тело и поднимаются. – Или может нет. – Он поворачивается и идет к двери, останавливаясь, чтобы

повернуться. – Тебе следует закрыть у себя дверь.


Я улыбаюсь, когда он уходит, почти уверенная, что не буду закрывать дверь. Фактически, я

могу просто оставить ее открытой.


Я возвращаюсь к настоящему, и мне даже не нужно спрашивать, как я оставила эту комнату для

гостей. Возможно, я открыла эту чертову дверь. Я верчусь и гляжу в сторону этой комнаты, и, хотя я

не чувствую никакого страха или нужды закрыть себя изнутри, я так не делаю, и эта версия меня не

желает быть такой дурой, как та из прошлого. Я мчусь к ней, чтобы закрыть замок, но его там нет. Я

снова верчусь и опираюсь на твердую поверхность, сердясь от сомнений, вертящихся у меня в голове.

Тот мужчина – не Кейден, и мне не надо закрываться. Я была голая в кровати с ним, и он не

воспользовался мной.


Мой желудок прерывает мой разговор с самой собой требовательным бурчанием. Я

отталкиваюсь от двери и обхожу кровать, замечая время на часах у кровати – пять часов – не могу

вспомнить, когда я ела в последний раз. Я нахожу холодильник, о котором упоминал Кейден, и

становлюсь на колени перед ним, обнаруживая, что он действительно хорошо оснащен, как было

обещано. Я хватаю небольшое шоколадное молоко и яблоко, и сажусь в индийском стиле, чтобы

начать есть, но я только несколько раз кусаю, когда в голове вспыхивает воспоминание меня, привязанной к той чертовой кровати.


Я опускаю молоко и кладу остатки яблока назад в холодильник перед тем, как встать и снимаю

свою сумочку, чтобы положить ее на тумбочку с мраморной поверхностью. Только тогда я замечаю

розовый кожаный дневник, лежащий посередине кровати, рядом с ручкой. Кровать такая высокая, что

мне приходится встать на носочки, чтобы забраться наверх, и как только я наверху, я хватаю дневник

и ручку. Облокачиваясь на спину, я открываю первую страницу, и к моему удивлению здесь есть

надпись:


Ты вспомнишь. Это приказ. – Кейден


Я смеюсь, поскольку я уверена, что это значит, удивляясь, как ему удалось совершить такой

подвиг, когда его здесь даже не было. Закрывая дневник, я обнимаю его, смотря на потолок, как я

смотрела, когда проснулась в той больнице и перевернулась, чтобы взглянуть в его светло-голубые

глаза. Красивые глаза. И мои глаза закрываются, мои губы изгибаются. Я впадаю в состояние полусна

и полудремы, но мой мозг не разрешает мне это короткое мгновение спокойствия, и я не долго

улыбаюсь. Я переношусь обратно в его комнату, голая и привязанная к кровати.


Два часа я нахожусь в таком состоянии. Мои руки над головой, связанные вместе. Холодная.

Злая. Напуганная. Я была наказана за поход в магазин, когда он сказал мне оставаться дома. Я

думала, он был Прекрасным Принцем, моим Прекрасным Принцем, мужчиной, в которого я могла

влюбиться. Но никакой Прекрасный Принц не подходит под этого человека. Я просто хочу слезть с

этой кровати и пойти домой, мне следовало бы пойти недели назад поменять свой украденный

паспорт. Почему я не поменяла свой паспорт? О да. Я жила в мечтах. Богатый, сексуальный и

могущественный мужчина поглотил меня, пока я не смогла совершить что-нибудь еще. Это во

второй раз, когда я была обманута мужчиной. Я просто должна завтра пойти в паспортный стол и

получить новый паспорт. Я хочу позвонить Саре, но она будет беспокоится и пытаться меня спасти, а она не сможет. Не из Сан-Франциско. Все, что я сделаю, будет причиной ее стресса. Я позвоню ей, когда доберусь до дома.


Вдруг, открывается дверь, и я резко поднимаю свою голову, обнаруживая его, стоящим в

дверном проходе, высокий и широкий, его костюм такой чертовски дорогой и замечательный, как он

когда-то был для меня, но не сейчас. Больше никогда. Он идет ко мне, олицетворяя мужскую

элегантность и грацию, но излучающий совершенного хищника. Забавно, как это меня раньше

привлекало, даже делало его сексуальным, но все, что он сделал этой ночью убеждает меня, что я

его добыча, не его «ангел», как он меня называет.


Он останавливается в конце кровати, снимая свой пиджак перед тем, как подойти к креслу, где он аккуратно складывает его и кладет вниз. Аккуратный. Всегда аккуратный. И

контролируемый. Все под его контролем. Все. Он встает ко мне спиной, но я могу видеть, как он

развязывает свой галстук, не торопясь, чтобы сложить его. Каждая секунда ползет подобно годам, строя предвкушение, злость. Страх. Он продолжает в этом темпе, пока не раздевается догола, а

затем идет к ящику у стены, где он снимает свои часы, аккуратно кладя их внутрь того, что я знаю

было покрытый бархатом комод.


В конце концов, он поворачивается лицом к кровати, приближаясь ко мне, его тело такое же

замечательное, как и его костюм, его член выступает вперед. Я отворачиваюсь, отказываясь быть

соблазненной мужчиной, который явно является хамелеоном, что только сейчас показал свои

настоящие цвета. Мой взгляд мог оставить мужчину, но он направляется на статую тигра в углу, такая же часть его. Он говорит, она о власти, контроле и готовности сделать что-нибудь, чтобы

одержать победу над его врагами. Я была неправа. Он – не хамелеон. Он – чистый хищник.


Кровать прогибается и его руки опускаются на мои колени, и до того, как я понимаю, что

происходит, он придавливает ими мою грудь. Его пальцы врезаются в мои ноги, и он двигается ближе, наклоняясь ко мне. И, черт подери, я смотрю на него, когда поклялась, что не буду. – Ты злишься, -

говорит он.


- Два часа, - говорю я. – На два часа ты оставил меня здесь.


- Я сказал тебе не покидать дом.


- Ты не владеешь мной. Ты не можешь говорить мне….


- Я могу и буду. И я оставил тебя здесь, чтобы быть уверенным, что в следующий раз ты

подумаешь дважды перед тем, как не подчиниться мне. Безболезненное наказание, учитывая, как

неповиновение мне может закончиться. Я – могущественный человек, ангел. Ты знаешь это. Мои

враги набросятся на любого, о ком я забочусь. А это ты. Поэтому, если я говорю тебе, черт возьми, остаться дома, я, черт возьми, имею в виду это. Понятно?


Его требование гортанное, скрежет в его тоне говорит мне, что он правда боится за меня. –

Да, - говорю я, понимая сейчас, что я действительно сегодня была в опасности, потому что он не

единственный, кто делает все, чтобы выиграть в жизни. Так делают и его враги.


Он смотрит на меня несколько секунд, оценивая мой ответ, взвешивая его до того, как

смягчается его голос. – Хорошая девочка. – Он опускает мои ноги и скользит между ними. – Всегда

есть цена за власть, но потерять тебя – не будет моей. Я защищаю то, что принадлежит мне. – Он

наваливается на меня, его щека прикасается к моей, его губы у моего уха, чтобы добавить: - А ты

моя.


Я резко принимаю сидящее положение и смотрю вниз, обнаруживая дневник, до сих пор

прижатый к моей груди. Осматривая кровать, я определяю местонахождение ручки и открываю

дневник, пытаясь записать все, что я только что вспомнила, вместе с глупой уверенностью, что я

простила ему ту ночь. Я ломаю голову, ища больше деталей, пытаясь увидеть его лицо или определить

ключ, который расскажет мне, что он – Никколо. Через пять страниц, я не нахожу ничего нового о себе

или о нем.


Расстраиваясь от того, что это бесполезный сеанс записи в дневник, я кладу ручку и дневник на

тумбочку, биение в моей голове предупреждает о неизбежной головной боли. Срываясь с кровати, я

тянусь к своей сумочке на тумбочке. Я вытаскиваю бутылек лекарства и хватаю еще одно шоколадное

молоко, запивая им таблетку, а затем доедаю свое яблоко. Беря с собой сумочку, я направляюсь в

ванную, обнаруживая комнату светло-голубого и белого цветов размером с маленькую ванную и, к

моему удовольствию, массивную ванну на ножках в углу.


Идя к покрытой белой плиткой стойке с двойной раковиной, я восхищаюсь сочетанием

деревянных шкафов с выдвижными ящиками с изящными голубыми ручками, и я не могу задаться

вопросом, как выглядит комната Кейдена. Предполагаю, темная и унылая, как сам мужчина. Как

только положив сумочку на стойку, я иду к ванне, удовлетворенная найти маленькую упаковку

туалетных принадлежностей на краю, что включает в себя бритву, пену для ванн и гель для тела. Я

поворачиваюсь к крану и выливаю немного пены под струю воды, аромат сладкой жимолости

достигает моих ноздрей. Я игнорирую бритву, т.к. я кажется обработана воском, и принимая во

внимание насколько быстрая и ужасная была моя работа с краской, я сомневаюсь, что это должно было

скрыть мой цвет волос.


Ища во что одеться, я иду к шкафу, свет автоматически мигает к жизни, чтобы осветить комнату