Не то чтобы меня это беспокоило, но я полагаю, что меня никогда не приглашают присоединиться к этим небольшим вылазкам по какой-то веской причине.

К слову говоря, мне кажется, что это по-хорошему необычно – то, что их любовь прошла испытание временем. Процент разводов в этой части страны составляет примерно семьдесят два процента от числа браков, но эти двое по-прежнему смотрят только друг на друга.

Я могу лишь надеяться, что когда-нибудь и мне так же повезет в любви.

– Фиджи – просто мечта и сказка, – отвечает мама, возводя глаза к потолку и складывая ладони вместе. – О, милая, ты бы видела, какая там чистая вода! Видно каждую рыбку и все, что на дне. Даже твой отец впервые согласился понырять с трубкой.

В кухне вспыхивает свет, часы на стене начинают мигать. Минуту спустя возвращается отец, стараясь не показывать свое раздражение. Но я понимаю его… это происходит каждое воскресенье, когда бабушка включает всю свою кухонную технику одновременно, готовя всякие сложные блюда.

– А где Марица и Исайя? – спрашивает папа, присаживаясь рядом с мамой. – Я думал, они сегодня придут. Хотел поговорить с Исайей насчет моего «Порше девять-одиннадцать».

Мама машет рукой, золотые браслеты на ее запястье звенят.

– Ты никогда не отреставрируешь это старье. Оно стоит в гараже с тех пор, как Мелроуз исполнилось двенадцать.

Моя мать любит все новенькое и блестящее. Мой отец любит свою жену, свою дочь и все, что напоминает ему о его счастливом детстве – в том числе и этот «Порше», такой же, какой был у моего деда, когда папа был маленьким.

– Когда-нибудь, Битс… – отвечает папа, подмигивая ей. – Когда-нибудь мы проедем по Тихоокеанскому шоссе на «Янин».

– Ты дал машине имя? – хмыкаю я.

Мама закатывает глаза, стараясь не рассмеяться.

– Конечно. Твой отец дает имена всему.

Папа ухмыляется, и я вспоминаю его дурацкую привычку давать имена белкам, которые кормятся у них во дворе, соседским котам, гуляющим на свободе, каждой машине и мотоциклу, какие у него когда-либо были. Это он назвал меня Мелроуз – и только потому, что познакомился с моей матерью на съемках «Мелроуз-Плейс», где он был ассистентом продюсера, а она работала в гримерном отделе.

Ее роскошная белокурая грива и протяжный южный выговор покорили его сердце.

«Она просто озаряла всю комнату», – постоянно говорил он.

– У Марицы и Исайи, похоже, все серьезно, – замечает мама, глядя на меня. – Мне всегда казалось, что ты остепенишься первой.

– В каком смысле? – спрашиваю я. Мама пожимает плечами.

– Не знаю. Ты старше ее и всегда все делала первой.

– На год, мама. Старше всего на год, – напоминаю я. – И вообще, мам, сейчас никто не вступает в брак в двадцать с небольшим лет.

– Когда я вижу, как эти двое постоянно смотрят друг на друга, я хочу такого же для тебя, – отвечает она с печально-задумчивой улыбкой, как будто переживает за меня и сочувствует мне. – Не могу вспомнить, когда ты в последний раз приходила с парнем.

Я тоже.

И это не случайно.

Мои родители несколько… странные для Калифорнии, если такое вообще возможно. Мама так и осталась «приезжей с Юга» и с гордостью демонстрирует свой акцент Джорджии. Длинные волосы, длинные ресницы, высокая индивидуальность. Время от времени она ведет беседы со своей подругой-экстрасенсом мисс Старлой, и в итоге убеждена, что все, с кем она встречается, были в прошлой жизни кем-то, как и она сама. Папа… это папа. Он точная копия Кевина Костнера и очень веселится, когда кто-то просит у него дать автограф или сфотографироваться с ним, и почти всегда соглашается на это. Он тоже верит в мистику, и мама убедила его, что в прошлой жизни они тоже любили друг друга, но отношения для них были запретны, и именно поэтому их любовь так пышно расцвела в этой жизни – они наконец-то могут быть вместе.

Я стараюсь не закатывать глаза, когда они красивыми словами описывают свои прошлые жизни, которые якобы увидели посредством жутко дорогих гипнотических сеансов у какого-то гуру с мировой славой, проживающего в таинственных красных горах Седоны.

Но, не считая этого увлечения мистикой, хрустальными шарами и ароматическими маслами, они хорошие люди. Просто слишком эксцентричные для того, чтобы представлять их кому-то, с кем у меня нет серьезных отношений, вот почему я не спешу кого-то знакомить с этим бродячим цирком Битси и Рэнда Клейборн.

В кухне звенят сразу два разных таймера, и мама бросается помогать бабушке, которая настаивает, что помощь ей не нужна. Все та же старая песня, все тот же старый танец.

– Как у тебя с работой, Мел? – спрашивает папа. – Что-нибудь наклевывается?

Я качаю головой, глядя на белые пионы, стоящие в вазе передо мной.

– Ни одного приглашения, хотя я бегаю по прослушиваниям как ошпаренная.

– У тебя… э-э… все в порядке? – спрашивает он, склоняя голову и пристально глядя через всю комнату на мою мать, деловито хлопочущую у стойки. Я знаю, о чем он спрашивает.

– Да, пап, – отвечаю я.

В моей семье не принято баловать выросших детей или давать им что-то бесплатно. Мы все рвали жилы, чтобы получить то, что у нас есть – кроме, пожалуй, мамы… она просто удачно вышла замуж. Но бабушка добилась всего сама. Дед добился всего сам. Мои отец и дядя добились всего сами. Марица намерена открыть собственное пиар-агентство, как только закончит колледж. И я отказываюсь нарушать эту традицию.

– У меня осталось еще достаточно денег за съемки для «Lifetime», – говорю я, хотя это наполовину ложь. Деньги иссякают быстрее, чем я планировала, несмотря на тот факт, что я веду до отвращения экономный образ жизни. Свидания с богатыми мужчинами, которые водят меня в дорогие рестораны, – единственный способ оценить интерьер «Koi» или «Spago», а когда я не ужинаю за чей-то счет, я питаюсь дома – овсяными хлопьями или тостами с авокадо, чем подешевле. – У меня всё в порядке.

Пока что.

Он протягивает руку через стол и кладет ладонь поверх моей, потом мягко улыбается мне, отчего возле его синих глаз появляются мелкие морщинки.

Мама и бабушка ставят на стол еду, и я достаю из буфета тарелки и столовые приборы.

– Знаешь, Мелроуз, я хотела тебе сказать… моя хорошая подруга Шер всегда говорила, что мужчины – это роскошь, а не необходимость, – заявляет бабушка, помахивая в воздухе деревянной сервировочной ложкой. – И я совершенно с ней согласна.

Я смеюсь про себя. Иногда бабушка бывает так внезапна!

Она указывает ложкой на меня, выгибая подведенную бровь.

– Так что не тревожься о том, насколько счастлива твоя кузина, насколько сильно она влюблена и всё прочее в том же духе. Ты – это ты. – Она улыбается и садится во главе стола. – Битси, передай мне перечную мельничку, пожалуйста.

Бабушка подмигивает мне, потому что понимает меня.

Она единственная, кто когда-либо понимал меня по-настоящему.

Мы с ней единомышленницы.

Мы обе любим драматическое искусство, известные фильмы и все, что относится к золотым годам Голливуда.

Многие люди любят своих бабушек, но я люблю свою больше.

* * *

Когда я возвращаюсь от бабушки, Саттер толкает по двору газонокосилку.

Он без рубашки.

И без футболки.

Я паркую свою машину на подъездной дорожке и смотрю, как его загорелое тело блестит на предвечернем солнце. Мой взгляд скользит по рельефным мышцам его торса, отмечая, как они вздуваются и перекатываются с каждым шагом, с каждым толчком.

На одну безумную минуту я задумываюсь о том, каково было бы провести по ним ладонями, коснуться его горячей плоти, ощутить вкус его губ на своих губах, почувствовать вес его тела, прижимающий меня к постели и вынуждающий подчиниться…

Выдернув ключи из зажигания, я отбрасываю эти дурацкие грезы и прохожу в дом.

Я схожу с ума.

Я действительно схожу с ума.

Он был добр ко мне один раз. Один-единственный раз.

И вот я уже вся размякла.

Во имя всего святого, мне нужно прийти в себя.

Глава 14

Саттер

Я выхожу из душевой кабины и ладонью протираю запотевшее зеркало. Мало что ощущается так приятно, как прохладный душ после часовой работы во дворе, когда смываешь пахучие травяные брызги с горячей от солнца кожи.

Сегодня у меня свидание – то, которое я предвкушал всю неделю. Оно включает в себя упаковку из шести банок ледяного пива, доставленную на дом пиццу с максимальным количеством мясного топпинга и матч «Голден Сттейт Уорриорз» против «Кливленд кавальерс».

Обмотав вокруг пояса полотенце, я направляюсь в свою комнату, чтобы переодеться, а потом спускаюсь вниз, где находится единственный телевизор в доме. Эта моя «малютка» – семьдесят дюймов по диагонали – в следующую пару часов будет звездой моего личного шоу.

Но есть одна проблема.

На диване примостилась Мелроуз. Она читает глянцевый журнал и иногда одним глазом посматривает на экран, где идет какое-то тупое реалити-шоу.

Меня окатывает волна жара, кулаки сжимаются сами собой.

Я не то чтобы злюсь на саму ситуацию… просто не хочу быть абсолютным моральным уродом.

– А, привет. – Заметив, что я стою в дверях, она поднимает взгляд от журнала.

– Ты… э-э… смотришь это? – Я указываю на экран, где ботоксная дамочка с перекачанными губами визжит от радости, потому что муж купил ей на день рождения золотистый «Бентли».

Мелроуз улыбается.

– Да, это мое маленькое грешное удовольствие. Я знаю, что это ужасно, но это единственная передача, которую я неизменно смотрю. Сегодня показывают сразу две серии, так что я залипла на него. Из-за переезда и всего прочего я пропустила последнюю пару недель.

Она смотрит на экран, где какая-то блондинка говорит гадости о некой англичанке, которая выпила лишнего на дне рождения ее мужа и опрокинула праздничный торт за две тысячи долларов.

«Черт, я уже ничего не понимаю. Кто вообще смотрит подобное сахарное дерьмо?»