Меня начинает трясти. Отец уговаривает меня помириться с Артуром? Это какой-то страшный сон! Даже не думала, что отец в курсе наших отношений. Неужели Анна Григорьевна такая болтушка? Но следующая фраза расставляет все по своим местам:

— Лиза уже давно пожалела, что поссорилась с тобой. Она Настасье плакалась. Мы категорически не поддерживаем вашу ссору. Это неправильно, дочка. Ведь скоро мы станем семьей.

— Не хочу я с ней мириться!

— Василин, ну это уже совсем по-детски. Вы ведь взрослые уже девочки. Что за детский сад. Да и причин для ссоры нет… Если это ревность… Обещаю, никогда никто не будет для меня важнее, чем ты, доченька.

— Нет… Пап, я не хочу говорить о Лизе. Согласна, наша ссора глупая. Но это уже не имеет значения. И примирение мне не нужно — потому что я уеду. Все равно, даже если не разрешишь!

— Да что случилось то? — начинает сердиться отец. — Тогда объяснись! Что произошло?

— Какой ты глупый, Никон, — раздается голос Анны Григорьевны. Бабушка стоит на пороге. Конечно, подслушивала наш разговор. — А я тебя предупреждала! Знала, что этим закончится.

— О чем вы, Анна Григорьевна? — поворачивается к ней донельзя удивленный отец. — Вы знаете что с Василиной?

— Конечно знаю. Это только ты здесь — слеп как крот.

— Тогда поведайте нам свою мудрость, — нахмурившись предлагает Никон Дусманис. — Я действительно понятия не имею.

Но бабушка поворачивается ко мне и вопрошает гневно:

— И что теперь удумала? Бежать? Ты с ума сошла! Школа, экзамены. Включай мозги, деточка. Не тебя первую в мире бросили. Мужчины — они такие.

— Анна Григорьевна… — пробует вклиниться в гневную речь отец. — Я не понимаю, о чем вы…

— О том, что твоя дочь влюбилась по уши! А ты только о своей личной жизни думать способен.

От звенящего голоса бабушки у меня разболелась голова. Спорить с Анной Григорьевной всегда довольно сложно, а в данный момент ситуация сложилась далеко не из легких.

— Это правда, Василина? — взволнованно спрашивает папа.

— Нет!

— Конечно правда, а ты думаешь, из-за чего она вечерами из дома рвалась? Воздухом дышать? — ехидничает бабушка.

— Хорошо, мы обязательно все это обсудим. Вы должны были поставить меня в известность, Анна Григорьевна.

— Ничего я тебе не должна! В няньки не нанималась! И так нервы последние вытрепала с твоей дочерью. С меня хватит, больше не собираюсь. Бежать она собралась! В институт не пойдет! — злится бабушка.

— Василина, мне пора на работу. Ты знаешь, я не могу опаздывать. Мы поговорим обо всем вечером, спокойно. Но пока — никто никуда не едет…


Отец уходит, оставив меня с разъяренной бабушкой наедине.

— В отца пошла, — задумчиво заявляет Анна Григорьевна. — Самое главное — гордость, о другом не думаете!

— Нет! — возражаю запальчиво. — Дело не в гордости. — Я просто…

— А знаешь, ты права! Гордостью тут и не пахнет! Если бы она у тебя была, последнее, о чем бы ты подумала — побег! Не стала бы убегать и прятаться как трусливая мышка! Показала обидчикам, насколько они неважны и ничтожны! Назло всем получила бы диплом и поступила!

Я понимала, что бабушка права. Но увы, я действительно была трусливой серой мышкой. Не могла противиться желанию убежать. Впервые в жизни я не подчинилась уговорам, настояла на своем. Выслушала множество нотаций, даже истерик. Но что-то сломалось внутри, разрушилось. Душевная боль не покидала ни на секунду. Я могла думать лишь об одном — как заглушить ее. И видела спасение лишь в расстоянии. В конце концов, отец смирился, позвонил Дашиным родителям. Еще до переезда, когда мы рассматривали варианты, как жить дальше, одним был тот, в котором отец уезжал на север, на заработки. А меня оставлял жить с Дашей. Мы всегда были как сестры. Ее родители очень любили меня. Так что с местом жительства проблем не возникло. Договориться со школой тоже не составило труда. Настасья Михайловна поговорила с Таисией, чтобы та помола подготовить документы. Прежде я взяла с Лизиной мамы слово, что о нашем с Артуром разладе, разговор ни в коем случае не будет подниматься. Пусть Таисия думает что угодно. Что я сошла с ума. Или с отцом поссорилась. Но только не вмешивать Бурмистрова.


В результате с экзаменами все прошло гладко. Мне было разрешено сдать все в родном городе, в школе, где училась много лет. Как бы я хотела, чтобы никакого переезда вообще не было! Стереть этот год, полностью… Но увы, могла об этом лишь мечтать.

Но что бы я ни делала, как ни пыталась стереть из памяти школу, учебу, спектакль, семейство Бурмистровых… ничего не выходило. А самое главное, Артур. Он преследовал меня. Приходил во сне. Преследовал мыслях. Я не могла запретить себе анализировать то, что произошло. Думать о том, сколько же он врал мне. Как играл со мной. Теперь ясно, почему не хотел близости. Хотя к Черту, ничего не понятно! Он мог завершить этот спор давным-давно! Еще зимой, в доме деда. Если бы хоть чуточку надавил, я бы не устояла… Но видимо, зимой на байке ездить некомфортно. А может, решил «закрепить» результат, влюбив в себя так, чтоб и вздохнуть без него не могла… И у него получилось. Я постоянно чувствовала удушье, в горле появлялся комок. Самое противное — я никак не могла избавиться ни от воспоминаний, ни от мыслей об Артуре. Что бы ни делала. Куда бы ни пошла. Даже шкатулку с балериной — злосчастный новогодний подарок, который, безусловно, тоже был холодным расчетом — не смогла выкинуть. Лишь однажды в сердцах бросила об пол… Шкатулка треснула… но я ее склеила. Но я не собиралась забирать с собой в дорогу, тащить в новую жизнь болезненные воспоминания. Поэтому, и атлас с рисунками, и подарок, и другие мелочи, фотографии, памятные безделушки, счастливые билетики, куча хлама, который есть у любого романтичного подростка, собрала в большую картонную коробку и оттащила на чердак. Закопала в самом углу, под ворохом старых бабушкиных платьев. И мысленно произнесла прощальную речь.


В последний раз оглядываю комнату, которая была мне домом чуть меньше года. Рассматриваю себя в зеркале, ищу изменения. Ничего. Ни морщин, появляющихся от горя, ни выражения скорби. Обычная. Невзрачная. А ведь столько дней кряду чувствовала себя почти умирающей… Неужели, эта боль останется со мной навсегда? Снова слезы подступают к глазам. Раздается робкий стук в дверь. Наверное, такси приехало. Вытираю влагу с лица, и натянув улыбку, подхожу к двери.

За ней стоит Лиса. Лицо бледное, в глазах слезы.

— Я такая дура, всхлипывает она и бросается мне на шею. — Прости меня, пожалуйста! Ненавижу себя за тот день! Я ужасно поступила! Все из-за меня!

Отстраняюсь. Смотрю в лицо Лизы, и по телу разливается тепло. Один ледяной камень растаял, и сразу стало легче дышать.

— Ты права, — всхлипывает Лиса, неверно поняв мое молчание. — Нет мне прощения…

— Да о чем ты, Лиз, — вздыхаю. — Я давно не сержусь. Сама во всем виновата.

— Нет! Виноват тот, кто дружбу разрушил, — запальчиво возражает Лиса. — Я не должна была так резко…

— Да уж…

— Я давно хотела подойти… Но ты была так занята… Так счастлива. Мне казалось, тебе не до меня. Было так обидно. Я ревновала… смешно конечно.

— Я рада, что ты пришла! Правда! Не хотелось уезжать, оставляя между нами непонимание. Спасибо. — Обнимаю подругу.

— Не уезжай, — умоляет Лиза. — Останься, мы все разрулим. Осталось только экзамены сдать. Город не такой уж маленький, ты можешь не пересекаться с Соболевой. А вот Бурмистров… тебе нужно поговорить с ним.

— О чем, Лиз? — всхлипываю. — Мы все сказали друг другу.

— Он неделю меня преследовал. Требовал встречи, разговора. Я не выдержала, выслушала его. В кафе встретились… Он мне все рассказал! О споре, о Нике. Не зря Ведьмой ее зовут, вот ведь сука! Наверняка специально все подстроила. Сдыхала от ревности и злобы. Ненавидела тебя. Только напрямую боялась пакостить.

— Да при чем тут Соболева? Артур сам признался, что был спор!

— Давно! Он говорит, что потом все изменилось. Стало серьезно.

— Замолчи! Даже слушать не хочу! — закрываю уши ладонями и мотаю головой. — Предполагать, гадать! Разбираться где был искренен, а где насмехался.

— Он говорит, собирался признаться. Боялся.

— Оказывается, он еще и трус, — горько усмехаюсь. — Нет, Лиз, как ты все это себе представляешь? Остаюсь, спокойно встречаю их в школе, как ни в чем не бывало. Может и на выпускной пойти?

— А почему нет? Ты не преступница, чтобы бежать, прятаться. Никто тебе ничего не скажет, не сделает! Артур так Соболеву припугнул, она теперь по школе тенью крадется. Не знаю, что там у них произошло… Знаю только, что был разговор. Да и Бурмистров сейчас — жалкое зрелище. Хочешь верь, хочешь нет — но парень страшно переживает. Хочет помириться, вернуть тебя. Не лезет и не приходит каждый день к твоему дому, только потому что боится спровоцировать на побег. Это он сам мне все рассказал! Он с ума сходит от мысли, что ты можешь уехать!

— Уже неважно. Прошу, пожалуйста, не говори мне о нем. Это слишком больно…

— Пройдет! Каждый рано или поздно спотыкается, ошибается в любви, теряет отношения. Я вот с Матвеем снова в ссоре. Между прочим, из-за тебя. Он, оказывается, тоже знал про спор… Этого я ему не прощу.

— Да ладно, — горько усмехаюсь. — Похоже, про спор не знали только глухие, да я… Дура набитая. А ведь ты меня предупреждала.

— Кто я такая, чтобы предупреждать! Тоже не большого ума… Я конечно ужасно боялась, что так получится. Артур — ужасный бабник. Я знала, что Соболева его долго не удержит… Но ты… мне кажется, ты его по-настоящему зацепила!

— Все. Не могу больше! Лиз, пожалуйста…

— Хорошо, прости!

— Скажи, а это ты мой рюкзак в тот день домой принесла? — приходит мне неожиданно в голову.