Перед тем как отправиться на совет, Айдына поднялась на Изылтах. Вдохнула полной грудью воздух. Летнее марево бесследно растаяло. Два дня моросивший дождь омывал увядшие травы. Вокруг, куда ни глянь, все радовало глаз. Синело небо над головой, подняла ушки полынь, распушил седые метелки ковыль… Там, где Абасуг блестел, словно круп гладкой кобылицы, золотом отливала листва тополей, пламенели в распадках осинники, роняли лист березы, пестрым одеялом затянули сопки кусты шиповника и казыргана…

Было тепло и тихо. Лето не сдавалось, но уже летели по воздуху тонкие паутинки, а над землей витал слабый запах тлена. И все же казалось, что не будет ни конца ни края этой радости, этой свежести, этой чистоте. Как не может быть на земле вражды, крови, злобы, а есть одна доброта, свет и любовь друг к другу…

Айдына вздохнула. Пока добро и красоту спасают сабля и острая пика, не стоит ждать покоя этой земле.

Глава 20

Четыре бега откликнулись на зов Айдыны. Тайнах и Эпчей, модорский – Бышкак и кайдимский – Хозан. Посреди большой поляны очертили круг, развели костер. Воткнули рядом копья с оберегами и знаменами родов. Бунчуки – по три конских хвоста на «челке» у каждого знамени – подтверждали, что приехали самые уважаемые люди улусов и, значит, обсуждать будут важные вопросы.

Пять вождей и старейшины тридцати родов опустились на белые кошмы возле костра. За их спинами, не заходя за черту, толпились чайзаны и матыры. Выскочили к костру шаманы, забили в бубны. Эпчей, как старший из бегов, первым бросил свою камчу в круг, затем встал и, подняв руку, заговорил:

– Уважаемые! Проскакал по нашим аймакам черный гонец и принес нам печаль на сердце. Страшную весть сообщил. Джунгары в кыргызские земли пришли. Не за албаном, как в прошлые годы. Они пришли, чтоб увести кыргызов в полон, оголить наши земли…

Собравшиеся взволнованно загудели, но Эпчей снова поднял руку.

– Велико войско джунгаров. В одиночку нам не выстоять. Но и покорно отдаваться им на милость – смерти подобно! Нужно объединить наши силы, наше оружие, наших воинов… Что скажут беги? Сражаться будем или ждать, когда чужеземцы нас свободы лишат?

– Что толку воевать с врагом, которого все равно не одолеешь? Зачем погибать зря? – недовольно пробурчал Бышкак.

Его подержал Хозан:

– Джунгары сильнее нас. Воевать с ними бесполезно! – И посмотрел исподлобья. – Скажи, Эпчей, что делать нам, как сохранить свои улусы без пролития крови?

Недовольный тем, что его прервали, Эпчей помолчал, затем продолжал:

– В двух случаях мужчина не должен спрашивать: что делать? Первый – когда злобный враг обнажил перед ним меч. Второй – когда жаркая молодка постелила мягкую кошму и улеглась рядом.

Напряженную, будто предгрозовую тишину разрядил смех. Смеялись охотно, до слез.

– Вот что я скажу, – снова обратился Эпчей к собранию. – Некогда нам раскачиваться. Пусть я ослепну, если увижу тех кыргызов, которые согнутся перед ойратами: «Милости просим, берите наши земли, уводите в полон наши семьи, топчите нас, владейте нашими стадами и табунами!»

Возмущенный ропот в ответ словно придал силы Эпчею. Глаза его гневно блеснули.

– Глубоко ошибаются те, кто рассчитывают на милость джунгарского контайши. Неужто кыргызы совсем свихнулись и просто так покинут свои земли? Кыргызы, которые почти сто лет воюют с могучими орысами и не сдаются. Так неужели они побегут от ойратов? Или, как жертвенные овцы, пойдут на заклание?

Эпчей перевел дыхание, обвел всех взглядом.

– Ужели покорно покинем свои курени, перешагнем через прах павших воинов, оставим святые могилы предков? Забудем своих богов и свою веру? Вы думаете, нас ждет благоденствие на чужбине? Вдали от родных гор и степей? Скажите, кто защитит нас в джунгарских владениях? Разве духи последуют за нами? Не зря говорят: «По родной земле пуповина болит». Зачем же нам рвать пуповину, которой мы приросли к нашей земле? – Эпчей расправил плечи, голос его то и дело прерывался от гнева и волнения. – Я так решил: лучше я погибну, но останусь на земле отцов, не покину ее. Но пока буду жив, пусть никто не ждет от меня пощады – ни струсивший кыргыз, ни пьяный победой джунгар. Буду сражаться, пока не переломится о врага мое копье, пока не затупится моя сабля! Я все сказал! – отрезал Эпчей и сел на кошму рядом с Тайнахом.

Воцарилась такая тишина, что стало слышно, как журчит вода в ручье.

Тайнах поднял камчу, бросил ее в середину круга.

– Каждый из нас может обидеться на своего родича, соседа, даже на свой народ, но обидеться на свою степь, на свою родину – нет таких! Джунгары пойдут напролом, все силы бросят на то, чтобы согнать кыргызов с их родовых земель. Что нас ждет впереди? Позорный плен? Или смерть? Чужие земли никогда не станут родными.

Тайнах говорил резко, глаза его яростно сверкали, лицо налилось кровью.

– Вы думаете, есть на свете народ, который по доброй воле уступит свои угодья? Никто не отдаст их без крови! Зачем обманывать себя? Не джунгарам, а нам придется отвоевывать место для своих юрт. Почему ж мы боимся пролить кровь за нашу землю, вместо того чтобы проливать ее, пытаясь отнять чужие земли? Нельзя покориться контайше, сдаться ему на милость! Ему нужны воины, чтобы сражаться с маньчжурами. Но если воины погибнут, кто вспомнит об их семьях? А еще за стадами и табунами – богатством нашим – пожаловали джунгары! Два года подряд их скот гибнет от бескормицы, а народ – от голода. Накормим ойратов жирным мясом, а сами околеем – так, что ли?

Тайнах судорожно перевел дыхание и с нажимом, будто вбивая каждое слово в головы собравшимся, отчеканил:

– Мы должны принять единое решение прежде, чем разъедемся с этого совета. Во что бы то ни стало! Враги вот-вот будут здесь! Разве мы позволим топтать нашу степь и нашу честь?

Хозан поднялся, бросил камчу в круг и уперся хмурым взглядом в Эпчея.

– Враг обложил нас со всех сторон! Что верно, то верно. Ну, пошлем мы всех мужчин против ойратов. А как быть, если орысы ударят нам в спину? Что, из жен наших да ребятишек устроим заслон, так, по-твоему? Станем мы биться с джунгарами в одном месте, а орысы в это время разграбят и уничтожат наши беззащитные аалы. Как быть тогда?

Эпчей метнул острый взгляд на кайдимского бега, который смотрел на него, усмехаясь. Уверен был Хозан, что ответа не получит. Но Эпчей ответил спокойно и веско:

– Не кинутся. Или думаешь, что орысы объелись бараньими мозгами? Что, они не понимают: если джунгары уведут кыргызов, мунгалы не станут медлить, живо займут наши пастбища? А следом маньчжуры двинут свои войска на орысов. Двинут и сомнут их… Если мы хотим показать свою силу всем, кто угрожает, надо, в первую голову, показать себя в битве с джунгарами. А уйдем мы, оставим родную землю – вот тогда испытаем, что такое самый страшный, самый опустошительный набег. Тогда побьет нас и ограбит всяк кому не лень! Раскачиваться нельзя, нет у нас времени сомневаться и рассуждать. Я так считаю! Больше полутора тысяч воинов мы против джунгаров выставить не сможем. Но чем дольше станем мы колебаться и медлить, тем наглее будут вести себя враги! Тем быстрее подтянут более сильное войско.

Эпчей сел на свое место. Айдына напряженно прислушивалась к тому, как люди восприняли его слова. А они говорили все разом, размахивали руками, доказывали каждый свою правоту. И все же она поймала быстрые взгляды, которыми обменялись Хозан и Бышкак. Тронула за рукав Эпчея, затем Тайнаха и прошептала:

– Смотрите, кажется, им не по нутру решение сражаться?

И правда, оба бега встали со своих мест и чуть ли не бегом направились к коновязи. Следом рванулись их чайзаны и старейшины.

Воцарилась тишина. Люди недоуменно переглядывались. Неужто струсили? И так сильно, что не побоялись всеобщего осуждения?

Тайнах вскочил на ноги, захохотал:

– Эй, Хозан[45], не зря тебя так назвали! Смотри, твой маленький хвост вот-вот отвалится от страха!

Кайдимский бег уже вскочил в седло. Его толстощекое лицо побледнело от ярости. И, стегнув коня плетью, он почти прорычал, брызгая от бешенства слюной:

– Ты будешь пить из собачьей чашки, Тайнах! Ты будешь видеть небо сквозь игольное ушко!

Еще мгновение, и за спинами бегов взметнулось облако пыли. А топот копыт стих быстрее, чем это облако растаяло в воздухе.

– Что ж, – задумчиво сказал Эпчей, – лучше сейчас узнать о предательстве, чем на поле боя!

И вновь, поднявшись на ноги, твердо произнес:

– Если народ благословит, то знамя улусов поднимут ваши беги! Моя сабля уже покинула ножны! Тайнах! Айдына! Ваше решение!

– Сражаться! – вскочил следом Тайнах и вскинул меч. – Кыргызы – свободный народ, не пристало им рабами в ногах валяться, чужие следы целовать!

– Сражаться! – встала рядом с ним Айдына. – Кыргызы не скотина, что ведут на убой! И если нам суждено погибнуть, то наши души найдут покой здесь. – Она обвела рукой горы и лес. – Не на чужбине!

Восторженный рев заглушил ее слова.

– Гнать джунгаров взашей! – орали матыры, потрясая оружием. – Разметаем их внутренности по степи!..

Эпчей опять поднял руку, призывая успокоиться.

– Что ж, совет решил: будем сражаться. Времени у нас и вправду мало. Надо готовиться к битве!..

– Айдына! – послышалось за ее спиной, и она живо оглянулась. Проснулся?

– Айдына! – снова позвал Мирон. – Ты где?

Она почувствовала тревогу в его голосе и улыбнулась.

– Здесь я, – отозвалась, – возле огня.

– Принеси попить, – попросил Мирон.

Айдына подхватила чашу с айраном и направилась к нему.

Мирон приподнялся навстречу, обхватил ее за талию и, нырнув лицом в завесь ее волос, щекотнул усами грудь так, что Айдына прерывисто втянула в себя воздух и тихонько ойкнула:

– Перестань… Да перестань ты… Хватит! Миро-о-он! Уроню сейчас…

– Только попробуй! – засмеялся он, удерживая одной рукой ее ладонь с чашей, а второй прижимая к себе еще сильнее.