- Это долго.


- Не успеешь понять, как все закончится. – Она затыкает мне уши наушниками, и я слышу, как

играет какая-то музыка – думаю, классическая. Стол начинает двигаться, и я снова себя обнимаю, воздух вокруг меня кажется становится от холодного до очень холодного. Так быстро, я в центре

гигантской цилиндрической машины.


- Нам надо, чтобы ты лежала неподвижно, - появляется голос в моих ушах. – И положи свои

руки назад.


- Хорошо, - говорю я, заставляя мое тело успокоиться. Мне нужен этот анализ, чтобы получить

ответы. Мне надо поправиться и вспомнить, кто я.


Музыка снова начинает играть, мягкая скрипка, то темпераментная, то страстная, и я

удивляюсь, как я поняла, что это скрипка, когда я не могу вспомнить свое собственное имя. Вокруг

меня поднимается гул, и машина начинает что-то типа вращающихся движений. Я зажмуриваю свои

глаза. Звук музыки громче сейчас, скрипка играет быстрее, ноты страстные и дерзкие, и вдруг я бегу

по булыжной дороге, темнота скрывает меня, сердце скачет, страх в моей груди. Я должна выбраться.

Я должна убежать. Я выглядываю из-за плеча и пытаюсь отчаянно увидеть, кто за мной, но там только

темнота, а затем тяжелый удар в мои плечи, что заставляет меня задыхаться, боль раскалывается в

моем черепе.


Я опускаюсь на колени и говорю себе встать. Вставай! Но боль, о, боль такая сильная. Я

чувствую, что падаю, мои руки упираются в тротуар, камни вонзаются мне в ладони перед тем, как

вонзиться в щеку. И затем наступает темнота. Темно, все чернильное. Часы тикают и тикают, боль

расходится по моему черепу, и вдруг я на спине и щурюсь в бледно-голубые глаза, но не могу

сфокусироваться. Затем снова приходит темнота.


Глава Два


Я моргаю, и еще раз смотрю в бледно-голубые глаза. – Кейден?


Его губы изгибаются, и эти его глаза, которые могут прямо украсть пустоту моей памяти, светятся удовлетворением. – Ты помнишь меня. Прогресс. Последние два раза, когда ты

просыпалась, ты не знала мое имя.


- Что за последние два раза? – я пытаюсь сосредоточиться, вспомнить что-нибудь, кроме него.

– МРТ аппарат…


- У тебя была паника внутри него, и им пришлось усыпить тебя.


Я хмурю брови, и вспоминаю играющую скрипку в моих ушах. – Нет. Я была в порядке, просто было холодно и болел живот.


- До тех пор, пока ты не перестала быть в порядке, - говорит он, проведя рукой по темному

пятнышку на подбородке, которое не помню, чтобы было раньше. На меня накатывает плохое

чувство.


- Сколько времени прошло?


Он снова смотрит на свои часы, и я успокаиваюсь, помня, что это Картье, успокаиваюсь от

всех знакомых вещей. Пока он не объявляет: - Тридцать шесть часов.


Потеря столько времени – это как удар; внезапно в горле становится так сухо, как будто

внутри наждачная бумага. – Мне надо воды.


Он встает и находит кувшин, наполняя чашку для меня. Я пытаюсь сесть, и он быстро

прекращает свои действия, мягко беря мою руку, его прикосновение наэлектризовано, знакомое в

некотором смысле, что больше не удивляет меня, но до сих пор смущает. – Давай я приподниму

кровать, - предлагает он, и я киваю, разрешая ему помочь мне, как и много раз до этого, кажется, когда в действительности вовсе и не так часто.


Кровать поднимается, и я устраиваюсь на ней, пока он тянется за чашкой. Он предлагает ее

мне, и на этот раз, когда я ее беру, и наши руки и взгляды сталкиваются, я не отвожу взгляд. Я не

могу отвести взгляд. – Дежа-вю, - шепчу я, чувствуя, как проясняется моя душа.


- Да, - соглашается он. – Дежа-вю. – Хотя я могла бы просто так выбросить это из головы, у

меня чувство, что это больше, чем простое повторное действие.


Я залпом выпиваю содержимое чашки, быстро глотая, пока он не остановил меня, и когда я

заканчиваю, он ее забирает. – Еще?


- Нет, спасибо. – Я гляжу вниз, расслабляясь, понимая, что капельницу убрали. – Тяжело

понять, что я дважды просыпалась и не помню это.


- Ты не только просыпалась… в последний раз, когда ты встала, ты съела немного супа и

медсестра помогла принять тебе душ.


- Душ? Хорошо, вот сейчас я очень ошеломлена. Как я могу это не помнить? Насколько плоха

моя травма головы?


- Твои анализы были все в порядке за исключением сотрясения, которое лечится. Также

следует лечить твою спину.


Я двигаю плечами и киваю. – Чувствую себя лучше, и моя голова не болит, как раньше. Но я

не рада, что не могу вспомнить последние два раза, когда просыпалась.


- Это из-за таблеток, которые они тебе дали, когда у тебя случился приступ паники.


- Откуда ты знаешь?


- Потому что во второй раз, когда ты проснулась и не помнила первый раз, я забеспокоился и

спросил.


- Может быть потеря всей моей памяти из-за таблеток? – спрашиваю я с надеждой.


Его губы сжимаются. – Нет. Извини. Я тоже об этом спросил.


- Конечно, это не таблетки, - говорю я мрачно. – Это было бы очень легким решением. В

конце концов, я приняла душ.


- Как и я, - говорит он. – Я боялся, что они выгонят меня, если я не помоюсь.


В этот момент я замечаю, что он сейчас в светло-голубой футболке и линялых джинсах, которые показывают, я полагаю, что он ходил домой, переоделся, и решил вернуться сюда ко мне. –

Прошло тридцать шесть часов после моего анализа, и по крайней мере еще восемь часов до него, а

ты до сих пор здесь.


- Да. Я до сих пор здесь.


Реальность бьет меня с мучительной ясностью. – Никто не приходил, ища меня.


Он жестоко качает головой. – Нет.


Я вдыхаю и позволяю себе выдохнуть, опустошенная этой новостью. Кейден здесь из чувства

долга или некоего чувства ответственности. Как бы то ни было, он не признает это, а я не собираюсь

доказывать эту мысль. Мне надо выйти отсюда, и ему тоже.


- Ты не знаешь, когда придет доктор? – спрашиваю я.


- Не раньше завтрашнего дня.


- Я не могу ждать до завтра; мне надо поговорить с ним сейчас, - я настаиваю. – Пожалуйста, позови его. – Я понимаю, что схватила его руку и сжимаю ее. – Извини. – Я отдергиваю свою руку, и