— Может пора поговорить?

— А по-твоему в разговорах есть какой-то смысл? Чтобы ты со всей серьезностью отнесся к моим словам, мне стоит записаться к тебе на прием, потому что слушать кого-то ты умеешь лишь в своем просторном кабинете. Вся остальная болтовня вне его стен для тебя пшик, — абстрактно рисуя в воздухе ладонью, перестаю сдерживать свои эмоции.

— Я всегда внимателен ко всему, что ты говоришь…

— Да, что ты? И как я раньше этого не замечала? Я хочу спать, дай мне пройти!

— А я хочу знать, где пропадает моя жена до шести часов утра!

— Прекрасно тебя понимаю, я каждый вечер ломаю голову над подобным вопросом на твой счет!

— Что-то не припомню, чтобы я не возвращался домой ночевать!

— Как видишь, я тоже привыкла спать в своей кровати! Поэтому отойди от двери, я валюсь с ног!

Глаза Андрея темнеют, а руки сжимаются в кулаки, когда он, смерив меня тяжелым взглядом, отходит от стены, и, разворачиваясь, направляется в противоположную от спальни комнату. Вот так мы решаем проблемы, долго кричим и, так и не достигнув согласия, расходимся по своим углам. Смывая с лица макияж и укладываясь в холодную пустующую постель, я чувствую, что у меня не осталось сил что-то ему доказывать, поэтому через пару минут я засыпаю, напрочь выкинув из головы нашу словесную перепалку.

* * *

Я удивленно оглядываюсь, услышав раздавшийся щелчок открываемого замка, не забыв взглянуть на часы, стрелки которых сошлись на половине седьмого вечера.

— Папа! — бросившись к нему на руки, звонко кричит Семен, напрочь забыв о конструкторе, который мы так усердно собирали последние сорок минут. Андрей подхватывает сына на руки, и, целуя его темную макушку, одаривает меня взглядом, смысл которого мне так и не удается распознать. После ночного веселья, голова напрочь отказывается работать, поэтому я искренне надеюсь, что он не решит вновь устраивать мне разбор полетов.

— Папа! Смотри какую башню мы с мамой собрали! Будешь с нами? — заражая своим азартом, интересуется Сема, получая широкую улыбку отца в ответ на свое предложение.

— Давай я сначала переоденусь. Вы уже ужинали? — теперь обращается ко мне, чем несказанно меня удивляет.

— Нет, как раз собирались, — я направляюсь на кухню и начинаю свои ежедневные приготовления, с той лишь разницей, что сегодня мне предстоит накрыть стол на три персоны.

— Папа, мы сегодня с бабушкой были в бассейне, там вот такая глубина, — делиться младший Медведев своими впечатлениями, а я хмуро перебираю вилкой еду на своей тарелке. Стыдно ли мне за мое утреннее фееричное возвращение? Нет, ни капли. Я бы и сейчас поступила так же, будь у меня возможность отмотать пленку назад. Без подобной разрядки, я, пожалуй, взорвалась бы через пару недель, обрушив на голову мужа еще больший шквал недовольства. Нет никакого смысла терзать себя угрызениями совести, когда все уже сделано. Будем считать, что это святая обязанность обиженной женщины сначала напиться, а после танцев с подругами, закатить небольшой скандальчик. Я не вникаю в разговоры своих мужчин, убираю посуду, отправляю в холодильник остатки еды, и устраиваюсь перед телевизором, даже не пытаясь следить за сюжетом транслируемой мыльной оперы.

Я заслужила эти часы безделья, за каждый вечер, что укладывала ребенка, оправдывая отсутствие его отца непочатым краем работы. За каждое купание, которое Андрей пропустил, предпочитая держаться в стороне от моих забот о собственном сыне. Я заслужила, лежать и плевать в потолок, по своему глубокому убеждению веруя, что мой труд ничуть не легче, чем управление бизнесом или чем бы то ни было.

— Он спит, — присаживаясь рядом, сообщает супруг, разминая пальцами затекшую за день шею.

— Прекрасно, — отвечаю, чувствуя, как он хватает мою ладонь, когда я собираюсь отправиться в спальню.

— Давай поговорим…

— Не стоит… Андрей, я устала, у меня болит голова и нет никакого желания в сотый раз мусолить одну и ту же тему. Ничего нового мы друг другу не скажем, — он молча разжимает пальцы, и я скрываюсь за дверями соседней комнаты. Когда я чувствую, что матрац оседает под тяжестью тела, я всеми силами стараюсь себя не выдать, делая вид, что давно уже сплю.


— Куда это ты? — удивляется Антон, глядя, как я встаю из-за стола и тянусь за ключами от своего автомобиля.

— Нужно уладить кое-какое дело, я хочу успеть домой к ужину, — закатывая рукава рубашки и расстегивая верхние пуговицы, предварительно избавившись от душащего галстука, отвечаю я.

— Я тебя не узнаю, мы ведь еще не закончили, — пододвигая папку с различными дизайнерскими решениями интерьера купленного кафе, вскидывает бровь мой друг, щелкая шариковой ручкой. — Завтра придет этот Гуляев, нужно определиться, если хотим успеть все обновить к новому году.

— С утра посмотрю…

— Андрюх, с утра ты должен подписать с ним договор, чтобы ребята начали работы. Здесь дел-то на пару часов…

— Я все посмотрю завтра, — возвращая бумаги, так и не заглянув внутрь, стою я на своем.

— Да, что с тобой? Ты уже неделю срываешься с кресла в шесть вечера, не отвечаешь на мои звонки, а сегодня и до шести не досидел! — закипает Павлов, явно переживая, что мы прогорим, если и дальше я буду увиливать от своих прямых обязанностей.

— Что со мной? У меня сын, который скоро забудет, как я выгляжу, и жена, за последний месяц не сказавшая мне и пары слов! У меня брак рушиться, а ты тут со своим ремонтом. Я все посмотрю завтра, а сейчас мне надо идти! — наверное, впервые пренебрегая взятыми на себя обязательствами, я чувствую, что поступаю правильно. Если и дальше продолжать ограждаться от родных этим ворохом документов, я рискую потерять любимую жену, и кто-то другой станет водить Семку на хоккей.

Я смотрю по навигатору, как быстрее добраться до адреса, указанного в визитке, и выруливаю со стоянки. На дворе середина июня, но солнце пока щадит горожан. Пожалуй, самый жаркий день пришелся на свадьбу Машиной подруги. Я изнывал от духоты, окружённый несметным количеством родственников молодожен, стараясь не подавать виду, что всеобщее веселье меня ничуть не трогает, поскольку немногословность жены давит на меня, наталкивая на мысли, что она не очень-то и нуждалась в моем сопровождении. Я даже не помню, когда целовал ее в последний раз, поскольку стоит мне лишь подойти ближе, как она выпускает иголки, придумывая сотни причин, чтобы увеличить расстояние между нами.

Небольшой четырехэтажный дом, который я минут десять разыскивал среди идентичных старинных построек, располагается вдоль набережной. Я паркую свою машину и направляюсь к подъезду, нажимая на домофоне номер нужной квартиры. После раздавшегося сигнала, я захожу в парадную и поднимаюсь на последний этаж.

Железная дверь распахивается, и передо мной появляется молодая женщина, чье лицо выдает явное удивление.

— Пришли узнать, все ли нормально с моей машиной? — натягивая на оголенное плечо рукав безразмерного джемпера, спрашивает она.

— Нет, вообще-то мне дали этот адрес в галереи. Ищу художника, что недавно в ней выставлялся, — и сам растерявшись от этой нежданной встречи, поясняю свои мотивы.

— Ааа, ну тогда прошу, — прижимаясь к стене, позволяет мне пройти внутрь.

— Так, я могу его увидеть? — не решаясь проходить дальше, останавливаюсь на пороге.

— Можете, Маргарита Скрипник, — протягивая свою ладонь для рукопожатия, тепло улыбается мне.

Я принимаю ее руку и прохожусь взглядом по представшей предо мной картине: молодая, довольно эффектная девушка лет двадцати пяти, в огромном вязаном свитере и коротких джинсовых шортах, с босыми ногами и ярким синим лаком на ногтях. Она абсолютно не накрашена, лишь белое пятно на щеке, наверняка посаженное в процессе работы, а волосы собраны в какую-то беспорядочную причёску.

— Ожидали увидеть престарелого мужичка в берете и с палитрой в руках? — явно заметив мое смятение, спрашивает хозяйка и бредет по коридору, давая понять, что не намерена ради меня бросать недописанную картину. Мне ничего не остается, кроме как следовать за ней в просторную комнату, где повсюду можно увидеть ее работы, багеты, баночки с красками и замоченные кисти. У самого окна расположен мольберт, рядом с которым она останавливается и придирчиво разглядывает изображенное на холсте.

— Ну, я немного удивлен, — озираясь по сторонам и засунув руки в карманы, отвечаю на ее вопрос.

— И зачем я вам так понадобилась, что вы даже мой адрес выведали? — водя кисточкой по полотну, интересуется Маргарита.

— Я бы хотел купить одну из ваших работ.

— Не получиться, картины не продаются.

— Женщина, давшая ваши координаты, меня предупредила, что вы, вряд ли, согласитесь…

— Тогда зачем вы пришли? Думали, что сумеете меня обаять? — сложив руки на груди, ухмыляется художница.

— Не совсем… Надеялся, что вы войдете в мое положение, и мы сумеем договориться.

— А вы я смотрю любитель, получать от женщины то, что вам нужно, надавив на нашу тонкую душевную организацию. Помниться, я вас однажды уже пожалела, так что, боюсь, лимит моей доброты по отношению к вам исчерпан, — она вновь возвращается к своему творчеству, явно не желая продолжать разговор.

— Но я ведь вас не обманул. Мой друг заверил, что вы остались довольны.

— И все же, я не продаю свои работы.

— Мне ведь нужна всего одна, от вас ведь не убудет, а меня очень выручит! — стою я на своем. — А вы потом нарисуете что-то подобное…

Она от чего-то заливисто смеется, и я, на какую-то долю секунды, замираю, отмечая что у нее довольно приятный смех.

— То есть, по-вашему, это так происходит? Раз, два и готово? — глядя мне прямо в глаза, улыбается Скрипник.

— Ну… Я сам конечно не пробовал, но думаю, что для вас это не станет проблемой…