— Да в порядке со мной всё, — стараюсь изобразить полное безразличие, чтобы пресечь на корню все дальнейшие расспросы. Представляю, каким идиотом ему кажусь, изображая из себя мистера Равнодушие. Никогда мне не удавалось обмануть Фила, сколько бы ни пытался. — Не обращай внимания, просто немного устал. Но, в общем и целом, всё просто зашибись.

Филин смотрит на меня, чуть сощурившись. Не нужно быть ясновидящим, чтобы понимать: он мне не верит. Я сам виноват: слишком часто заставлял его в последние годы волноваться. Неоднократные попытки изменить что-то в себе, стать прежним, завязать с шатаниями по разномастным притонам неизменно заканчиваются провалом. Раз за разом Филин едет вытаскивать мою задницу из разной степени фатального дерьма, каждый раз на утро обещаю ему, что это было в последний раз, однако наступает ночь, и я слетаю с катушек, будто в меня бес вселяется. Мне порой до чёртиков стыдно, но после смерти Нат не могу ничего с собой поделать, как не пытаюсь. Или просто недостаточно стараюсь?

— Повторяю: всё нормально со мной, не парься. — Поднимаюсь с дивана и направляясь в кабинет. — Сейчас вернусь, не скучай.

В спину мне несётся злобное шипение и мат: Филин знает, зачем направляюсь в нашу общую вотчину. Точно не для того, чтобы заняться текущей отчётностью, нет. Мне нужен бар, и только он. О делах буду думать завтра, но сегодня хочется разогнать кровь, пустив по венам зелёного змия.

Вернувшись, ожидаю увидеть перекошенное в гневе лицо, но взамен наблюдаю блуждающую улыбку на его лице и взгляд, устремлённый в экран телефона. Сто процентов не обошлось без его любимой Птички — девушки, которая так неожиданно ворвалась в жизнь моего лучшего друга. Благодаря ей он стал чаще смеяться и вообще выглядит счастливым, а это дорогого стоит — за это я готов терпеть её, хоть она ещё та любительница морали читать.

— Что пишут? — спрашиваю, протягивая Филу запотевшую бутылку, которую тот машинально берёт в руку. Длинные пальцы сжимают горлышко, но пить не спешит. — Наши рубежи всё ещё под надёжной защитой? Ядерная зима откладывается? Сексуальные скандалы вышли на новый уровень?

— Птичка прислала фотографии с шоу, — произносит, не отрывая взгляд от экрана. — Очень любопытные фото, между прочим.

Его девушка — неплохой фотограф, но её чёртовая привычка везде таскать с собой камеру и фотографировать своего ненаглядного Фила, а с ним и всех нас заодно, иногда до коликов раздражает. Уже две выставки с нашими рожами сварганила и всё никак не успокоится. И, главное же, ходят, смотрят, ахают и охают над нашими портретами, сумасшедшие какие-то ценители искусства. Мне-то пофиг — пусть хоть до дыр засмотрят. Но некоторым из нас такая петрушка весь салат портит. Брэйну, например, бабы прохода теперь не дают, даже какой-то замызганный фанклуб организовали, где, наверное, при свете полной луны заклинают Богиню Плодородия подарить им страстную ночь с татуировщиком. Шагу теперь ступить не может, чтобы на его шее не повисла очередная истеричка. Скоро будут трусами его забрасывать. И не то, чтобы он кому-то хранил верность или берёг свою девственность для особо торжественного случая, но такая популярность тяготит его. Он у нас — самец и хищник, любит сам выбирать, с кем на простынях кувыркаться. Когда сами гроздьями висят, его не вдохновляет.

Правда, клиентура в его тату-салоне увеличилась в разы, но и это не приносит ему удовлетворения, потому что сейчас слишком часто предлагают расплатиться натурой за работу. Наверное, он скоро на лбу себе наколет предупреждение, что секс — валютой не является, и голые сиськи так себе оплата, тем более для Брэйна.

— Даже смотреть не буду, можешь не уговаривать, — говорю, прежде чем сделать глоток пенного. — Чего я там не видел? Своей физиономии мне и в зеркале хватает поутру, другие морды уж на подкорке записаны, захочу забыть — не выйдет. Так что сам любуйся, я не против, но меня в это не впутывай.

— Чего так? — усмехается Филин, искоса на меня поглядывая. Что-то мне совсем не нравится его хитрый прищур. — Неужели совсем нет желания? Мне казалось, что ты не откажешься.

— Неправильно казалось. Да и толку смотреть, если и дохлому ежу понятно, что я на этих фотках самый из вас раскрасивый красавeц? Вы все мне и в подмётки не годитесь, настолько я прекрасен. — Делаю ещё один глоток пива, наблюдая поверх бутылки, как Фил расплывается в улыбке. Всё-таки хорошо, что он встретил Агнию и научился снова улыбаться даже моим тупым шуткам. — А так как я не нарцисс, то и смотреть не буду — оставлю это занятие тебе.

Фил уже откровенно хохочет, откинув голову назад. Под кожей на горле трепещет кадык, а филин, вытатуированный на шее, кажется готов взлететь.

— Вот ты придурок, честное слово, — сквозь смех говорит и утирает слёзы.

Фил так громко и заливисто хохочет, что бутылка чуть не выскальзывает из его рук. Он чудом удерживает ее, но пена, вылившись из горлышка, попадает на чёрные брюки, растекаясь пятном.

— Заметь: ослепительно красивый придурок. — Салютую ему полупустой бутылкой. — На всех выставках девчонки готовы мои портреты целовать до потери сознания. Да и сам знаешь, лысые нынче в тренде, поэтому я не только охрененно хорош собой, но ещё и жутко стильный чувак.

— И этот человек говорит мне, что он не нарцисс, — произносит Фил, пытаясь просушить пятно валявшейся рядом тряпкой, остро пахнущей растворителем.

— Всё правильно, — киваю с важным видом, чем заслуживаю очередной взрыв хохота. — Не понимаю, почему это тебя так веселит. То, что я чудо как хорош — непреложная и неоспоримая истина, факт, которому противиться бесполезно.

— Точно, идиот, — говорит Фил наконец, отсмеявшись. — Уверен всё-таки, что смотреть не хочешь? Мне кажется, кое-какие фото могут оказаться для тебя весьма и весьма любопытными.

Чего это он такой загадочный сегодня? Вроде бы, я голый зад общественности не показывал, никого по углам не тискал, других фокусов, так мне свойственных, не показывал, так на что там смотреть? Вёл себя тише агнца небесного, так что вообще не понимаю причину подобного ажиотажа со стороны Филина.

— Что это ещё за фото такие? Знаешь же, что мне неинтересна вся эта ерундистика. Это пусть подружки Агнии и придурочные посетители галерей охают над моими портретами, мне это всё до одного места.

— Ну, что ты за человек? Посмотреть, что ли, сложно? — хмурится Фил, протягивая мне телефон. Нет, он всё-таки задался целью меня доконать сегодня. И так голова после вчерашнего гудит, а тут он со своими тайнами Мадридского двора. Как маленький, в самом деле. — Полистай, не выделывайся. Птичка старалась, бегала туда-сюда на жаре, а его смотреть не заставишь.

— Хорошо, но учти, что делаю это только ради Птички.

Беру телефон, всем своим видом показывая, в каком месте я видел эти фотографии. Искренне не понимаю, что там может быть такого необычного, что прямо-таки шокирует меня до потери потенции.

— Ты листай-листай. — Филин отбрасывает в сторону грязную тряпку и делает глоток из порядком опустевшей бутылки. — Обещаю, что понравится.

Сначала не могу понять, что же в этих разноцветных картинках должно меня так уж сильно заинтересовать. Ну, Зелёная поляна, люди, мотоциклы, заезды разных клубов. Замечаю Фила, Брэйна, себя во множестве вариаций. То здесь, то там огнём вспыхивает, озаряя, кажется, всё кругом, рыжая шевелюра Роджера, вокруг которого неизменная толпа восторженных поклонников.

— Не понимаю, — бурчу себе под нос, бросая взгляд, полный недовольства, на Фила. — Что я здесь не видел? Или ты хотел мне показать, как роскошно горит ярким пламенем роджеровая бородища? Спасибо, но я и раньше его в полуденных лучах лицезрел, в этот раз мог обойтись без сего дивного зрелища.

— Да успокойся же, невозможный ты человек! Листай дальше и скоро поймёшь, что я уж точно не на Роджера предлагал тебе взглянуть.

И вскоре действительно понимаю, что Филин имел в виду, когда так настойчиво всовывал мне в руки свой телефон. На фото появляется та девушка, которая приходила с сыном в нашу палатку. Её мальчуган светится счастьем, позируя на фоне мотоциклов, наполненный чистым восторгом до последнего предела. Мне кажется, что я узнаю в этом большеглазом карапузе нас с Филом — таких, какими мы были в детстве. Таких, какими я ещё помню нас.

— Ну, что? — допытывается неугомонный Филин, глядя на меня из-под полуопущенных век. Я слишком хорошо знаю этого засранца, чтобы понимать: он что-то задумал. — Понял? Или нужно популярно пару раз объяснить?

— Что? Вообще не понимаю, чего ты ко мне пристал с этими фото?! — Встаю с дивана и с хрустом разминаю затекшую шею. Если он сейчас решит устроить сеанс психоанализа, то я его пошлю в задницу. — Красивые кадры, я прелесть, вы красавцы, всё как обычно. Можешь передать Птичке мою благодарность, поклон и восхищение её безграничным талантом.

— Прекрати паясничать! — злится Фил.

— Не понимаю, о чём ты. — Всё-таки включать дурачка — мой самый главный талант, суперспособность даже.

— Ладно, чёрт с тобой. Просто мне почему-то показалось, что она тебе понравилась, — произносит Филин, как всегда привыкший брать быка за рога. Продолжаю ломать комедию, словно не понимаю, о ком он говорит. — Ты давно уже ни на кого так не смотрел. Это даже Агния заметила, а она, сам знаешь, глупостей выдумывать не будет.

— Мало ли, на кого я там смотрел. — Отхожу в противоположный конец мастерской, чтобы Филин не мог видеть выражения моего лица. Не хочу, чтобы кто-то пытался влезть мне в душу, пусть даже и лучший друг. — Она самая обычная, на что там смотреть? Сам же видел, чего мне тебе пояснять?

Меня точно нужно повесить за мой лживый язык в центре городской площади.

— Ну, не скажи, — смеётся Фил. — Как по мне так очень даже красивая, а пацан у неё вообще огонь. Не придуривайся, что ты не заметил, насколько она хороша. Я тебя как облупленного знаю. Лучше, чем самого себя, поэтому не выпендривайся.