Я качаю головой:

– Конечно, нет…

Он не дает мне договорить:

– Она ему нравится! Это очевидно! Кто будет выписывать пятьдесят штук на благотворительность вот так, сидя за столом на кухне? Это импульсивное решение. Почему? Потому что ему хотелось сделать ей приятное. И не говори, что не заметила, как он взглянул на меня. Поверь, тут и не пахнет братской защитой. Мне нужно найти ее!

С этими словами он выходит из кухни. В моей голове – беспорядок.

– Думаешь, он все-таки ревнует? – спрашиваю я Лео.

– Нет. Если бы ревновал, сказал бы прямо. Он не тот человек, который будет ходить вокруг до около. Но он верный друг: когда я вернулся из больницы, жил у него. Вал не ходил в прошлом году в школу из-за меня, поддерживал в больнице и на физиотерапии. Он поставил мои интересы выше своих. Правда, странно? С виду придурковатый паренек, а на деле он мне супы готовил.

Я киваю и устало тру глаза. В голове проносится мысль: «Все не то, чем кажется».

Лео подходит близко, я бы даже сказала слишком близко, и я чувствую его присутствие спиной.

– Эль, у тебя кто-то есть? Ответь мне, пожалуйста, честно и прямо.

Я поворачиваюсь к нему и обессиленно кричу:

– Лео! Отстань от меня!

Он краснеет. Наступает угнетающая тишина, которую нарушает его нервный смешок.

– Заслужил, не спорю, – очередная пауза. – Я правда ждал твоего возвращения, только в моих мечтах все было иначе, – тихо произносит он.

– Жизнь – не мечта, – шепчу я в ответ.

Он кивает, а потом наклоняется и обнимает меня:

– Я лишь хочу, чтобы у тебя все было взаимно. Я ведь твой друг, Эль. Старый добрый Лео.

Я обнимаю его в ответ и чувствую, как слезы собираются в уголках глаз.

Марион однажды сказала, что, если я почувствую хорошее отношение со стороны парня, возможно, меня отпустит, и я смогу влюбиться в этого человека. Лео относится ко мне очень хорошо. Он добрый, умный, с ним весело проводить время. И у него есть сердце: большое, чуткое, сопереживающее. Но нет главного. Того, что забрал у меня Квантан Делион. И мне страшно, что я никогда не смогу вновь обрести эту частичку себя.

– Прости меня, Лео, – ломающимся голосом прошу я и начинаю плакать.

Он обнимает меня крепче, и я чувствую, как его рука гладит мои волосы.

– Если тебе нужна помощь, только скажи, – говорит он, и я начинаю плакать еще сильнее.

Мне нужна помощь, абсолютно точно нужна. Но есть ощущение, что мне может помочь всего один человек. Один-единственный. Тот, у кого я не могу ее попросить.


Вместе с Лео мы поднялись наверх и застали Марион и Валентина в моей комнате на полу. Они тихо переговаривались. Голова Марион лежала на его плече, и он аккуратно гладил ее волосы. Я тихонько постучала в открытую дверь, привлекая их внимание и оповещая о нашем с Лео присутствии.

Марион приподняла голову и похлопала по пустому месту рядом с собой.

– У тебя в комнате вид лучше, – шепчет она. – Это всегда было первым пунктом в списке ненависти к тебе, – с усмешкой говорит она, и я хмыкаю:

– Завистливая стерва.

Я сажусь рядом с ней, Лео следует моему примеру. Четыре пары глаз смотрят на ночной Париж и серые крыши, которые освещает полная луна, на горящую золотом башню. Окно открыто, и свежий осенний, еще теплый воздух залетает в комнату. В какой-то момент глаза у всех начинают слипаться, и мы, одетые, не почистив зубы, запрыгиваем все четверо в мою большую, но все же двуспальную кровать.

– Как сардинки в банке, – шутит Лео, и до меня сквозь дремоту доносится смех Марион.

Я чувствую его теплое дыхание на своей макушке, но у меня больше нет желания его отгонять. Ведь это Лео. Старый добрый Лео. А рядом – Марион, с которой я прошла огонь и воду. И Валентин, которого невозможно раскусить и который намного сложнее, чем кажется. Я не знаю, что хорошего я сделала в жизни и чем заслужила таких людей рядом. Но я благодарна судьбе за то, что она так распорядилась.

Глава 8

Насколько мне известно, Гран-Пале был построен в 1900 году для Всемирной выставки. Никто не был уверен, удастся ли затмить успех Эйфелевой башни. В связи с этим приняли решение сделать упор на искусство. Большой дворец изящных искусств – таково полное название Гран-Пале. Это прекрасное величественное сооружение выполнено в стиле бозар[10]. Его создатели мечтали, чтобы оно отличалось от других зданий Парижа, и им это удалось. Я всегда любовалась дворцом с моста Александра III. Мне нравится его стеклянная крыша и развевающийся французский триколор на пике. Даже не верится, что я сейчас медленно поднимаюсь по лестницам этого самого здания и что где-то внутри выставлены мои фотографии. Входов два, и мы стоим у одного из них, со стороны моста, а второй находится у Елисейских Полей. Я останавливаюсь и разглядываю медную квадригу – это античная двухколесная колесница с четырьмя запряженными конями, украшающая вход. Под лошадиными копытами изображен хаос этого мира. Они словно растаптывают все плохое и приносят что-то светлое, прекрасное.

– Это работа Жоржа Ресипона, – говорю я Марион. – Статуя символизирует «гармонию, торжествующую над раздором». Правда красиво?

Она смотрит на меня с улыбкой:

– Какая же ты…

– Какая?

– Мой человек искусства.

Мар подгоняет меня ко входу, предварительно оглядев с головы до пят и одарив кивком.

На мне длинное черное платье с высоким воротом, без рукавов и с открытой спиной. Оно идеально. Как только я увидела его в бутике на авеню Монтень, поняла: то, что надо. Открытое, притягательное, я бы даже сказала сексуальное, и в то же время в пол и с высоким горлом. Мне нравится его ткань – черная, прошитая серебряными нитями. Ощущение будто на мне звездное небо. А на ощупь она еле ощутимая, легкая, почти невесомая. Я подняла волосы наверх, скрыла розовые кончики и теперь чувствую, как ветерок щекочет мою голую спину. Марион же надела очень смелое платье. Оно сверкает, переливаясь всеми цветами радуги, короткое и яркое. Но ей безумно идет этот, как я его окрестила, тихий ужас. Макияж у нее соответствующий: фиолетовые стрелки, розово-голубые тени. Мар словно прибыла из другого измерения. Возможно, кто-то выглядел бы смешно в таком виде, но не она. Ее стройные ноги, гордая осанка, ровная спина и высоко поднятый подбородок говорят об одном: «Я не такая, как все! Я диктую правила новой моды». Как всегда, смелая и несокрушимая.

Из своей черной маленькой расписной сумочки я достаю наши пригласительные. На них нет имен – лишь название события, дата и время, но внизу есть штрих-код. Охранник сканирует пригласительные устройством, похожим на телефон, и приподнимает бархатный канат – ограждение у входа – со словами:

– Добро пожаловать.

Марион сверкает своей лучшей улыбкой, а я крепче хватаюсь за сумочку. Я так волнуюсь! Но это приятное волнение. Я отвечаю сестре улыбкой, и мы заходим.

Внутри Гран-Пале еще прекраснее, чем снаружи. Высокая стеклянная крыша пропускает столько света, что дух захватывает, а великолепные мозаики поражают взгляд. Выставка огромная, и нам вручают карту, чтобы было проще ориентироваться. Быстро изучив ее, я понимаю, что они перемешали новичков вроде меня с великими деятелями искусства.

– Если бы разделили, все гуляли бы вокруг знаменитостей, а вас и не заметили бы, – говорит Марион, словно читая мои мысли. В списке выставленных работ я нахожу свою.

«Étoile_Filante – Sentir la liberté[11], Triumphe[12]».

Название придумали уже здесь, но при подписании контракта согласовали со мной.

Мне хочется прыгать прямо здесь и сейчас, но я беру себя в руки и лишь чувствую, как краснею от счастья и радости.

– Пошли посмотрим? Распечатанными твои фотографии мы еще не видели.

Я киваю и с гулко бьющимся сердцем иду за Марион. Мы быстро находим две мои работы: они висят рядом с картиной импрессиониста Клода Моне. Я так нервничаю, что начинаю тараторить:

– Мар, ты знала, что Моне выиграл в лотерею и благодаря этому смог сконцентрироваться на живописи?

Марион меня не слышит, она громко восклицает:

– Они такие огромные!

Да, когда я представляла фотографии в распечатанном виде, думала о размере ватмана, но они больше. Яркие и красивые. Не могу поверить, что они мои. Ночное небо «Триумфа» в таком масштабе выглядит угрожающе. Но сверкающая Триумфальная арка и крепкая спина парня будто говорят каждому зрителю: «Я справлюсь». Бирюзовое море в «Свободе» притягивает, словно зовет искупаться, и ни у кого не возникает сомнений: девушка на снимке нырнет в его прекрасные и чарующие воды.

– Невероятно, – шепчу я хриплым голосом и отчетливо понимаю, что я фотограф.

Хочу, чтобы мои фотографии видели, чтобы они обретали плоть и жизнь, чтобы ими восхищались и вдохновлялись. И я все сделаю, чтобы осуществить свою мечту.

Марион смотрит на меня со смесью гордости и удовлетворения.

– Ты станешь знаменитой, – говорит она без тени сомнения.

Глядя на фотографии, я говорю себе: «Стану!» Я стану человеком, которому не стыдно смотреть на свое отражение в зеркале. Я стану человеком, который будет идти к мечте, покорять вершины, стремиться наверх, к самым звездам. Это желание заполняет всю меня, и за спиной вырастают огромные крылья надежды. Вдруг получится?


До аукциона целых два часа. Официанты с подносами предлагают гостям напитки и маленькие закуски. Марион встречает знакомых наших родителей и вливается в светскую жизнь. А я брожу по выставке, вдохновляясь прекрасным и восхищаясь тем, насколько люди талантливы, интересны, невероятны. Особенно меня поражает статуя «Поцелуй» Родена. На выставке представлена одна из трехсот копий, сделанная его рукой, и, насколько мне известно, одного размера (181 см) с оригиналом, который находится в музее на рю де Варенн. Всего существует три аутентичные копии, остальные заметно отличаются от первого экземпляра. Я смотрю на копию шедевра, изготовленную самим мастером, и по моей коже бегут мурашки – так она восхитительна. «Поцелуй» – манящий, нежный, любящий и долгожданный. Скульптор будто пытается показать, почему влюбленным нравится целоваться. Он раскрывает священность этого действа. Страсть, таинственность и желание. Его работа настолько красива, пластична и элегантна, что в душе разрастается теплое чувство, которое заполняет меня до кончиков пальцев. Дыхание учащается, а глаза внимательно изучают каждый изгиб мраморных тел, слившихся в объятиях и страстном поцелуе. Я вижу естественное, прекрасное женское тело: мягкие формы, высокая грудь. Руки влюбленной обвивают шею мужчины, и я чувствую, как ее тело подается навстречу любимому. Кажется, что это мое тело – словно не она, а я обнимаю его и чувствую исходящее от него тепло.