– Столики здесь бронируют за несколько месяцев, – он пытается скрыть разочарование в голосе, но я слишком хорошо его знаю. – Я добыл это резервирование у своего коллеги. Выменял на билеты на Гамильтона… которые изначально купил, чтобы позвать Гилли на свидание.

– Мне очень жаль, – я опираюсь локтем на стол и утыкаюсь лицом в ладонь. – Как я могу возместить тебе это?

– Это… неважно, – он вздыхает.

– Ты ведь все равно можешь поесть там один, верно?

Он молчит. Я знаю, что это совсем не одно и то же. Я знаю, что он ждал этого обеда целую неделю. Он сказал, что еда там точно такая же, как в том маленьком японском кафе, куда он водил меня, когда я была маленькой, а он получал деньги за свою подработку в доме престарелых.

– Прости, прости, – я могла бы извиниться еще сто раз, но этого все равно не было бы достаточно.

– Ладно… э-э… наверное, я просто поеду туда, – брат вздыхает в трубку.

Отлепившись наконец лицом от ладони, я бросаю взгляд через всю комнату и вижу в дверном проеме знакомый силуэт.

Колдер.

– Слушай, я позвоню тебе позже, – говорю я Рашу, прежде чем завершить звонок. – Извини.

– Иди домой, Кин, – говорит Колдер.

И давно он тут стоит?

– Правда? Но мне нужно составить еще пять резюме, – я указываю на отчеты, аккуратной стопкой лежащие на углу моего стола, все листы выровнены, словно по линеечке.

– Ты сегодня сделала достаточно. Иди домой, – он поворачивается, чтобы уйти.

– Подожди, – говорю я, потом хватаю свой телефон, сумочку, распечатку заключения – прямо из принтера, еще теплую, – и бегу за ним.

Он останавливается прямо у меня за дверью, и я едва не налетаю на него.

– Вот отчет по «Уэллс-Фликс», – говорю я, надеясь, что он не назовет его так в действительности, когда этот проект будут запускать.

Колдер берет у меня листы, наши руки на миг соприкасаются, и я могу поклясться, что время останавливается, хотя я не понимаю в чем причина. И еще я не могу понять, почему в коридоре вдруг становится адски жарко, а во рту у меня пересыхает.

– Спасибо, Кин, – бросает он самые вежливые слова, какие я слышала от него за весь день. А потом идет прочь.

– Колдер…

Он останавливается и оборачивается.

– Послушай, я не очень хорошо умею притворяться, будто ничего не случилось, или заметать мусор под ковер.

Он почесывает боковую сторону своего носа, потом складывает руки на груди. Могу поклясться, что в его глазах искрится смех, хотя в остальном его лицо выражает неизменную мрачность.

– Это так необходимо, Кин? Разве тебе не нужно никуда ехать? Вроде у тебя что-то где-то забронировано?

Значит, он подслушивал.

– Да, но…

– Я провожу тебя до лифта, – он ускоряет шаг, потом сверяется со своим телефоном и прячет его в карман. Когда мы доходим до лифтового холла, Колдер нажимает кнопку вызова и неотрывно смотрит на стальные двери.

– Я всего лишь хотела сказать, что поступила неправильно… мы поступили неправильно, и хочу заверить тебя, что это не повторится. По крайней мере, с моей стороны.

– Ты права, – отзывается он, все еще глядя прямо перед собой. – Это была ошибка. И она не повторится.

– Верно. Большая ошибка.

Он поворачивается ко мне.

– Ты слишком много об этом говоришь. Это был лишь туалетный перепихон между двумя взрослыми людьми, согласными на это – пусть, возможно, оба выпили лишка. И это не повторится. Так? Это ты хочешь от меня услышать?

Он говорит коротко, резко. Не знаю, из-за чего он злится – может быть, из-за того, что я трогала ту фотографию? Глупо.

Звякает сигнал о прибытии лифта, секунду спустя двери открываются. Я вхожу в кабину, и Колдер прижимает ладонь к раме, мешая дверям закрыться. Мое сердце колотится – наверное, причиной тому небольшой выброс адреналина, вызванный древесным запахом его бальзама после бритья, наполняющим маленькую кабину. И еще осязательная память, которая не дает мне забыть, как мои пальцы зарывались в его гладкие темные волосы.

– Ты хочешь знать, Кин, почему я так уверен, что это не повторится? – спрашивает он. Я сглатываю и киваю. – Потому что я не трахаю женщин, которых обязан видеть каждый день. Если бы я этого хотел, я женился бы на своей подружке из колледжа. – Колдер отпускает дверь и отступает назад в холл.

Двери закрываются.

Я еду вниз, на первый этаж, и в голове у меня царит полная неразбериха.

Я не понимаю, зачем ему понадобилось устраивать такое шоу ради того, чтобы сказать мне, что это не повторится. Ему нужно было лишь сказать, что он со мной согласен, и на этом закрыть вопрос.

Если он намеревался сделать так, чтобы я его возненавидела, то, должна признать, это сработало.

Глава 16

Колдер

Это было… интересно.

Должен признать, я ожидал, что сегодня она на меня набросится. Я ожидал, что напряжение станет слишком сильным, и нам придется дать ему выход – особенно потому, что в пятницу мы не перемолвились ни единым словом, поскольку отец загрузил меня сверх предела. Но в итоге получилось так, что Аэрин пришла в офис, сделала именно то, что я ей поручил, и не вспылила, не накричала на меня.

Я не привык к подобному – к женской сдержанности.

Но это и к лучшему.

За последнюю неделю моя жизнь изменилась до неузнаваемости. И если бы в этот коктейль добавились лишние сложности, стало бы только хуже. А кроме того, если я стану трахать свою ассистентку, это покажет, что я ничуть не лучше того человека, наследство которого вынужден принять.

Но это недостойно меня.

И недостойно ее.

И я имел в виду именно то, что сказал: я не трахаю девушек, которых должен видеть каждый день.

– Закрываетесь? – спрашивает охранник, поднимая взгляд от комикса про Человека-паука. Я киваю и направляюсь обратно в отцовский кабинет, чтобы забрать распечатку заключения и запереть дверь. Пять минут спустя я выхожу из здания, решив вернуться домой пешком. Я всю неделю не имел возможности пробежаться, и мои мышцы ноют от постоянного сидячего положения. Мое тело не приспособлено к такой работе.

Заглянув в маленькую восточную аптеку на Хаустон-стрит, я покупаю тот чудо-бальзам, о котором рассказал мне один из моих приятелей, лыжник-олимпиец. Я не знаю, что намешано в этом бальзаме, я знаю только, что он классно пахнет и волшебным образом действует сразу, как только я втираю его в свою кожу.

Выйдя из аптеки, я сворачиваю влево и прохожу мимо модного японского ресторанчика под названием «Кайо», где все столики забронированы на много месяцев вперед – вероятно, потому, что блинчики, свернутые в виде роллов, сейчас считаются крутой закуской. Несколько столиков, стоящих снаружи, заняты посетителями, еще больше людей терпеливо ждет на широких скамьях, уткнувшись носами в свои телефоны.

Переходя улицу, я еще раз оглядываюсь на ресторанчик – и что-то привлекает мое внимание. В патио, за столиком на двоих, сидит Аэрин Кин и вместе с ней, какой-то невероятно красивый мужик в зеленой медицинской форме.

Я смотрю на них достаточно долго, чтобы увидеть, как он улыбается, а она смеется, потом тянется через стол и хлопает его по руке. Он закатывает глаза.

Они выглядят так, словно знают друг друга уже давным-давно и им вполне комфортно вместе. Оба сидят в расслабленной позе – она опустила обычно напряженные плечи, он закинул ногу на ногу.

Так вот почему она так настаивала на том, что нам больше не следует спать друг с другом – у нее есть мужчина.

Я ухмыляюсь, сворачиваю за угол и уматываю ко всем чертям прежде, чем мне начнут лезть в голову разные мысли. Но, сделав примерно десять шагов, я натыкаюсь на невероятно восхитительную блондинку, которая бежит ко мне, размахивая руками.

– О боже! Колдер? Колдер Уэллс, это ты? – Тессали Томас, звезда светского реалити-шоу, которой я по глупости присунул, когда мне было чуть за двадцать, практически обвивается вокруг меня, едва не роняя при этом наземь свою мятно-зеленую сумочку от «Биркин». – Поверить не могу, что это ты! Как жизнь? О-о, ты так круто выглядишь, это просто нечестно. Клянусь, ты смотришься еще лучше, чем тогда, когда мы встречались, и это о многом говорит, потому что…

«Встречались?»

У нас с ней было максимум пять свиданок, и я вряд ли назвал бы это «встречаться».

Я помню, что их было пять, только потому, что в честь нашего «месячного юбилея» Тессали наняла какую-то малоизвестную музыкальную группу, дабы они устроили для нас частный концерт на крыше бильярдного клуба, принадлежащего ее отцу, – в «Мясницком квартале» на западе Манхэттена.

– И чем ты сейчас занимаешься? – спрашивает она, упирая ладонь в бедро и улыбаясь во весь рот. Лоб у нее гладкий, словно стекло, а губы куда больше, чем мне запомнилось. – Что новенького?

Она спрашивает так, как будто ей есть до этого дело. Но я вижу в ее глазах этот жадный взгляд. Отвержение делает с людьми странные штуки, оно заставляет их желать того, что они не могут получить – того, чего они недополучили.

– Выглядишь отлично. Занимаешься кроссфитом? – Она проводит ладонью по моему плечу.

Тессали знает, что не может заполучить меня, но все еще желает этого, даже спустя столько лет.

– Я как раз рассказывала Райе – ты же помнишь Райю? – о том, как на третьем нашем свидании ты возил меня в Вермонт покататься на лыжах. У тебя все еще есть тот самолет? – спрашивает она. – «Сессна», если я правильно помню.

Ее телефон дважды звякает, она поднимает палец, читает короткое сообщение и набивает еще более короткий ответ.

– Извини. – Она смотрит на меня сквозь наращенные ресницы полночно-черного цвета и улыбается все той же дурацкой улыбкой. – Поверить не могу, что налетела на тебя прямо на Хаустон-стрит. Ты живешь где-то поблизости? А я все еще на Лексингтон-авеню.

Она закатывает глаза, словно стыдится того, что проживает в шестикомнатной квартире площадью в две тысячи квадратных футов, купленной ее родителями в честь окончания дочерью Нью-Йоркского университета.