— Твою мать! — проследил за моими пальцами, поднял взгляд на грудь и судорожно выдохнул. — Прекратииии, бл*дь!

— Нет…, — схватила его за руку и поднесла ее ко рту, быстро обхватывая пальцы губами, жадно втягивая их в рот, как он учил и требовал когда-то. Смачивая слюной, скользя языком по фалангам. Какие они огромные и сильные, какие солоноватые и пахнут сигарами, пахнут чем-то едким. Хочу эти пальцы в себе. Зашипел, скалясь:

— Сучка! Я остановлю машину и разорву тебя! Ты этого хочешь?

Да. Хочу. Я сама уже не знаю, чего хочу, но его возбуждение и страсть передались мне".

Я силой сдавила виски и закричала, падая на колени, он тут же упал на колени вместе со мной. Схватил меня за руки.

— Что? Что, бл*дь, происходит?

— Не знаю….не знаю…

Из носа опять течет кровь и капает мне на платье, огромные пальцы зажали мне переносицу, он подхватил меня снова на руки и потащил в ванную. Перекинул через руку, так чтобы голова оказалась запрокинутой назад, начал снова прикладывать холодное к переносице.

— Твои глаза остекленели…что ты увидела…ты как будто что-то увидела. Ты сказала мне вначале…

Спрашивает и продолжает держать меня на руках. А во мне внутри живы те ощущения. Они не прошли. Они трепещут под кожей, струятся по венам. Мне страшно от того, что я все это чувствую, мне жутко от этих фантазий или от этих образов, как будто я грежу наяву. Я смотрю на него, мне страшно, и в тот же момент я продолжаю чувствовать всем телом, какие горячие у него и сильные руки. Как она сказала? В них она чувствует себя в безопасности? Но как…если самая страшная опасность — есть он сам?

— Что ты увидела? Говори мне правду!

— Ее…и тебя.

— Кого — ее?

Его глаза застыли, впились в мое лицо, и рот жутко оскалился.

— Женщину-лебедя. Я словно была ею.

Мужские пальцы разжались, и я упала на пол, а потом меня схватили за волосы и жестоко сдавили их на затылке.

— Еще раз посмеешь мне солгать о ней, и я оторву тебе голову. Играть будешь, только когда Я этого захочу. Вечером тебя осмотрит врач. Пообедаешь одна.

ГЛАВА 9

Он не понимал, что чувствует к ней, и это сводило его с ума. Ощущение дежавю. Ее дикое сходство с Верой, необъяснимое ничем кроме какого-то проклятия. Моментами ему хотелось взять нож и обвести ее лицо вокруг, чтобы содрать с него кожу, а моментами…и от этого мороз шел по коже…ему хотелось увезти ее к шахте и закопать там живьем. Но были и другие эмоции. Было безудержное ощущение счастья и совершенно ненавистное желание, чтобы все оставалось, как есть. Чтобы этот суррогат ни под каким видом никуда не исчез. Это же его личная доза героина. Он нашел свой наркотик и понимал, что повторного отказа от дозы его психика не выдержит.

Ему нужна была вот эта копия. Притом несколько раз в сутки. ОН смотрел на нее даже ночью. Приходил крадучись в спальню, открывал тихонько дверь и стоял, и смотрел. Мог стоять часами. Ловить ее дыхание, любоваться тем, как рассыпались золотые локоны по подушке, как отливают перламутром пальчики сверху на одеяле. И отказаться от этого он уже не мог. Представить в этом доме снова пустоту и собственное глухое одиночество. Ему было нужно подпитываться ею. Какая-то безумная внутренняя часть получала свой впрыск, свою дозу, и нервные окончания переставали болеть с такой силой.

Ничто не смогло поставить его на ноги. Ничто, кроме нее. С ее появлением ему стало легче. Он начал функционировать, и начал работать мозг даже без адского количества водки или абсента.

Подошел к зеркалу и распахнул полы рубашки, рассматривая начавшую затягиваться жуткую букву А, зашитую суррогатом. Он так ее про себя и называл — Суррогат.

Но как же нежны были ее руки и маленькие пальчики с коротенькими ноготками. Он смотрел, как она делает стежки, смотрел своими пьяными глазами и не верил, что можно настолько быть похожей…и внутренне тоже. Зачем ей было помогать ему? Зашивать его раны и заботиться о нем?

— Она просто хочет выжить, болван! И делает это любым доступным ей методом! Она умная сучка!

Сказал своему отражению и очертил букву А указательным пальцем.

— Сколько бы она не старалась, Ангаахай она никогда не станет. Поэтому не волнуйся, эта девка не заморочит тебе голову.

Отражение смотрело на него усталым тусклым взглядом, мешки под глазами почти закрывали сами глаза, рот скривился в скорбной складке. Седая прядь волос упала на лоб, и он загладил ее назад.

"Ты похож на старика. Возьми себя в руки! Твои дети нуждаются в тебе!"

Загладил волосы обеими руками и выпрямил спину. Тяжело выдохнул, и на зеркале появилось запотевшее пятно.

— Пьянь!

Рыкнул на свое отражение и ощутил, как у самого трещит затылок после выпитого. Хотел выйти из дома, но решил вначале заглянуть к ней. Посмотреть на нее. Глотнуть сладкого обмана, чтобы были силы прожить этот день.

Все это напоминало ему, как когда-то очень давно у отчима издох пес. Очень любимый пес, в котором он не чаял души. Тот самый пес, которого "папочка" натравливал на малыша, и тот лаял ему в лицо, скалясь и глотая вязкую слюну. Мама очень боялась Вепря и просила маленького Тигра не ходить одного во двор. Не приближаться к псине.

— Вепрь не виноват…он просто пес. Чему научили, то и делает. Он просто оружие в руках садиста… Ма, давай уедем, мамааа. Зачем он нам? Мы же можем уехать в Монголию. Туда, где ты выросла.

— Мой маленький и умный мальчик, как же ты прав. Убийцами не рождаются — ими становятся.

Псину кто-то отравил. Она изошлась пеной и умерла в жутких мучениях. Хану даже было ее очень жаль. Он тайком смотрел, как рыдает отчим, тогда он считал его отцом. Как несет труп в дом.

Спустя несколько дней из Вепря сделали чучело. Невероятно похожее на саму псину. Можно сказать, ее точную копию. Это чучело отец поставил в главной зале дома и каждое утро приносил туда миску с едой. Он гладил его и разговаривал с ним.

Тогда Хан не мог понять этого сумасшествия. Этой любви к неживому предмету. Всего лишь копия…неживая, холодная и молчаливая. А сейчас…сейчас сам завел себе точно такое же чучело и тешился иллюзией, что рано или поздно оно станет оригиналом.

Ее в комнате не оказалось, и по спине пробежал холодок. Наверное, то же самое ощущает наркоман, когда не видит заветной дозы в шприце. Когда вены зудят, скулы сводит, а впрыснуть нечего. Первый страх и волнение в ожидании болезненной ломки. Первые капли пота над верхней губой и отчаянные поиски — может быть, она в другом месте.

— Где? — рыком в лицо охране, и тот кивает на улицу.

Сразу становится легче, и он идет следом за ней. Иллюзия опять приобрела плоть. Походка, волосы….платье. На ней вещи Ангаахай, и издалека ему кажется, что они даже ходят одинаково. Не идут, а плывут.

Он просто наблюдал. Не трогал, не звал. Смотрел. Вдыхал и напитывался своей дозой. Пока вдруг не увидел, как она окаменела, как расширились ее глаза и побелело лицо. Кажется, она погрузилась в какой-то транс.

И когда из ее носа струйками потекла кровь, им овладела паника. Как будто…как будто сейчас потеряет ее снова, как будто кто-то или что-то решило отнять у него призрачную дозу счастья.

Подхватил и понес на руках в дом. Ослепленный волнением, трясущийся от одной мысли, что может ее потерять. В эту секунду она перестала быть суррогатом, а стала для него Ангаахай. Это ее он мог сейчас снова упустить и тогда сошел бы с ума окончательно.

Отпустило лишь тогда, когда она открыла глаза и прервала его разговор с этим продажным ублюдком, называющим себя ее отцом…И он прозрел. Тут же спала пелена. Тут же пришло осознание — она не Ангаахай.

И никогда ею не станет… а потом адская злость за ее наглую ложь. За попытку свести его с ума, за попытку выдать себя за нее. Ему показалось, он может свернуть ее тонкую шею, когда она произнесла:

— Что ты увидела? Говори мне правду!

— Ее…и тебя.

— Кого ее?

Его глаза застыли, впились в ее лицо, и рот жутко оскалился.

— Женщину-лебедя. Я словно была ею.

Ему захотелось схватить ее за плечи и проорать ей в лицо:

— Ты никогда ею не станешь!

***

Из спальни вышел врач, откатил рукава и посмотрел на Хана.

— У этой женщины была тяжелейшая черепно-мозговая травма, возможно, кома. Она говорила об аварии. Скорее всего, именно так и было. Ее видения — последствия операции, а кровотечения связаны с провалами в памяти. Я считаю, что здесь нужен покой, нужна работа с психологом.

— Она здорова?

— Ну если все эти последствия можно назвать здоровьем…я бы назначил некоторые анализы и…

— Я спрашиваю, ее жизни что-то угрожает?

— Нет. Она здорова…насколько это вообще возможно после таких травм.

— Это меня не волнует.

Врач пожал плечами и надел пиджак, поправил галстук.

— Я бы все же порекомендовал психолога…здесь не помешали бы и психотропные препараты.

— Я учту ваши рекомендации.

*****

— В этом доме есть правила…

Я прислушалась, из-за двери доносился голос Хана. Хриплый и сорванный он уже не казался мне скрипуче ужасным, а нравился своим низким тембром. Вызывал во мне ворох мурашек. Особенно когда я услышала, КАКИЕ слова он может произносить этим своим хриплым голосом.

— С сегодняшнего дня ты займешься прислугой и чистотой в этом доме. Стройка продолжится уже завтра. В понедельник найдешь повара, садовника и дворецкого. Насчет НЕЕ.

Меня. Если я правильно поняла. Он подчеркнул "НЕЕ" с настойчивостью и нажимом, и это заставило краску прилить к моим щекам.

— Она под круглосуточным присмотром. Не в тюрьме, но и не на самовыгуле. Ты отвечаешь за ее безопасность. Хоть один волосок упадет с ее головы, и я пинцетом ощипаю тебя, как курицу. Все докладывать мне лично. У тебя будет сотовый для экстренной связи. Ты все поняла? Не слышу.