К тому времени, как я добираюсь домой, я уже выпиваю половину кофе. На экране моего телефона высвечивается имя Лилли. Я складываю свои ключи, сумочку и коричневый бумажный пакет на стойку, ставлю туда же стаканчик с кофе и отвечаю на звонок.

– Привет, – говорю я.

– Ты слышала…?

Мой желудок сжимается.

– Нет.

– Сегодня они отключили мистера Уэллса от аппаратов, – говорит она, тяжело вздыхая. – Так печально!

Я опускаюсь на стул рядом со стойкой. Сейчас я могу думать только о Колдере и о том, что ему пришлось испытать сегодня. Он не делал тайны из того, что отношения между ним и его отцом были сложными, но все равно – для него это не могло пройти легко.

– Похороны будут в пятницу, – продолжает Лилли. – По крайней мере, нам так сказали. Наверное, завтра сообщат еще что-нибудь.

Как бы зла я ни была на Колдера, каким бы грязным дельцом ни был его отец, я должна быть там. Это будет правильно.

Я должна сама выбирать, о чем мне сожалеть.

Глава 32

Колдер

Утром в четверг я сижу за отцовским столом, прижав перо одной из его любимых золотых ручек к желтой странице дизайнерского блокнота.

Вчера его отключили от аппаратов поддержания жизни.

Лизетте хватило духу попросить меня написать надгробную речь. Очевидно, она пробыла в браке с ним недостаточно долго, чтобы узнать нашу запутанную историю, а я, похоже, не настолько силен духом, чтобы сказать плачущей женщине, с которой я едва знаком, что она просит невозможного.

Что можно сказать о человеке, который симулировал загадочную хроническую болезнь, дабы заманить своего сына обратно в свою жизнь? О том, кто променял свою жену на мирские богатства и умер, не имея ничего по-настоящему ценного?

Чем больше я размышляю об этом старом мерзавце, тем отчетливее понимаю, что не смог бы горевать по нему, даже если бы попытался. И не потому, что я холодный и бесчувственный, а потому, что уже отгоревал по нашим с отцом отношениям более десяти лет назад.


В жизни Колдера Уэллса было три великих любви: к женщинам, к деньгам и к «Уэллс-Тех». Классический нарцисс, Колдер по-детски потворствовал своим желаниям и гордился тем, что взял верх над слабыми. Он мог получить все, чего хотел, и ради этого он не гнушался даже симулировать смертельную болезнь и лгать о предстоящей продаже бизнеса. Будучи умелым лжецом, Колдер хорошо притворялся заботливым отцом и мужем…


Я останавливаюсь и откладываю ручку.

Я не могу сказать этого. Хотел бы, но не могу. Я должен сочинить какое-нибудь вранье, которое выставит его в самом лучшем свете, чтобы мы могли вспоминать его во всем блеске его чрезмерно раздутого самолюбия.

Вырвав страницу из блокнота, я сминаю ее и бросаю в мусорную корзину.

Если бы Кин была здесь, она, наверное, знала бы точно, что можно написать, дабы снизить до минимума количество ругательств в моей речи и представить в сиянии славы человека, который не заслуживает даже света одной- единственной лампочки.

Сняв трубку стационарного телефона, я набираю номер Марты.

– Здравствуйте, Колдер, – говорит она сдавленным голосом. Она непрерывно плачет с того момента, как в начале недели у отца случился инфаркт. Я предложил ей взять несколько выходных дней, но она настаивала на том, чтобы остаться на работе, потому что «он хотел бы этого».

– Аэрин сегодня не появлялась?

Я собирался сегодня снова зайти к ней домой и еще раз попытаться убедить ее выслушать меня, но решил, что сначала нужно проверить, не пришла ли она в офис.

– Нет, сэр, я ее не видела, – отвечает Марта. – Вы не против, если я буду называть вас «сэр»? Вашему отцу всегда это нравилось, поэтому…

– Вы не знаете, где она? – перебиваю я. Марта нервно хмыкает.

– Не знаю. Но сегодня рано утром она заезжала и передала через ночного охранника письмо. Я положила его в ваш ящик с корреспонденцией. Если хотите, я принесу его вам.

– В этом нет необходимости, Марта, но тем не менее спасибо, – я кладу трубку и направляюсь к ящику с корреспонденцией. Беру из него простой белый конверт, на котором убористым почерком написано мое имя. Вскрыв боковую сторону, я вытряхиваю аккуратно сложенное письмо, и пока я его читаю, сердце сжимается у меня в груди.

Заявление об увольнении.

Она знает, что не может уйти сама, – не то, чтобы я стал обращаться с этим в юридический отдел компании, но тем не менее. Она отлично знает. Почему же она это делает?

Сунув письмо в карман, я направляюсь к лифтам, по пути остановившись возле стола Марты.

– Мне нужно уйти на весь остаток дня, – говорю я. Она приподнимает брови и прижимает наманикюренную руку к груди.

– Конечно. На столько времени, на сколько вам будет нужно.

Все считают, что я сумасшедший, раз явился в офис на следующий день после смерти отца, но их мысли – не мое дело. По сути, мне совершенно плевать на это.

Спустившись на первый этаж, я заказываю такси до дома, где живет брат Аэрин.

* * *

– Аэрин. – Я стучу в дверь три раза, громко и сильно, но не настолько агрессивно, чтобы соседи приникли к дверным глазкам. – Аэрин, я знаю, что ты здесь.

На самом деле я этого не знаю. Я не знаю, где она вообще. Я блефую.

Я стучусь снова, но не успевает мой кулак в третий раз удариться о дверь, как она распахивается. За дверью стоит та самая девушка, которая во всех смыслах сводит меня с ума. Она недовольно хмурится.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает она. Узкие черные лосины обтягивают ее бедра, завершает образ сиреневая футболка с широким полукруглым вырезом ворота. Волосы у Аэрин собраны на макушке в небрежный пучок, свисающие пряди обрамляют ее веснушчатое лицо.

Жаль, что я не могу сказать ей, как чертовски сексуально она сейчас выглядит.

– Что это? – я протягиваю ей ее письмо. Она пожимает плечами.

– Я ухожу. Ты все равно собирался меня уволить.

– Ты одна из самых умных женщин, которых я когда-либо знал, – говорю я. Уперев ладонь в бедро, она пристально смотрит на меня. – И должен признать, в большинстве случаев ты оказываешься права. Но ты никогда еще в жизни так сильно не ошибалась, как сейчас.

– Я видела сообщение, Колдер. Там было сказано, что ты можешь уволить меня.

Я отвечаю скептической улыбкой и качаю головой.

– Может быть, позволишь мне объясниться?

– А почему ты считаешь, будто заслуживаешь возможности объясниться? – она вскидывает руки, потом упирает их в бока и повышает голос. – Я ничего не сделала, я просто старалась во всем помогать тебе. Из верности тебе я отказала твоему отцу в предсмертном желании. И чем ты отплатил мне?

Я ухмыляюсь. Очень мило наблюдать, как она сетует на мою неблагодарность, но придется ее разочаровать в ее предположениях.

– Я рада, что ты считаешь это забавным, – рявкает она. – Серьезно, Колдер, с чего ты решил меня уволить – после того, как я сказала тебе о своих планах на этот гонорар? – она поднимает руки и массирует виски кончиками пальцев. – Меня никогда в жизни никто еще не предавал так вероломно. И знаешь, что самое худшее? Я уже начала влюбляться в тебя. Сильно. Прежде мне казалось, что ты ничуть не похож на своего отца, но теперь я не так…

– Не говори этого, Кин. Не смей этого говорить.

Она расправляет плечи и плотно сжимает губы.

– Мой отец лгал, – говорю я. – О своей болезни. И о предложении Самуэльсона – а это единственная причина, по которой я вообще согласился занять это место. Он эгоистичная сволочь, и если ты считаешь, что я в чем-то похож на него, скажи мне сейчас, чтобы я мог прояснить все это.

– Он не был болен? – она озадаченно морщит нос.

– Ни в малейшей степени. Вся эта случайность с инфарктом была… ироничной, наверное. Но и Лизетта, и его врачи сказали мне, что у него не было никаких проблем со здоровьем – ни хронических, ни временных. Ему не требовалось какое-либо лечение.

– Ничего себе, – Аэрин опускает взгляд и некоторое время стоит так. – Ну, ладно, ты собираешься отвечать на мой вопрос?

– Я собирался уволить тебя, Кин, потому что хотел встречаться с тобой, – говорю я. Она молчит в течение нескольких секунд.

– Ладно. Но я не понимаю.

– Я знаю, насколько тебе от всего этого было неловко, насколько непрофессионально ты себя чувствовала, – объясняю я. – И я не хотел быть очередным главой «Уэллс-Тех», шпилящим свою ассистентку по выходным. Я хотел чего-то настоящего, Аэрин, потому что ты самое настоящее, что было в моей жизни.

– И ты не мог подождать еще две недели?

– Нет, не мог, настолько я от тебя без ума.

Аэрин сохраняет дистанцию, упираясь плечом в открытую дверь. Нас разделяет пара футов, но с тем же успехом это мог бы быть океан.

– Я собирался заплатить тебе вторую половину гонорара за контракт, – продолжаю я. – Может быть, взять на твое место временную ассистентку. Я знал, что ты адски скучаешь, Аэрин. Для тебя эта работа была пыткой. После всего, что ты сделала для меня в последнюю пару недель, я решил, что тебе нужно отдохнуть от этой нудной работы. Или же я с радостью подыскал бы для тебя обязанности того уровня, который соответствует твоей квалификации.

– Колдер… – она пытается что-то сказать, но не может найти слов. Она смотрит мне в глаза, словно ища поддержки. – Это чересчур. Тебе не нужно подкупать меня. Тебе не нужно ничего давать мне. Я хотела только тебя.

– Хотела… – «Прошедшее время».

– В субботу я улетаю обратно в Лос-Анджелес, – говорит она. – Я думаю, будет лучше, если каждый из нас пойдет своим путем. Все мои потенциальные клиенты живут на Западном побережье. И я не люблю Нью-Йорк. Все здесь такие угрюмые и серьезные, а из-за зданий почти никогда не видно солнца.

Она продолжает говорить, перечисляя мелкие, самые обыденные причины, по которым она не смогла бы жить здесь.

– Кин, – обрываю я ее, – ты боишься. Я понимаю. В Лос-Анджелесе осталась твоя идеально упорядоченная жизнь. Нью-Йорк для тебя символизирует нечто неизвестное, хаос. Но обещаю, что твой бизнес будет процветать здесь так же, как в Лос-Анджелесе, если не лучше. А если ты соскучишься по солнцу, мы в любой момент можем запрыгнуть в мой самолет и отправиться туда, где тепло.