Кэролайн Хаддад - Отмщение

На этом порождающем комплексы семинаре Грэйс обычно сидела с убежденной лесбиянкой, которую звали Мишель. На самом деле по своей природе Мишель была гетеросексуальной, но мужчин она ненавидела, считала их презренными угнетателями женщин. Но и женщин эта лесбиянка недолюбливала, потому что все они, по ее выражению, «тугомыслящие». Впрочем, не все, исключение составляла сама Мишель — у нее с головой было все в порядке, по крайней мере, так она говорила. А вот с телом и сердцем у Мишель происходили «блуждания».

Мишель со всеми ее отклонениями и выспренной демагогией представлялась Грэйс все же более симпатичной, чем звезда семинара Сара, которой Лесли Браунло предсказывал великое будущее. Рассказы Сары казались Грэйс слишком длинными, тяжелыми и скучными. Так же тяжело и изматывающе тянулись дни Грэйс в Айове. Один из рассказов Сары нудно описывал, как старая женщина поправляла гладиолусы в вазе.

— Это рассказ о жизни, не так ли? — сказал Лесли. — О том промежутке между жизнью и смертью, который мы называем временем.

Другой рассказ Сары повествовал о десятилетнем мальчике, обучающемся на плотника. Он сделал стол с ножками разной длины, а потом бесконечно подпиливал то одну, то другую ножку, но стол все никак не хотел стоять ровно, почему-то все время шатался.

— Герой этого произведения, — с глубокомысленным видом прокомментировал Лесли, — несмотря на все свои старания приспособиться к традиционным требованиям, обнаруживает в себе неспособность к конформизму, не желает подчиняться давящей на него системе, не хочет загонять себя в привычные рамки. Сара, ты изобразила это с подлинным мастерством.

Может быть, они спят вместе? — думала Грэйс о Лесли и Саре, не в силах найти другое разумное объяснение происходящему. Сомнения в этом окончательно развеялись, когда в журнале «Нью-Йоркер» появился один из более чем странных рассказов Сары. Более того, редакция журнала даже не заставила Сару отредактировать ее «выдающееся» творение! По сравнению с таким достижением попытки Грэйс публиковаться в «Скандалах» выглядели достойными жалости.

Первый рассказ, прочитанный Грэйс на семинаре, обличал лицемерие. Кстати, этот порок, по ее мнению, был присущ некоторым участникам семинара. Рассказ повествовал о мужчине и женщине. Они жили вместе, нарочно не сочетаясь законным браком, — этим они бросали вызов обществу. Оба имели отношение к искусству. Он был художником и имел патологическую страсть к мертвым животным. Он ловил животных, убивал их, рисовал, а потом разбрасывал вокруг своего дома. Такими картинами этот художник приобрел широкую известность в определенных кругах. Его подружка изготовляла художественные изделия с эмалью, нечто вроде финифти, но успеха не имела, зарабатывала она мало. Тем не менее бросать свое искусство женщина не собиралась. Мужчина якобы пытался вдохновлять ее, но получалось почему-то наоборот. В конце концов всей домашней работой стала заниматься женщина, а мужчина продолжал потрошить коз в ванне. Потом мужчина заставил женщину прекратить работу над ее проектом, а вместо этого делать украшения, которые можно продать на рождественской выставке художественных изделий. Рассказ заканчивался тем, что женщина окончательно потеряла веру в свой талант и забеременела. Именно это, как вдруг выяснилось, и надо было мужчине.

— Лиф посмотрел на свою женщину любящим взором, — читала Грэйс последний абзац своего рассказа. — Эрика подняла на него глаза и поняла, что предана. Она предана сама собой.

Грэйс положила аккуратно отпечатанные листки своего рассказа на стол, взглянула на лица студентов. Наступила полная тишина. В начале чтения рассказа Грэйс нервничала, но по мере продвижения к концу постепенно набиралась уверенности. Теперь в наступившей тишине Грэйс стояла спокойно, совершенно убежденная в том, что написала первоклассный рассказ.

— В этом рассказе не очень хороший язык, — нарушила затянувшуюся тишину Маргарита, у которой действительно с языком были трудности. — Язык рассказа слишком… э-э-э… м-м-м… слишком прост. Так люди говорят в быту. Такой язык мы каждый день слышим на улице. Зачем тогда людям читать такие рассказы?

— Понимаешь… — начала было объяснять Грэйс.

— Тебе надо обогатить словарный запас, — перебила ее Маргарита.

— Но язык рассказа…

— Где же художественные образы? — вставила Сара.

— Образы есть, — вмешался Вильям, — но их просто не видно, столь они невыразительны. А эти трупы животных… Боже мой!

— Непонятно, зачем она жила с этим типом? — завела свою обычную волынку Мишель. — Ведь с самого начала было ясно, что он хочет убить ее. Он хотел убить ее душу. Ведь это символизируют мертвые животные!

— Зачем ей было беременеть? Ведь ее ребенка могут призвать в армию и бросить в мясорубку войны, — высказался ветеран войны во Вьетнаме.

— Никак не возьму в толк, почему она работала с эмалью? — признался Ячейка Номер Один. — Что подразумевается под эмалью? Что она символизирует?

— Ничего особенного не символизирует, — попыталась Грэйс вставить хоть слово.

— Грэйс, — не дал ей договорить Лесли Браунло. Все замолкли, прислушиваясь к его образцовому произношению. — Я думаю, что присутствующие здесь хотят сказать, что твое произведение не оригинально. Все это уже было описано раньше. Любовь как предмет литературы уже исчерпала себя. Любовь давно в прошлом.

— Любовь в прошлом? — удивленно переспросила Грэйс.

— О нет, конечно, для коммерческой литературы она жива. Но мы занимаемся серьезной литературой. Мы пытаемся продвинуть литературу на новые высоты. Мы должны уметь описывать каждую секунду нашего бытия. Мы хотим показать всю важность самых обычных поступков. Твой рассказ в лучшем случае можно назвать мелодрамой. Давайте не будем поступаться нашими принципами. О'кей?

После чтения рассказа на семинаре Грэйс заметила, что ее начали сторониться. Участники семинара бегали от нее как от чумы, если употребить это избитое выражение, которого ни в коем случае старались не употреблять «изысканные» молодые писатели. Начиная с этого момента все разговоры на литературные и окололитературные темы, если не считать семинаров, шли в отсутствие Грэйс. Все ясно дали понять, что не считают Грэйс настоящим писателем.

Ближе к концу срока обучения Лесли Браунло подошел к Грэйс для беседы с глазу на глаз. Это произошло после того, как Грэйс прочитала на семинаре второй свой рассказ, фантастическую историю о женщине и ее коте-поводыре. Этот рассказ, разумеется, тоже был раскритикован участниками семинара. Так вот, после этого Лесли подошел к Грэйс и выразил надежду, что она может добиться успехов в какой-либо иной области, но только не в литературе.

— Но я же знаю, что стану писательницей, — упрямо ответила Грэйс.

В его взгляде было явное неодобрение.

— Может быть, вам попробовать себя на журналистском поприще? Просто я хочу, чтоб вы поняли, что студенты нашего семинара относятся к своему призванию серьезно. Многие из них собираются получить ученую степень. Впоследствии они смогут преподавать в других университетах, где будут с успехом проповедовать правильные понятия о писательском мастерстве. Грэйс, боюсь, я не могу рекомендовать вам пойти этим путем.

Возможно, Грэйс поверила бы своему авторитетному преподавателю и даже выучила бы эти его слова наизусть, если бы в тот же день она не зашла в одну из библиотек университета Айовы, где можно было найти все литературные журналы, включая самые незначительные, и все-все газеты. Там Грэйс наткнулась на нечто чудовищное — на первой странице «Нью-йоркского книжного обозрения» красовалась восторженная рецензия на книгу Томми Паттерсона «Десять лет в пустыне: духовные поиски смысла жизни». Томми величался «ведущим голосом грядущего поколения». Несколько слов было сказано и о Грэйс. Ее обозвали пустышкой!

Ах так?! Тогда она останется в Айове! Грэйс всем докажет, как они заблуждаются! Она талантлива. Она знает это. Грэйс Мэндлин докажет это.

Они покинули Эдем Айовы вместе, изгнанные из цветущего рая. Ева была белой, Адам — черным. Так началась история их совместной жизни.

Грэйс Мэндлин встретила Даррела Темпельтона на семинаре, который назывался «Изучение эпоса». К этому времени Грэйс еще не писала эпических произведений, но надеялась, что когда-нибудь будет писать. А пока в «Обозрении Север-Юг» опубликовали второй ее короткий рассказ. Грэйс вырвала из журнала страницы со своим рассказом и послала их Лесли Браунло, надеясь, что он изменит свое опрометчивое мнение о ее способностях. Но в ответ она получила записку со словами: «Я вижу, у вас еще плохо получается». Грэйс бесилась: недоумок! Наглый осел!

Но теперь Лесли Браунло значил для нее меньше — у Грэйс появился источник существенно более сильных впечатлений, источник более важный, чем ее писательское ремесло. Это был Даррел Темпельтон. Встреча с ним на семинаре «Изучение эпоса» лишний раз убедила Грэйс в могуществе и милосердии Купидона, подстерегающего нас порой в самых неожиданных местах.

Грэйс сидела в аудитории с высоким потолком, где окна второго этажа почти соприкасались с ветвями древнего дуба, и в голове у нее даже мысли не было завести любовника, когда вдруг вошел Даррел. Он начал с Грэйс то, что впоследствии превратилось в бурный дуэт двух душ. Он спросил, над чем она сейчас работает. Это был распространенный в их среде вопрос — все что-то писали, недаром же они посещали писательские семинары. Хотя это конкретное занятие семинара касалось умения работать с писательским блокнотом.

В то время Грэйс ни над чем не работала, а только пока думала, сплетала нити будущего рассказа. Чтобы хоть что-то ответить, Грэйс сказала, что работает над темой «женщины и концепция их свободы». Это был достаточно уклончивый, а потому безопасный ответ. В Айове в то время многие женщины ломали головы над новыми, откуда-то подсунутыми им проблемами. Революция во взглядах на прежние ценности вдруг откуда ни возьмись свалилась на них, заморочила их бедные головы, и многие не знали, как быть.