Светлое убранство интерьера, картины на стенах неизвестных Леночке живописцев, проглядывающий сквозь шторы месяц и тонкое посвистывание скукоживающейся в пламени сосновой щепы… Сущая нелепость, что они вдруг оказались вместе, словно затворники, в этой темной комнате.

Марк подошел к клавесину.

— Вы музицируете?

— Нет, — Леночка с сожалением покачала головой. — У меня не было возможности учиться музыке.

— А кто ваши родители? — Марк поднял на Леночку красивые жгуче-черные глаза. Леночка поняла, что объяснять ему что-либо ей совершенно не хочется.

— Это не важно, — сказала она и посмотрела в светлую крестовину окна. Блики пламени играли на белой масляной краске рамы, плясали по стеклу, переливались в двойном отражении. А дальше за стеклом был черный провал ночи.

Леночка вплотную приблизилась к окошку и стала дышать на стекло, как на зеркальце. Было все-таки что-то хорошее в том, что сейчас происходило, что-то светлое, тихое, печальное. Не нужен ей Марк, но мысль о том, что он уйдет и она может остаться совсем одна, почему-то вдруг напугала Леночку.

Марк подсел к клавесину, пододвинул под себя ногой стульчик и стал медленно перебирать клавиши. Леночке казалось, что он играет на струнах ее души. Она дышала на оконное стекло и смотрела вниз. Чуть правее она обнаружила беседку, из которой они сбежали с Марком, а еще чуть-чуть дальше в этом же направлении — ворота. Здорово, что, не выходя из дому и не мельтеша понапрасну на людях, она может в тепле и уюте ожидать Володю, не боясь упустить его.

Сладко щемило в груди, томилась душа в ожидании чего-то неведомого, — быть может, счастья? Но счастье у нее могло быть связано только с одним человеком — с Андреем. Где он сейчас? Леночка посмотрела в небо, увидела красную мигающую точечку самолета и глубоко вздохнула.

Дом был заполнен шумом, смехом, суетой. Изо всех комнат доносились голоса. То и дело кто-то пробегал по деревянному настилу под окнами, но на их этаже было тихо и спокойно — так, словно они находились в совершенно ином мире.

И вдруг эту тишину нарушили торопливые шаги. Каблучки процокали сначала мимо двери, потом вернулись к лестнице, но, не ступив на ступеньку, тут же, как будто одним махом преодолев расстояние, оказались по другую сторону их комнаты.

Леночка повернулась лицом к Марку. Он взглянул на нее и тихонечко, на цыпочках, подошел к двери. Щелкнул замок. Щелчок был едва слышен, но Леночка вздрогнула. Как будто у них, как у заговорщиков, происходит здесь что-то тайное, непозволительное и предосудительное. Леночка почувствовала, как напряглась ее спина и прерывается дыхание.

— Открой, — прошептала она.

— Не нужно, — ответил Марк тоже едва слышным шепотом.

В ней поднялась волна негодования.

— Открой! — потребовала Леночка уже твердо, и вдруг с той стороны раздался голос. Она замолчала, прислушиваясь.

— Я говорю тебе, там кто-то есть, — сказали по ту сторону двери.

Со стороны лестницы раздался стук еще одних каблуков, но более тяжелый и глухой. Было впечатление, что этот человек был старше. Не совсем ясно было, кому принадлежали эти шаги: мужчине или женщине.

— Да нет там никого! Видишь, и дверь заперта! — произнес тихо другой голос — он в равной степени мог принадлежать как мужчине, так и женщине.

— Но я слышала, как что-то щелкнуло, — строптиво топнула ножка. — Это все та фря! Кукла чертова! Откуда она свалилась, дикарка. Даже не знает, как нужно ступить правильно, а все на него пялилась. Вот он и полетел следом. Ну что же мне делать?!

— Да ничего, успокойся. Может, и фря. Что ж ты, Марка не знаешь? Побалуется, попользуется и вытурит. Сколько таких через его руки прошло, больше одного дня никто не задерживался. — Голос уже отчетливо напоминал женский, но был какой-то прокуренный. Если бы Леночка услышала его в другом, не столь шикарном доме, то подумала бы, что принадлежит он какой-нибудь торговке-забулдыге.

Она почувствовала, как сердце ее упало, в глазах потемнело и откуда-то снизу, исподволь, медленно накатила волна гнева, обиды, досады и стыда вперемешку.

Внизу зазвучал оркестр, и звуки музыки заглушили шум, возникший в тот же миг в комнате.

Леночка рванулась к двери, но Марк неожиданно вырос на ее пути и крепко обнял.

— Прекрати, — его голос проник в глубь сознания, но вместо того, чтобы подействовать успокаивающе, возбудил в Леночке приступ гнева.

Голоса удалились — нервный и плаксивый молодой и сардонически вязкий — постарше. Шаги стихли, отцокав острыми каблучками на ступеньках. Хлопнула дверь где-то в нижних комнатах, и осталась слышна только отдаленная мелодия оркестра.

— Послушай, что тебе от меня нужно? — Леночка метнула холодный взгляд в сторону Марка. Он уставился на нее с таким удивлением, что она почувствовала себя полной идиоткой. Было полное ощущение, что ее окатили ушатом грязи, а у нее нет никакой возможности отмыться.

— Пойдем вниз, — предложил Марк, но Леночка, облокотившаяся о широкий подоконник, рассматривала аккуратную аллею за высоким забором и не шелохнулась.

— Иди, — произнесла она. — Я по-прежнему хочу остаться одна.

— Ты всегда хочешь быть одна?

— Нет. — Она покачала головой, вспомнила Андрея и в отчаянии понизила голос до шепота. — Иногда мне хочется превратиться в птицу и улететь…

Оркестр оборвал мелодию, внезапно наступившая тишина сдавила голову и на миг оглушила. Леночка повернулась к Марку и продолжила разговор, как будто говорила сама с собой и никого рядом с нею уже не было.

— Я знаю, кто она такая. Я вспомнила ее голос. «А теперь мы познакомим вас с погодой на завтра», — передразнила Леночка дикторшу Центрального телевидения и чуть было не рассмеялась. — Бедная! Ты разрываешь ей сердце! И чего она в тебе такого нашла? — Леночка придирчиво взглянула на Марка. Настала его очередь смеяться, и он снова оказался рядом с Леночкой и взял ее руки в свои.

— Так вот, я безумно хочу превратиться в птицу, — повторила она, неожиданно вспомнив один из пикников, проведенных с папой Сашей. Полдня они украшали лужайку для пикника, который был посвящен дню ее рождения. Сначала Леночка наблюдала, как взрослые разводят костер, как разворачивают и раскладывают коврики, как выносят из машины коробки с едой, напитками и подарками. Но потом она вдруг увидела дуб.

— Дуб стоял над чудесной речушкой, — рассказывала она вполголоса, не замечая того, что уже вспоминает вслух. Марк стоял рядом, но Леночка, казалось, совсем позабыла о нем. — Так себе, не речушка — ручей, наверное, он пересыхает летом и зимой превращается в ледяную змейку. Зато дуб — огромный, шикарный, разлапистый. Я пробовала обхватить его руками, но руки едва доставали до середины ствола. Тогда я стала обходить дерево и наткнулась на дупло. Снаружи оно было неприметным — всего лишь маленькая щель. Но если повернуться боком и протискиваться не сразу всем телом, а плечами вперед, а потом уже туловищем и одной ногой, и когда почти вся уже внутри, то переступаешь другой ногой и оказываешься в волшебном царстве таинственных превращений.

Марк слушал рассказ Леночки про то, как она долго всматривалась в таинственный полумрак, и словно был рядом с нею, когда она, пренебрегая тайной опасностью, исходящей из темного чрева дерева, нырнула внутрь.

Огромное дупло, как маленькая комнатка, пахнущее прелью и приторностью разлагающегося дерева, потрясло Леночку. Это чувствовалось даже сейчас, когда она, уже вполне взрослая девица, вспоминала о том далеком времени.

Трудно сказать, какого рода было это потрясение, но тогда Леночка вдруг почувствовала себя совершенно в другом мире, не похожем на тот привычный мир, в котором она жила.

Дерево запело. Наверное, это были рулады какой-нибудь пичужки, но Леночка, притихшая, погруженная в себя, боялась даже шелохнуться, чтобы не нарушить возникшего очарования, слушала, как поет волшебное дерево.

— И я задремала. И мне снилось, что я летаю, а подо мной стоит этот дуб и поет. Поет все во мне и вокруг, казалось, будто поет космос, где мы — и я, и птица, и дерево — единое целое.

Марк приблизился к Леночке и крепко прижал ее к своей груди. Она подняла голову к его горящим глазам и тихим, абсолютно спокойным голосом попросила:

— Отпусти.

Всего лишь один короткий и уверенный взгляд, и Марк отпустил ее, пристыженно склонив голову.

Все так же мерцали языки пламени от свечей, все так же веселились и шумели гости внизу, все так же стояли во мраке молчаливые деревья аллеи, и небо было унизано драгоценными камнями звезд. Время шло, а Соловьева все не было.

Во дворе взвизгнули тормоза. Леночка бросилась к окну, полагая, что наконец-то возвратился Соловьев.

— Вы так торопитесь покинуть этот дом? — Леночка оглянулась и удивилась, увидев перед собой полное печали, серьезное и спокойное лицо Марка. Непохоже, чтобы он притащил ее сюда для того, чтобы позабавиться. А впрочем, ей наплевать!

— Да, — ответила она.

Ворота стали разъезжаться. Две машины одна за другой въехали на пандус.

Леночка растерянно посмотрела на Марка. Ей стало по-настоящему страшно. Одну из машин она узнала сразу же.

— Марк, у вас есть автомобиль? — пробормотала она.

— Есть. — Он ничего не понял, но подумал, что его сейчас попросят быть водителем. Что ж, пусть так, он согласен. Он даже будет рад.

— Марк, вы не знаете этих людей?

Через ее плечо он выглянул во двор.

— Знаю. В джипе племянница Штурма и ее парень. Ефим, кажется. Говорят, из приличной семьи, питерского профессора. Я не знаю, чем он занимается, но чем-то прибыльным.

Фима снизу окинул взглядом окна дома. Он не мог видеть Леночку в таком ракурсе. Он вообще не мог бы увидеть ее, даже если бы окно было прямо перед ним, по той простой причине, что Леночка стояла, спрятавшись за гардиной. Но она остро, до дрожи в коленках почувствовала на себе его взгляд.