— Рассказывай то, что помнишь. Где ты родилась? Где выросла? Где твои родители?

— Они погибли…мы долгое время жили вместе с тетей, потому что не было денег на отдельное жилье. Папа работал вместе с Шамаем, они дружили. Я выросла с Аллочкой…у нас были одинаковые платья и игрушки. По выходным мы ездили в зоопарк и катались на огромной карусели.

Пока рассказывала и сама видела себя на карусели, смеющуюся, как мои волосы развеваются вместе с шариками, которые я сжимаю в ладони.

— Что за авария?

— На нас вылетел грузовик с пьяным водителем. Мама с папой погибли, а я лежала долгое время в коме. Дядя Шамай заботился обо мне и оплачивал лечение. Он забрал меня к себе после больницы, они учили меня заново ходить и возили по врачам. Он так много сделал для меня.

— А потом взял и просто продал тебя мне.

Очарование рассказа пропало, и во рту мерзко загорчило.

— Это вы заставили его продать…

— А ты бы продала своего ребенка? Или Аллочку? Или предпочла бы умереть сама?

Мои пальцы до боли сдавили вилку, и я ощутила, как сильно заболели суставы. Зачем он заставляет меня об этом задумываться. Чего хочет этим добиться?

— У них Аллочка, больная мама и…

— Ответь, что бы выбрала ты! — проревел, как медведь, и заставил меня отпрянуть назад.

— Я…я бы выбрала свою смерть.

— Вот он — ответ на твой вопрос. Выбери они себя…может быть, я бы их и не тронул.

— Может быть! — подчеркнула я. — Вы ворвались в мой дом, вы угрожали всех сжечь в нем живьем, вы заставили их и меня согласиться…А она…она предлагала мне сбежать, даже денег дала. Это я не стала. Понимаете? Я! Они тоже выбрали меня! Это вы сделали так, что у нас не осталось никакого выбора! У меня не осталось!

— Ложь! Они прекрасно знали, что ты не сбежишь и не возьмешь деньги. Шамай — торгаш. После того, как я купил тебя, они отстроили еще один дом для Аллочки и выдали ее замуж. Сыграли шикарную свадьбу и купили машину зятю. Кто-то из них попытался узнать, как ты? Приехал просить увидеть тебя?

Пока он говорил, слезы подступали к моим глазам и начали першить в горле. Никто не приезжал, не звонил. Никто не спрашивал обо мне? Он сейчас говорит правду?

— Зачем? Зачем вы все это мне говорите?

— Чтобы ты понимала, что нахрен никому не нужна…

— И что это даст вам лично?

— Ничего, кроме чувства удовлетворения.

— От моей боли?

— И от нее тоже.

— Я не виновата в том, что она умерла, и не виновата в том, что похожа на нее. Не я пришла к вам, а вы притащили меня насильно.

— Купил, и ты пришла добровольно. Я хочу, чтобы ты разделась, залезла на стол и станцевала для меня.

Это было настолько неожиданно, что я, кажется, побледнела и перестала дышать.

— Я…я не умею танцевать.

Внутри что-то зажглось, и в голове сильно запекло. Не умею. Я ведь никогда не танцевала, и вообще у меня это получается неуклюже. Если я влезу на стол и начну выписывать восьмерки, то, скорее всего, просто упаду.

"Ты не умеешь танцевать…ты неуклюжая, безногая…не умеешь танцевать. Никогда даже не пробуй, последний раз ты упала и вывихнула лодыжку"

Я не знаю, чей это был голос…похож на меня саму. Он так упорно и зло отговаривал меня, что мне почти стало страшно.

— Не важно, сними это платье и полезай на стол.

Он говорил это так пренебрежительно, так как-то гадко и мерзко, что внутри меня все взбунтовалось. И эта ярость заглушила тот самый страх внутреннего запрета.

— Мы в ресторане…

— Сюда никто не войдет и тебя никто не увидит. А если увидят — лишатся глаз.

Вначале я хотела влезть на стол. Я даже начала расстегивать мелкие пуговки на корсаже голубого платья…а потом вспомнила слова Цэцэг.

"Соблазни его. Ты должна быть непредсказуемой. Заставь его сойти с ума, дергай за ниточки. Удивляй. Она всегда обескураживала его. Замени ее. Стань лучше, красивее, сексуальнее. Пусть забудет ее…пусть у него будешь только ты".

— Я хочу, чтобы сначала разделись вы, Тамерлан!

Сказала, и вся краска вначале отхлынула от лица, а потом бросилась обратно, и я замерла, видя, как темнеют глаза зверя и как опускается его голова, чтобы посмотреть на меня исподлобья.

— Я хочу вас увидеть…голым…

Сказала и испугалась. Настолько сильно, что аж дух захватило и застучало в висках. Сейчас он меня уничтожит за эту наглость, оторвет мне уши или просто размажет по стенке.

Но вместо этого Хан отодвинул стул и встал с него в полный рост. Боже, какой же он огромный, как скала, как башня. На него страшно смотреть.

Сильные пальцы принялись расстегивать рубашку, и я побледнела еще сильнее. Но оторвать взгляд от того, как он расстегивает одну пуговицу за другой, не могла. Никогда в жизни я не видела более красивого мужского тела. Настоящий образец мужественности, исполинской силы и…экзотики. Темно-смуглая кожа поблескивает, как бронза, с голубоватыми бликами от лучей неоновых ламп, в этом свете он кажется еще темнее, а все светлое на нем подсвечивает сияющей белизной и кажется ультра-ярким. Снял рубашку и швырнул на пол. Дышит тяжело и смотрит прямо мне в глаза. Он принял вызов, а мне хочется бежать, спрятаться под стол, забрать свои слова обратно. Я не понимаю, что внутри меня настолько осмелело, что посмело это сказать.

Мышцы под бархатной кожей бугрятся и слегка перекатываются, тугими валиками вздымается широкая грудь, и под ней рельефно выступают мышцы железного пресса. Ручищи берутся за ремень, и я чувствую, как у меня пересыхает в горле, но отвести взгляд не могу, смотрю, как пальцы тянут пояс, как выскальзывает игла из дырки, как едет вниз железная змейка на джинсах, и у меня все сильнее стучит в висках и, кажется, вся я превратилась в сжатый и вибрирующий комок нервов. Сдернул штаны вниз и отшвырнул ногой. Я зажмурилась и чуть не вскрикнула.

— Хотела смотреть, смотри, бл***ь! — прорычал с такой силой, что я вздрогнула и открыла глаза.

Это было устрашающе красиво. Настолько великолепно, насколько и пугающе. Его тело — это тело Бога. Оно совершенно, оно настолько идеально, что у меня нервно подергивается верхняя губа, и я чувствую, как твердеют кончики моей груди… и я понятия не имею, почему мое тело реагирует так одержимо. Взгляд ползет по плоскому животу вниз, и я судорожно глотаю сухими губами раскаленный воздух, увидев, как вздыбленный член дернулся и гордо поднялся к животу, доставая большой, налитой кровью головкой намного выше пупка. Под сильным, могучим, изрытым венами стволом свисает тяжелая мошонка, узкие бедра переходят в сильные, туго накачанные ноги, на которых вздулись мышцы от напряжения. Тяжело дыша, я понимаю, что не могу оторвать от него взгляд. Не могу даже глаз отвести, настолько это прекрасно. Хан медленно развернулся боком, а потом стал спиной ко мне, раздвинув длинные сильные ноги. Его упругие ягодицы сильно сжались и расслабились, заставляя точно так же внутри сжаться меня.

На широкой спине множество страшных шрамов, и у меня вздрагивает сердце, когда я представляю, откуда они взялись. Тронула пальцем один из них, и в эту секунду Хан резко обернулся, схватил меня за горло приподнял и, сметая все на своем пути, протащил вперед, рывком приподняв под мышки, усадил на стол.

Контроль улетел, он просто раскололся на части, и передо мной огромный голый мужик, возбужденный и дрожащий от похоти. Я сама это сделала. Сама раздразнила зверя и заперла себя с ним внутри клетки. Его руки скользнули мне под юбку, задирая ее выше пояса, сдернули трусики, приподняли мои ноги, широко разводя в стороны, пристраиваясь так, чтобы было удобно. Скуля и задыхаясь от ужаса, от необратимости, я впилась в его плечи, видя, как ужасающе огромный член нацелился рывком врезаться в мое тело, умоляюще прошептала.

— Я сама. Пожалуйста… я сама.

И не надеясь ни на что, зажмурилась, но он остановился, упираясь руками в стол, наклонившись ко мне и очень часто и тяжело дыша. Да…лучше самой, если он сделает это насильно, я не смогу, ничего не смогу из того, о чем мы говорили с Цэцэг.

— Давай сама. Сбей свою целку…не сможешь сама — я войду и порву тебя. За твою наглость…маленькая сучка.

Прозвучало ужасающе, и я, дрожа всем телом, судорожно выдыхая, посмотрела ему в глаза, потом опустила взгляд на огромный член, увитый тяжелыми и выпуклыми венами. Низ живота скрутило в узел. Надо успокоиться. Если это неизбежно и произойдет прямо здесь и сейчас, я должна взять себя в руки и повести…Не нужно думать о размере…женское тело умеет приспосабливаться, и я откуда-то это знаю, где-то слышала или читала. Если из него выходит головка ребенка, значит и член войдет…Просто надо расслабиться, быть готовой и мокрой. Как тогда…когда меня ослепило оргазмом, потом все мои бедра были липкими от влаги. Продолжая смотреть ему в глаза, я расстегнула пуговицы на платье, распахивая его на груди, и увидела, как запульсировала жилка у него на лбу и дернулся кадык, когда он увидел меня полуобнаженной. Я взяла его за руку и поднесла ее к своему лицу. Пальцы Хана пахли морем…солью, песком и даже кровью. И они умели играть с женским телом, умели не только калечить, но и доставлять удовольствие.

И я вдруг подумала о том, как он ласкал ту свою женщину. Ведь она так хотела его, писала ему такие горячие строчки, а значит, ей было хорошо с ним. Почему он не может быть таким же со мной? Если я настолько на нее похожа…

Осмелившись, я поднесла палец ко рту и обхватила губами. Да…он солоноватый, как море, горячий и очень твердый, на подушечке шероховатая кожа, и я чувствую ее языком. Он не сдержался и, глухо выдохнув, тихо застонал, когда я втянула палец губами и обвела язычком. Этот хриплый стон отозвался вибрацией внизу моего живота. Намочив слюной его палец, я повела его рукой по своей груди, задевая сосок, и сама от неожиданной остроты тихо вскрикнула, а он вдруг склонился еще ниже, всматриваясь пьяными глазами в мое лицо.