Ирина Мельникова - Отражение звезды

В предчувствии схватки одни бежали к отцу Ефиму исповедоваться, но и Фролку не пропускали, хоть и расстрига он, но уставы православные знал; другие прятали под рубахи грамотки – от стрел и сабли заклятие; иные, по простоте душевной, приставив к пеньку образки, бились о землю лбами, приговаривая: «Пресвятая Пречистая Богоматерь и вы, святые угодники, напустите на меня смелость, не велите лечь костьми в проклятой бесерменской стороне…»

В семьях служивых тоже не смыкали глаз. Бабы рвали полотно на полосы – будет чем раны перевязать, доставали из погребов соленья да копченья, месили тесто, готовили снедь впрок – до готовки ли будет во время сражения или, не дай господь, осады? Мужики все заняты, к обороне готовятся. Вот и прибавилось бабам забот.

Но были среди них и такие, что помимо женской работы находили время насаживать железные наконечники на древки стрел, править оперение и даже сплести запасную тетиву для мужнина лука. А иной раз – и для своего. В сибирских острогах многие девки могли, согнув боевой лук, метко послать стрелу в цель не хуже иного мужика.

Поднялась над тайгой багровая луна. Налетевший ветерок взвихривал по гладкой воде буруны. На стрежне гуляла крутая волна. Затаился острог, слушая тишину. И все в округе смолкло в предчувствии близкой баталии.

До утра все было спокойно: кыргызы к острогу не подходили. Вдали маячили их костры, слышалось ржание лошадей и людской говор. Но с полудня зачастили небольшие разъезды: похороводят, поскачут туда-сюда, стрелы пустят разок-другой, и нет их, будто ветром снесло. Ближе к вечеру налетела злая сотня на мохнатых лошаденках, повизжала, повопила, выпустила разом по воротной башне тучу воющих стрел – и отхлынула, не дожидаясь, когда казаки грохнут по ним из пищалей и самопалов. Нескольких служивых стрелы достали на этот раз: троих насмерть, пятерых поранили. Захарка тоже не уберегся. Вражья стрела впилась в левое плечо. Хорошо, что не сбила с полатей на землю. Устоял парень, но из бойцов выбыл.

Снова темнота опустилась на землю, но кыргызы не ушли. Правда, вели себя тише: не галдели, в бубны не стучали. Защитники крепости всю ночь наблюдали множество костров на сопках, понимали: если враг подступил к стенам, по доброй воле не уйдет. Значит – приступа не избежать!

Наконец солнце выбралось из-за кромки леса. И тут же, будто проснувшись, зарокотали боевые барабаны. Напряглись спины служивых на стенах, жала стрел нацелились в степь. Хотелось тем, кто держал ворота, спросить снизу, что там да как? А нельзя. Время для разговоров кончилось…

Вновь из лощины вдоль сопок покатилась черная лавина. Неотвратимо, как смерть! Топот копыт и душераздирающие визги сотен всадников заглушили все прочие звуки. Тучи пыли взметнулись до небес. И, казалось, вот-вот сомнет та лавина ряд заостренных кольев, перекатится через ров и захлестнет бревенчатые стены вместе с ниточкой защитников острога…

– Ур-р-р! Ур-р-р! А-а-агх-х!

Сотни глоток выдохнули разом боевой клич степи – и тут распался надвое конный поток, считаные сажени не докатившись до смертоносных кольев и выплюнув в воздух вместе с боевым кличем рой стрел… С визгом и свистом рванулись стрелы. Летели они высоко и в острог падали на излете, не причинив вреда. Но скоро все поняли, что это – отвлекающий маневр.

Возбужденно размахивая руками, подбежал Никишка-черкас. Закричал дурным голосом:

– Смотри! Поганцы на вал прорвались!

И к Овражному бросился, который спешил навстречу.

Глянули, а кыргызы уже ползут из-за вала, крутят арканами над головой, тянут лазовые бревна с сучками – готовятся к приступу.

– Орда на слом пошла! – крикнул атаман и прильнул к бойнице.

Мирон рванулся к соседней, глянул вниз и выругался.

Как упустили, что под стеной уже тьма-тьмущая кыргызов? Едва Мирон отпрянул – воткнулась в бревно стрела. Овражный поднял голову, махнул рукой, заорал во все горло:

– Казаки! Готовь топоры! Ворота держи!

Обнажив саблю, Мирон бросился следом туда, где трещали и выгибались ворота под натиском озверевшего врага.

– Трави запал! – гаркнул Овражный и снова взмахнул рукой.

Рявкнули медные пасти и отрыгнули снопы огня. Башни окутались сизым пороховым дымом. Рванули с грохотом ядра, разметав врагов. Полетели осколки и кровавые клочья. И почти следом ударили с башен картечью. Метнулся смертоносный свинцовый горох, выкосив добрую треть нападавших. Завизжали, заорали кыргызы, побежали в панике к сопкам, а вслед им неслось злорадное казачье улюлюканье и ватажный свист.

До обеда стояла тишина. Солнце жарило беспощадно. Под стенами кричали и стонали раненые, но вскоре стихли. Зато подтянулось воронье. Черные птицы обсели тын и острожные башни, но пока не решались слететь вниз.

Часа в два пополудни появился на сопке всадник с копьем, на котором развевалась белая тряпка. Спустившись ниже, кыргыз, воздев пустую руку, что-то прокричал.

– Чего орет-то? – пожал плечами Захар. – Толмача бы позвать…

– Хошь, переведу? – ухмыльнулся Никишка. – Сымай, Захарка, портки, да отдай их Тайнашке. У него, знать, медвежья болезнь приключилась, когда ты в него стрельнул. – И подмигнул Игнатею. – Здорово я по-кыргызски разумею?

– Вот щас те в лоб звездану, и по-русски разуметь разучишься, – посулил Игнатей. – Беги к воеводе, доложись: мол, бисово племя вестника прислали.

– Глаза разуй! – отнюдь не почтительно отозвался тот и сплюнул через прясло вниз. – Эвон Мирон Федорыч уже сам на стене, без докладу…

– Интересно, какого рожна ему надо? – проворчал князь, вглядываясь в посланца, который едва сдерживал коня, видно, ошалевшего от запаха мертвечины.

– Не стреляй, не бей меня, – перевел Овражный и посмотрел на Мирона. – Сдается мне, переговорщик пожаловал. Выйти, што ль, за ворота? Узнать, что хочет?

– Выйди, – кивнул Мирон. – Только осторожно, казаков захвати. А то всякое может случиться.

Со стены острога он наблюдал, как медленно разошлись тяжелые створки и выехали за ворота десятка два казаков. Овражный отделился от них и наметом припустил навстречу кыргызу, что-то громко крича и вытягивая из ножен саблю.

– Йа-а, хазах, йа-а-а-а! – заорал в ответ кыргыз.

И, сорвав с седельной луки да развернувшись, метнул аркан. Миг – и он уже скакал прочь, волоча за собою Овражного на туго натянутом поводу. Андрей ловко перевернулся со спины на живот, одной рукой ухватился за аркан, пытаясь подтянуться и сдернуть всадника с коня, другой цапал за кочки, за кусты, за траву, но они рвались под пальцами, не держали.

Казаки бросились на выручку своему атаману.

А с горы, потрясая саблями и топорами, стремительно потекли черной лавиной воины Тайнаха.

– Ур-р-р! – орали. – Хой-хой!

Торопливо крестились на стенах защитники острога, заряжая пищали и поднося фитили к запалам пушек.

Меж тем Андрей ухватился за аркан двумя руками, подтянулся, сколько смог, да полоснул витую из конского волоса веревку ножом, что исхитрился выхватить из-за голенища. Раз, другой! И оторвался, покатился кубарем по полю под ноги коню, что скакал вслед за хозяином.

– Назад! Назад! – кричал со стены Мирон, но конники, впереди атаман, уже мчались наперерез вражьей силе.

И тогда открылись ворота, выпуская за стены острога Мирона и добрую сотню вершников. Взметнулись сабли, блеснули на солнце клинки… Навстречу летела волчья рать Тайнаха. Конники крутили над головами сабли, чьи рукояти были полыми и при размахивании издавали волчий вой, нагоняя тем страх на своих и на вражеских коней.

Сшиблись русские с неприятелем – и пошла сеча…

Стук и лом копейный, блеск и звон клинков, гул, вой, брань… Пронзительные вопли, грохот выстрелов, яростные крики… Тайнах, засучив рукав кафтана по локоть и размахивая мечом направо-налево, крутился среди русских, как щепка в буруне…

Падали с обрыва в реку кони и люди. Стремительные воды смешивали и разбавляли кровь врагов. Казалось, не выстоять острогу. Но вдруг в тылу у кыргызов ударило громом, накрыло степняков свинцовым дождем. Это Захарка и Никишка подбили пушкарей вытащить две гарматы из острога.

И тут прямо перед Мироном возник Тайнах. Ощерив зубы, езсерский бег взмахнул мечом. Скрестились с отчаянным лязгом клинки. Тайнах нападал, князь защищался. Но так не могло продолжаться долго. Извернувшись, Мирон нанес удар, вложив в него остаток сил. Удар, который разваливает конника пополам. Но что-то ожгло ногу. Стрела?

Рука непроизвольно дернулась. И Мирон немного промахнулся. Сквозь пот, застилавший глаза, увидел, как отделилась от локтя рука Тайнаха и вместе с зажатым в ладони мечом, кувыркаясь, полетела под копыта лошадей. Фонтаном ударила горячая кровь, заливая доспехи. Завизжал Тайнах, схватился за культю. И тут метнулся к бегу крепкий воин – из-под шлема длинная коса выпросталась. Подхватил воин бега под мышки, перетащил на свою лошадь. Сверкнули из-под шлема знакомые глаза. Дикая ярость, казалось, пробила куяк. Мирон мгновенно пришел в себя. Олена?!

Но она уже во весь опор скакала к сопкам. Коса растрепалась, рассыпалась по спине. Казаки Овражного оттеснили князя, сшиблись с охраной бега, пытаясь рассеять ее и догнать уходившего к лесу с десятком хозончи раненого Тайнаха.

Мирон дернул за древко стрелы. Наконечник вышел легко, видно, стрелял неопытный воин. У бывалого лучника стрела пробила бы ногу насквозь и даже кость раздробила бы. А тут скользнула на излете, порвав кожу, поэтому крови было мало. Терпеть можно! Мирон с трудом перевел дыхание, пытаясь сквозь круговерть схватки разглядеть: неужто он видел Олену? Невероятно!

Тучи пыли заслонили реку, сопки, небеса. Но кто же послал стрелу в него? Среди хозончи Тайнаха нет зеленых юнцов. Выходит, Олена? Но как она оказалась у бега? Отчего в доспехах? И почему стреляла в него? Ведь явно узнала…

Мирон, забыв о ране, терялся в догадках. Но тут Овражный, привстав на стременах и грозя окровавленной саблею, закричал истошно, надрывая голос, и отвлек его от неуместных раздумий: