элисон? — Приподнявшись на локте, Коул взглянул ей в лицо. — Видит Бог, мы начали неправильно. В тот вечер, когда мы впервые обедали вместе, ты так легко сменила дружеское расположение на леденящий душу холод, и я решил, что ты играешь со мной.

— А я посчитала тебя просто невыносимым! Сначала ты говоришь мне, прямо и открыто, что не позволишь заманить себя в ловушку длительных серьезных отношений, а потом пытаешься затащить меня в постель Слишком неоригинально для донжуана. Техника хромает.

Коул помолчал несколько секунд, потом на губах его заиграла довольная улыбка.

— Но ведь сработало! Ты же здесь, со мной. И мы ведь, кажется, в постели, не так ли?

Слова Коула были такими самодовольными, что Элисон, не удержавшись, ткнула его в живот. Они стали бороться, и кончилось все тем, что Коул свалил ее с кровати, прижал руки к полу и целовал Элисон до тех пор, пока тело ее не обмякло. Они снова занимались любовью, при солнечном свете, прямо на полу, и Элисон было так хорошо, что она опять почувствовала страх — ласки Коула становились ей необходимы. Что он там говорил раньше? Только здесь и только сейчас? Это ведь было предупреждением, что в один прекрасный день их восхитительный роман кончится и Коул оставит ее. Конечно, она хотела именно этого, но сейчас так приятно было находиться рядом с этим человеком, заниматься с ним любовью, сгорая от страсти, для которой не существует ни будущего, ни разлуки, ни одиночества.

На следующее утро после завтрака они все же доехали до Мендосино и принялись бродить по галереям и антикварным магазинчикам. Когда они вышли из сувенирной лавочки, где Элисон купила для Лори и Лерлин ожерелья из ракушек, Коул вдруг захотел, чтобы сидящий на тротуаре художник написал ее портрет.

Элисон слегка озадачила его настойчивость.

— Но зачем тебе мой портрет? — спросила она.

Поколебавшись, Коул произнес с наигранной легкостью:

— Конечно же, как сувенир на память о тебе, дорогая.

Элисон стало больно. Она ясно представила себе одну из комнат в доме Коула, полную подобных трофеев. Там наверняка висят портреты женщин, с которыми Коул спал. Все же Элисон удалось выдавить из себя улыбку.

— Хорошо. Но тогда пусть он нарисует и твой портрет — я тоже хочу иметь сувенир на память.

— Почему бы и нет? Но сначала ты.

У художника не было других клиентов, и он не торопился. Сначала Элисон было не по себе, но потом она расслабилась, и ей даже показалось приятным сидеть в лучах солнечного света, прислушиваясь к беседе двух мужчин. Хотя Коул был доволен результатом, Элисон немного разочаровал портрет. Технически он был исполнен безукоризненно, но девушка на портрете выглядела слабой и уязвимой. Элисон была уверена, что у нее вовсе не такое выражение лица.

С другой стороны, портрет Коула получился удивительно хорошо. Художник, рисовавший пастелью, точно уловил ярко-синий цвет его глаз, слегка ироничную улыбку и четко прорисовал завитки волос над висками.

Потом, когда они вернулись в свой коттедж переодеться к обеду, Элисон аккуратно завернула портрет в газету. Коул никак не комментировал ее действия, но в глазах его появилось загадочное выражение, когда он смотрел, как Элисон прячет его портрет в чемодан.

В воскресенье они купили холодных сандвичей и упаковку пива в магазинчике деликатесов в Мендосино и поехали к северу по аллее Великанов, чтобы устроить пикник.

Позавтракали они в тенистой долине, укрытой от дороги холмами. Над ними возвышались величественные деревья, ветерок нежно касался их лиц. Здесь пахло мхом, папоротниками и другими растениями, которые любят расти в сырых темных местах. Они даже старались говорить потише, словно в церкви, чтобы не нарушать очарования уединенного уголка природы.

Потом они легли на подстилку из сухих листьев, и Элисон вздремнула немного, положив голову на плечо Коулу. Открыв глаза, она увидела, что он склонился над ней и в глазах его было такое мечтательное выражение, что колкие слова, которые Элисон собиралась произнести, застыли у нее на губах.

Коул резко привлек ее к себе, и на этот раз они занимались любовью почти грубо, словно злились друг на друга. Это пугало Элисон, и в то же время она испытывала острое наслаждение, чувство глубочайшего удовлетворения.

В ту ночь она неожиданно проснулась в темноте, не понимая, что именно ее разбудило. Перед тем, как заснуть, они немного полежали в полудреме, планируя, что будут делать дальше. Решили опять посидеть в лесу, потом доехать по побережью до Ферндейла и пообедать в знаменитом ресторане морских деликатесов, о котором говорил ей Коул, а потом вернуться в коттедж, где им предстояло провести последнюю ночь.