Дэй Лакки - Отморозок

Киваю.

Едва заметно, но он понимает.

И вновь сжимает мои волосы, еще сильнее, чем раньше, даже слегка их натягивает. Вновь возобновляет толчки. А спустя пару секунд я чувствую, как его член начинает подрагивать, и…

– Давай, Шерон, – с новым, более глубоким толчком, командует он, а спустя буквально секунду кончает.

С тихим стоном после грубого мата. Не отпуская из рук мои волосы. Наблюдая за тем, как, едва он высунул член, я проглатываю его удовольствие – горячее и чуть терпкое.

Словно поощряя меня, проводит головкой члена по моим губам, когда я снова могу дышать. Гулко сглатывает, когда я сама, без подсказки и просьбы, слизываю последнюю каплю с упругой головки.

– Умница, – склонившись надо мной, Эрик теперь очерчивает мои губы подушечкой большого пальца. – Знаешь, я подумываю все оставшиеся желания загадывать именно это. Каждый день фирменный минет от сестренки… хм… я неплохо придумал, не так ли?

Я не понимаю, шутит он или говорит всерьез. И еще меньше понимаю – как я к этому отношусь. Мне понравилось? Скорее да, чем нет. Но хотела ли я получить такую обязанность? Уж точно нет!

Я молчу. Чувствую, как внутри закипает обида. И то, что я все еще стою на коленях, делу никак не помогает. Странно, еще минуту назад все, что происходило, казалось возбуждающим, интимным…

И когда я была готова уже выскочить из его комнаты, чтобы не входить в нее больше никогда, он поднял меня с пола, притянул к себе, с неожиданной нежностью провел рукою по волосам и шепнул тихо:

– Эй, я просто хотел сказать, что ты офигенная.

Я проснулась рано с ощущением тревоги. Вспомнила вчерашний день, весь сразу и в мельчайших подробностях: ссору Эрика и Стива, подаренную мне машину и всё, что произошло после.

Ещё одна мысль, тоже тревожная: мама и Стив уехали. Сейчас в этом огромном доме мы с Эриком одни.

Что теперь будет? Чем это закончится?

Я чувствовала опасность, исходившую от него, но даже не она была главной.

Главным было то, что испытывала я. Аномальную тягу к нему.

Сейчас я уже не сомневалась: мне нравится в нём всё – от начала и до конца. Каждая черта, каждый миллиметр его тела. Чем больше я его узнаю – тем больше прикипаю. И то, что я отлично знаю, – это не тот человек, с которым могут быть отношения, ничего не меняет.

Я поднялась, надела свободные штаны и футболку и направилась в кухню. Сегодня, когда будить нас особенно некому, Эрик наверняка будет спать до обеда, и для меня это отличная возможность наскоро позавтракать и улизнуть из дому, не сталкиваясь с ним.

Но я ошиблась. Когда я вошла в кухню – сразу же увидела там его.

Ого!

Он был в фартуке на голое тело, и, надо сказать, фартук этот скрывал не так уж и много. Широкие плечи, мускулистые ноги и крепкие ягодицы были отлично видны. Эрик размешивал что-то в большой пластиковой миске, и я постаралась сосредоточиться именно на этом, хотя мой взгляд упрямо соскальзывал на его тело.

Тело, к которому я прикасалась, и не только руками.

Нельзя, просто нельзя выглядеть так восхитительно, еще и с утра. Чуть взъерошенные черные волосы, лукавый взгляд, усмешка на губах, к которым хотелось прикоснуться хотя бы кончиком пальца. Но это, наверное, потому, что он, подцепив то, что усердно вымешивал в миске, сам только что облизал свой палец.

– Что это? – спросила я, вместо того, чтобы поздороваться.

Мой голос прозвучал сипло, и я прочистила горло. Просто не выспалась, я просто не выспалась, вот и все.

Но мой взгляд вновь прошелся по его ягодицам. И вряд ли бы кто-нибудь смог поставить мне это в вину. Это шок. Эрик, хлопочущий на кухне, – это зрелище, от которого любой, кто его знает хоть немного, потерял бы дар речи. А в таком виде…

– Решил приготовить тебе блинчики, – невозмутимо сказал он.

Вот у кого железная выдержка. Ведет себя так, будто ничего неожиданного не происходит. А я…

А я как дурочка повторяла про себя то, что меня удивило даже больше, чем его внешний вид: «Тебе блинчики… тебе…». Он правда это делает для меня?

Я подошла к нему ближе. Пока он не видел, украдкой рассматривала его профиль, а в груди что-то предательски ныло. Он был так сосредоточен на своем занятии, а мне до безумия хотелось прикоснуться к нему. Провести рукой по его обнаженным плечам, закопаться пальцами в его непослушные волосы, заставить его обернуться ко мне.

Странное ощущение – как будто за ночь я успела соскучиться по нему. Но так не бывает.

Не бывает, чтобы хотелось добровольно быть с человеком, от которого ты зависишь и который может тобой управлять. Я ему нужна лишь для того, чтобы удовлетворять его прихоти. Но тогда почему он возится с этими блинчиками?

Если так хотел их, мог заставить меня. Но нет. Взбивает, прищуривается, о чем-то раздумывает и добавляет ингредиенты. Даже стало обидно – меня как будто и нет рядом с ним, даже не взглянет на меня.

– А ты умеешь? – спросила я, вовсе не желая его поддеть.

Просто была изумлена. А еще… да, а еще мне хотелось, чтобы он обернулся.

– А ты сомневаешься? – он посмотрел на меня с деланным возмущением, а я почувствовала ликование.

Как будто мне неожиданно вручили приз, о котором я долго мечтала, но постоянно проигрывала, и он ускользал. Глупо, наивно, бессмысленно, и то, что он делает – тоже игра, я все понимала.

Но не могла убедить себя, что нужно закрыться, потому что нельзя подпускать его близко. Еще ближе, чем уже подпустила. Потому что потом будет больно. Выдержу ли я? Смогу ли вытравить ее из себя – вместе с этой ухмылкой Эрика, вместе с его взглядом, от которого подгибаются коленки, а по телу разгуливает табун мурашек с плакатом: «Ты – дура!».

Но мне так хотелось поверить, что я ошибаюсь…

И если у меня есть эти минуты, не красть их у самой же себя, а принять. Наверное, счастье потому к нам и стучится так редко, что мы не желаем ему открывать. Оно постучит раз, другой, а когда наткнется на закрытую дверь и неверие, развернется и уйдет к кому-то другому. К тому, кто пока еще верит. К тому, у кого сердце пока еще не забито наглухо створками с ржавыми гвоздями из обид, разочарований и прошлого.

– Любой бы усомнился… – тихо произнесла я.

– Ах вот ты как?! – черные брови Эрика возмущенно взлетели вверх.

А в следующее мгновение на меня полетела горсть муки: на футболку, на волосы, мыть которые было уже некогда…

Ухмылка на его губах…

Она провоцировала, искушала, подталкивала, проверяла меня. И нет, я не разозлилась, наоборот – изнутри поднималось какое-то отчаянное веселье.

Я тоже схватила жменю муки и запустила её уже в своего обидчика.

Через несколько минут кухня напоминала место побоища. Мука была только началом – дальше в ход пошёл кленовый сироп и бог знает что ещё. Мы носились друг за другом по кухне, не слишком обращая внимание на то, что оба перепачканы с ног до головы.

Было весело и как-то легко. Мы остановились лишь когда совершенно выдохлись. Эрик поймал меня в объятия, хотя я всё ещё пыталась обсыпать сахаром его волосы.

– Эй, эй, прекрати, – с улыбкой сказал он. Заглянул в глаза, и от этого взгляда я застыла. Предвкушение, мурашки, царапающие позвоночник, тот самый момент, когда веселье остаётся позади, уступая место чему-то другому. – Посмотри, что ты устроила!

– Я устроила? – выдыхаю возмущенно.

Но не успеваю договорить. Он наклоняется ко мне ближе и слизывает кленовый сироп с моей щеки. Медленно, с удовольствием скользя языком по моей коже. И всё становится неважным – вообще всё.

– Я знаю, что нужно делать, – говорит уверенно он.

И я уже больше не возражаю. Меня это вполне устраивает. Если он знает, что нужно делать – пусть делает. Пусть… только скорее… пока не исчезло ощущение, будто в моей груди парят маленькие воздушные пузырьки.

К счастью, он не заставляет себя ждать, подхватывает меня на руки и куда-то несёт. И я не слишком разбираюсь, куда, потому что в это время наконец-то делаю то, что мне хотелось с первой минуты, когда я увидела его на кухне – запускаю пальцы в его волосы и сцеловываю сладкие капли со лба. Сладко… как же сладко…

А потом прохожусь по его лбу языком, опускаюсь к его щекам, хотя там нет кленовых следов. Какая разница? Он же не видит, а мне очень хочется. И это занятие кажется мне куда важнее, чем что угодно другое в этом мире.

Я прихожу в себя только когда он вталкивает меня в душевую кабину и сверху льётся вода.

Я в одежде, перепачканная всем, чем угодно, а он в фартуке.

Впрочем, и то и другое тут же исчезает и оказывается скомканным где-то в углу, а мы стоим в душе, тесно прижавшиеся друг к другу.

Вода смывает с нас следы побоища, льётся сверху, не давая дышать.

И тогда я делаю то, чего, наверное, хотела всё это время – или захотела мгновение назад. Поднимаюсь на цыпочки, дотягиваюсь губами до его губ и целую его.

Сама. Как он и хотел.

Как хотела я…

Сердце пускается вскачь от моей смелости и того, что я получила запретное, желаемое. Его губы… они слаще сиропа…

Это последнее, что я успеваю подумать, потому что Эрик вмиг перехватывает инициативу. И показывает, как именно ему нравится. Его поцелуй жаркий, глубокий, жадный, словно отказали все тормоза.

А их и правда больше нет. Потому что я отвечаю точно так же. Жадно, пусть и неумело.

Но с Эриком это не имеет никакого значения – как будто он всё может и умеет за нас обоих.

Я хватаюсь за его плечи, дышу ему в губы, позволяю ему поглотить мой стон, когда его язык становится слишком настойчивым. Он не целует, нет. Он будто меня завоевывает, захватывает новые территории, утверждает свои права.

Не могу говорить, не хватает дыхания, наши языки сплетены… Но он будто считывает сигналы, которые посылает мой пульс: «Можно, можно… еще… пожалуйста, я хочу с тобой больше…»